— Ишь как! — восторженно воскликнул мальчуган, — Короля побьешь — приезжай к нам…
В толпе засмеялись.
— А твой отец где? — спросил Мартын.
— Тоже на короля польского пошел, в землю казацкую, — ответил гордо мальчик. — Может, увидишь его там, зовут Никола Бердихин.
— Непременно увижу, — с уверенностью сказал Мартын.
— И Ефрема, Мартын, может, встретишь, — с надеждой проговорила Марфа.
— Встретимся с ним, Марфа. Одного недруга воюем, как не встретиться!
…Еще долго оглядывался Мартын на кучу людей, стоявшую на выгоне. Были в сердце волнение и радость. Уже за хутором, где дорога стрелой пробивала бескрайную степь, окруженную вдали густой полосой лесов, дал коню шпоры и перешел в галоп.
…И всю дорогу от рубежа до Чигирина не оставляла Мартына мысль о Катре. Стоял перед главами тот страшный знойный бахчисарайский день. Дикие вопли ханских сейманов и аскеров. Лицо Катри в дыму костра, такое близкое и уже такое далекое тогда… Не позволил, чтобы ее мукой тешились ироды. Хоть и не раз укорял себя, что его рука принесла смерть Катре, но в глубине души был уверен: Катря одобрила бы его поступок. Казалось бы, немного лет миновало с того дня, как Мартын пошел в войско в Байгороде, а сколько событий произошло?! Укоротили жизнь отцу, старому Максиму Терновому, польские жолнеры; Катрю забрали татары; мать из родного дома польские шляхтичи выгнали… Всему этому своеволию, насилиям неслыханным, мукам приходил конец. Это хорошо понимал Мартын. Еще на майдане в Переяславе, когда гетман стоил под знаменем, под которым выступил с горсткой рыцарей за правду и волю, понял Мартын: старому никогда не вернуться. Разве не вещим знаком было все то, что произошло в Москве на его глазах? Разве то, что мать на родину воротилась, не было осуществлением его надежд?
Когда на третий день пути перед глазами Мартына возник из утренней мглы Чигирин, весь в брызгах молодого вешнего солнца, невольно подумалось: все, что совершалось на его глазах в Москве, поможет тому, чтобы всегда солнце стояло над Чигирином, над извилистой лентой Тясмина, над всем краем, для блага которого не положит он сабли, пока жив будет.
9
Если бы перед Иеремией Гунцелем разверзлась земля и из ее недр появился сам сатана, он бы, пожалуй, не испытал такого страха, как в ту минуту, когда увидел перед собою своего слугу и толмача Юлиана Габелетто.
В покоях, залитых солнцем, было слишком светло, чтобы не разглядеть сразу знакомое смуглое лицо. В первую минуту схватился за спасительную мысль: Габелетто тоже захватили казаки и доставили в Чигирин. Но почему он в казацкой одежде? Почему так непринужденно, улыбаясь Лаврину Капусте, он вошел в покои и сел с ним рядом за столом, недобро щуря глаза на своего господина?
Лаврин Капуста устало потер лоб и сказал:
— Теперь вы видите — нам все известно, и вы напрасно хитрили.
…Пятнадцать лет он, Иеремия Гунцель, считался непревзойденным знатоком своего дела. Пятнадцать долгих лет он исполнял то, что приказывал ему его разбойничий орден. Он был примером для многочисленной иезуитской братии, он был в почете у многих могущественных людей, его знали многие короли, князья, господари и сенаторы. Сам святейший папа Иннокентий ласково простирал над ним свои длани. Кто же повинен в том, что он, Иеремия Гунцель, так ошибся? Когда это сталось? В какой именно день, в какой час?..
Всплыло в памяти: тихое и роскошное венецианское палаццо, его хозяин, синьор Венделино, гость хозяина — молчаливый и приятный в обхождении Юлиан Габелетто, благородный флорентинец. Прозрачное вино в бокалах тонкого стекла, виноградные грозди в вазах, чинная беседа по-латыни, радушие хозяина… Может быть, всего этого не было? Может, это приснилось? Или же сейчас нет здесь никакого Юлиана Габелетто? Померещилось — и все. Стоит только зажмуриться крепко-крепко, чтобы искры побежали перед глазами, а когда взглянешь — нет в покоях никакого Габелетто, он об эту пору, давно уже побывав в резиденции коронного гетмана, сидит у Иоганна Торреса в Варшаве.
Но, открыв глаза, Иеремия Гунцель увидел перед собой суровый взгляд Габелетто, и пот густо покрыл его лоб. Пересохшим гордом он выдавил из себя нечто похожее на стой и схватился руками за голову.
Лаврин Капуста засмеялся, впервые за эту неделю. Он откинулся на высокую резную спинку кресла и тихо смеялся, вздрагивая плечами, постукивая пальцами по желтым кипам пергаментных списков, лежавшим перед ним на столе.
Караульный казак, вопреки установленному порядку, с удивлением заглянул было в дверь, Странное поведение городового атамана совершенно сбило с толку казака, но, встретив пронзительный взгляд, он поспешно исчез.
— Итак, — сурово произнес Капуста, — напрасно вы путали и лгали, уважаемый брат Себастиан, негоциант Умберто Мелони…
Капуста на мгновение замолчал. Гунцель онемел. Сейчас решится: предал ли его Юлиан Габелетто? А Капуста не торопился. Ои, казалось, наслаждался растерянностью Гунцеля. Молчание продолжалось, и что-то похожее на надежду появилось в сердце Гунцеля. Но именно тогда, когда Гунцель, решив, что самого главного Капуста не знает, отвел от своего зеленого лица руки, Капуста сказал твердо:
— Итак, пан иезуит Иеремия Гунцель, довольно болтовни.
Теперь Гунцель, задрожав всем телом, понял — возврата нет.
— Святая Мария!.. — прошептал он помертвевшими губами.
— И она не спасет, — сказал Лаврин Капуста. — Представьте себе, что вы исповедуетесь перед вашим папой Иннокентием. Рассказывайте все. Мы тоже умеем отпускать грехи не хуже вашего хитреца и аспида Иннокентия.
Иеремия Гунцель не мог сдержать себя. Тряслись ноги, руки, стучали зубы, а Лаврин Капуста и Юлиан Габелетто смотрели на него с отвращением, ожидая, пока иезуит заговорит.
— Теперь вы видите, — сказал немного погодя Капуста, — что мы сильнее вас? Теперь вы понимаете, что вы у нас как на ладони? Я приказываю вам, если вы хотите жить, все, о чем я спрашиваю вас, написать, скрепить своею подписью. Даю вам на это два дня.
— Я выполню ваше повеление, вельможный пан, — поспешно проговорил Гунцель.
— Вот это другое дело! Но это еще не все. — Капуста нагнулся вперед и приглушенным голосом заговорил: — Вы напишете письмо в Бахчисарай миссионеру Дионисию Корбу, что посылаете ему на службу, по повелению ордена, хорошего врача, вашего личного секретаря, доверенное лицо, Юлиана Габелетто.
Иеремия Гунцель замер на месте и в отчаянии сплел пальцы рук.
— Смотрите мне в глаза! — властно крикнул Капу-ста. — Распустили вас паны-ляхи. Не умеете вести себя как полагается, когда с вами говорят.
— Слушаю вельможного пана. — Гунцель через силу поднял голову, уколол Капусту мутными глазами, полными ненависти.
— Если вы вздумаете вписать в письмо цифирью или знаками — знаю ваши хитрости! — что-нибудь другое и Юлиану Габелетто будет угрожать опасность — торчать вам на колу, уважаемый брат Иеремия Гунцель, на самой большой площади Чигирина. Будьте в этом уверены. Своих слов я не меняю. Я не иезуит.
Иеремия Гунцель кивнул головой.
— Слушаю, ваша вельможность.
— Вы напишете письмо польскому комиссару шляхтичу Яскульскому, что пан Юлиан Габелетто — ваше доверенное лицо, что он может оказаться ему полезен как знаток восточных языков и обычаев, а также может содействовать взаимопониманию между послом короля и визирем.
— Слушаю, ваша вельможность, — прошептал Тупце ль.
— Далее. Вы напишете письмо в Варшаву, нунцию Иоганну Торресу, что все идет у вас надлежащим порядком. Все эти письма поможет вам написать знакомый вам пан Юлиан Габелетто, — Капуста указал пальцем на Малюгу и снова засмеялся.
Малюга наклопил голову в знак согласия.
— Теперь скажите: с кем вы должны были встретиться в Киеве? — быстро проговорил Капуста, не отводя глаз от испуганного лица Гунцеля.
— В Киеве? — переспросил Гунцель.
— Именно в Киеве, а не в Риме… Я жду!
— С ксендзом Лентовским, — тихо проговорил Гунцель.
— Где?
— В корчме «Три дамы», на Барышевской улице.
— Он знает вас в лицо?
— Нет.
— Какой условный знак?
Гунцель застонал. Неужели придется назвать пароль?! За это одно его, по поведению папы, должны сжечь на костре, если только станет известно… Но кто сожжет? Кому станет известно? Злоба и страх смешались в голове Гунцеля.
— Я спрашиваю: какой условный знак?
— «Я привез вам бутылку мальвазии».
— Ответ?
— «Поставьте ее на стол».
— Слаба ваша сволочь на выдумки, — покачал голо-вой Капуста, — даже условного знака подходящего выдумать ые можете!..
Пристально разглядывая Гунцеля запавшими глазами, Лаврин Капуста спросил;
— С кем из войсковой старшины вы должны были встретиться?
