— Чего козел рыщешь? — подскочил к нему один из боевиков. — Проваливай, не то шкуру сдеру.
Тот ничего не ответил. Поторопился исчезнуть из поля видимости возбужденных молодцов. Рус резонно прочувствовал тяжесть надвигающихся событий. Был готов к молниеносному исчезновению за стойку бара.
Удобнее расположил магниевые вспышки, нащупал за пазухой пистолет, у пояса второй. Прикрепленные в голенях ног ножи. И, когда шестеро влетели в зал со вскинутыми вперед автоматами, монах уже исчез за стойкой, а магниевые вспышки стукались о потолок помещения. Яростно затараторили автоматные очереди. Следом поочередно ослепительными молниями сверкнули вспышки. Непрерывный, но беспорядочный огонь несся из всех стволов, из всех углов. Когда плотность огня ослабела, Рус выглянул из-за стойки. Оставшиеся в живых стреляли перед собой с закрытыми глазами. Водили стволы по сторонам, стреляли, быстро меняли магазины с патронами и снова стреляли на звуки выстрелов перед собой.
Полицейских осталось двое; они стреляли в направлении, где находилась основная группа. С зажатыми от болезненного ослепления глазами они все же умело и профессионально длинными очередями поливали стены и углы ресторана. В ответ огонь редел, но был еще достаточно опасен. Возле Руса, зажав голову между ногами и стараясь протиснуться ниже, сидел откуда-то появившийся бармен. Еще секунды, и стоявших в рост оставшихся двух полицейских нашли пули. Прекратилась стрельба. С углов, из-за поваленных столов начали подниматься боевики наци.
Ругались самым плохим и беспощадным матом, протирали болезненные глаза. Монах оглушил рукояткой пистолета усердно молившегося бармена и быстро отстрелял оставшихся. Вдруг послышались громкие резкие голоса.
Монах скрылся за дверью, ведущей на кухню ресторана, называемой камбузом, а там по винтовой лестнице наверх.
В зал осторожно, пригнувшись, озираясь резко по сторонам, вошли сначало четверо с автоматами, потом пожилой полноватый господин. Но ярости и крику было ясно, что пришедшие из одной компании с теми, на кого напали. Увидев мерзкую и кровавую картину пожилой заорал на своих подчиненных.
— В чем дело!? Что произошло!? Кто это мог!? Кто эти?!
Он приказал выпотрошить карманы убитых. На свет извлекли удостоверения полицейских из Сан-Паулу.
— Идиотство какое-то. Что не поделили? Откуда здесь полицейские?
Почему совершили нападение?
Орущий, а это был сам группенфюрер Брюнер, раскраснелся, запыхался, тяжело дышал. Его подручные только пожимали плечами и протирали глупо глаза. Озирались по сторонам, ожидая внезапного нападения. Помощник быстро тараторил на ухо совсем расстроенному боссу.
— До Кейптауна надо исчезнуть в трюмах. За полицейских нам крепко не поздоровится.
— А за наших поздоровится? — бешено бросил Брюнер, вытирая лицо рукавом. — Посмотрите, может кто еще раненый. Забрать с собой. У убитых заберите все компрометирующие бумаги. Вы, двое, останьтесь, присмотрите несколько минут. Быстрее, быстрее, — как псих-олигофрен, торопил он своих подчиненных. — Что-то здесь не то. Так никак не должно было быть. Кто-то третий против нас выступает. Быстрее ребята. Уходим.
Всего только трое раненых? Ужасно. Транадцать человек значит погибло.
И шестеро полицейских. К черту все. Оружие наше заберите. У полицейских не трогайте. Уходим на дно. Без команды ничего не делать.
Рус слышал голоса немцев. Бесшумно спустился снова в ресторан, пристрелил двоих, оставленных Брюнером. А сам снова, тем же путем поднялся палубой выше и ушел в свою каюту. Переоделся. Через несколько минут вошел в каюту к Сен Ю. Там все были насторожены, а комиссар Боднар даже рассержен.
— Где вы пропадаете, сеньор? Мы уже перевезли раненого в другую каюту, расставляем здесь ловушки, ждем вас. С минуты на минуту следует ожидать штурм наци.
— Месье, странно-удивительная вещь произошла. В нижнем ресторане случилась перестрелка, где вы ожидали сбор наци. Много убитых.
— Не понял, — неподдельно удивился комиссар. — Не может быть. Кто стрелял?
— Не знаю. Я сам находился в ресторане, чтобы приблизительно прикинуть количество атакующих. А тут вдруг, совсем неожиданно, влетели какие-то неизвестные с автоматами и такую пальбу устроили.
Хорошо, что я в это время находился возле стойки бара. Перепрыгнул стойку бара и через камбуз сюда.
— А что там сейчас? — Не могу знать, месье. Я убежал. Боднар сначала дернулся идти, потом остановился. Подозвал своих офицеров, детективов.
— Какой-то необъяснимый ужас меня пробирает. Сеньоры, обнажайте оружие, надо идти. Это все переходит всякие разумные границы. Видно что-то случилось очень неприятное для всех нас. Если произошла такая большая перестрелка, то такое могли совершить только полицейские из Сан-Паулу. И, наверное, против наци. Я старался просто отвлечь полицейских от вас, — Повернулся комиссар к Русу. — Исчезновение офицеров списывал на боевиков. Но я никак не ожидал, что они осмелятся здесь, на судне, учинять погромные акты мести. Много убитых?
— Не знаю месье. Там такой грохот и стрельба. Из камбуза слышал только непрерывную сумасшедшую пальбу.
— Если все так, то сам бойня должна узе закончиться. Поторопился, сеньоры: надо убрать трупы, вызвать врачей, рабочих. К утру все необходимо привести в порядок. Хорошо, что штормит. От пассажиров можно скрыть последствия этой безумной вакханалии экстремистов. Иначе паники не избежать. Потом я немедленно к капитану. А вы проследите, чтобы все было в порядке. Дело многократно осложнилось. Если погибли полицейские, будет скрупулезное следствие. Вам, — обратился он к Русу, — нужно оставаться незаметным и тихим, как до этого. Все остальное спишем на их личные счеты.
Рус с готовностью кивнул. Комиссар не спросил, куда могли деться оставшиеся в живых. И, наверное, для данного случая это было лучше.
Хотя после такого количества происшествий не могло быть каких-либо сомнений относительно участия в них самого монаха. Но комиссар тактично не интересовался, зная, что Рус более печется о здоровье товарища, чем о прочих вещах. Да и знал, что монах никогда ничего не дополнит к уже сказанному. Все теоретические построения версий комиссар группировал в своих мыслях.
А Рус с каждыми прошедшими сутками все более верил в искренность месье Боднара и положительные интересы мистера Маккинроя относительно монахов.
Капитан корабля, солидный седовласый мужчина, с мужественными чертами лица, вначале долго и терпеливо слушал не совсем логичный, ужасный пересказ комиссара, сдобренный многочисленными профессиональными вкраплениями, будто речь шла о последней главе захватывающего детективного романа. Потом долго стоял, удивленно моргая и усиленно размышляя, собираясь с мыслями. И, наконец, придя в себя, зашелся бесконечно долгой боцманской бранью, каковой славятся все первые лица на кораблях.
— Вы мне, уважаемый сеньор комиссар, обещали от имени правительства спокойствие и порядок на вверенном мне судне. Держать события под контролем. А что получилось? Побоище. Стрельба.
Многочисленные жертвы. Вы; представляете себе лица знатных дам, господ. Пассажиры запросятся на берег немедленно. Ведь это международный скандал для нашей фирмы: прямые убытки, исчисляемые миллионами. А меня на берег и под суд.
Но, профессионально холодный месье Боднар, никак не вникал в личные страхи капитана. Как можно спокойнее и убедительнее пояснял первому лицу.
— Сеньор капитан, искоренение террористических актов подобно этому не в компетенции служб корабля или отдельных ведомств, поэтому вы вне ответственности происшествия. Второе: развязка произошла ночью, в ресторане, во время шторма. Сами пассажиры ничего не видели и не слышали. Во время качки все находились в каютах. Трупы уже складированы в морге: описаны и приняты главврачом. Ресторан закрыт, приводится в порядок рабочей бригадой. Даже они не подозревают, что произошло в зале. Столы, стулья, пробитая обшивка помещения все меняется.
— Но, — опешил капитан, — вы же сказали, что это произошло только что.
— Правильно, — подтвердил и хитро улыбнулся француз, — я распорядился: и к пяти утра все будет в первоначальном порядке. Пассажиры останутся в неведении. Но, — здесь месье снова состроил задумчивое лицо, — разборки крупных банд никогда не были на совести капитанов океанских посудин.
Тем более, если крупномасштабную акцию проводят полицейские формирования. Они обязаны были проинформировать руководство вашей фирмы о готовящихся операциях. Но власти не удосужились сделать это.
Следовательно все лежит на совести полиции. О чем мы с вами напишем соответствующий рапорт.
— О-о, дорогой сеньор комиссар, если бы все так было, как вы толкуете сейчас. Поверьте мне и судьбам прочих капитанов. Тогда бы мы, капитаны больших и малых кораблей, доживали бы до пенсии, работая на суднах. А так: больше половины вынуждены сходить на берег именно из-за того, что все, при ком власть, все валят на добродушных и зависимых от всяких превратностей судьбы, капитанов. Шторм-капитан недостаточно компетентен. Баба рожает-капитан не тех врачей нанял и сам не прошел курсы акушерок. Отравление-капитан не обедает с пассажирами. Отвалился винт-где был растяпа капитан. Мыши, крысы, обезьяны, змеи, собаки — все на совести крайних капитанов. И все только из-за того, что какая-то часть людей любит море, рискует жизнью ради других. А другая, очень незначительная часть, ничего, никого не любит, не уважает и понимать не хочет-а наказать дай. Посадить за решетку-дай. Вплоть до расстрела требуют. А, если на судне убийства, да еще массовые, да еще какие-то мафиозные разборки-где находился капитан. Никак он содействовал организации всех этих противозаконных действий. Почему он не бегал с палкой, не разнимал зарвавшихся юнцов. Он же представитель не только фирмы, но и власти: он должен отвечать за судьбы людей. — Судьбы людей охранены и сохранены, сеньор капитан. Никто жаловаться не додумается.
