— Думаю использовать ее в своих целях.
Матросы рассмеялись, а Шабрин побагровел.
— Попробуй только…
Дюжев с укором покачал головой:
— Какие низменные мысли у тебя, Максим. Моя цель достать для Нади подарок. Вот я хочу обратиться к Лене за содействием. А ты уж…
Шабрин остолбенело посмотрел на него, потом перевел взгляд на Румянцева.
— Вот шалава, на слове ловит! — не удержался он от восклицания, в котором, впрочем, сквозило восхищение.
Высыпав в карман каштаны, Дюжев выскочил из кубрика и побежал в кают-компанию доложить боцману о том, что сходит с корабля по разрешению командира.
Ковалев сидел за столом над книгой, обхватив руками голову, и бубнил:
— Девиацией называется угол между магнитным меридианом и осью стрелки компаса, отклонившегося от меридиана под влиянием судового железа.
Напротив склонились над столом Ивлев и Душко. Они готовили очередной выпуск боевого листка.
Выслушав матроса, боцман молча кивнул головой и опять углубился в книгу.
Через минуту Дюжев уже шагал по пирсу.
Вернулся Дюжев через полтора часа, запыхавшийся, но с сияющим лицом.
Подсев к Пушкареву, рулевой сказал вполголоса:
— Морской порядочек! От твоего имени передал Наде каштанов, семечек, пять яблок и, можешь себе представить, лимон.
— Проворный ты! — с восхищением сказал Пушкарев. — Спасибо тебе.
— А ты, Сергей, — укорил Дюжев, — напрасно думаешь, что Надя перепугалась. Не из такой породы она. Я зашел в палату и слышу — хохочет. Уже подружек завела…
— Так мне ведь жалко ее, — признался Пушкарев. — Все же не мужчина.
Моторист Бабаев, подмигнув матросам, с наивным видом спросил Дюжева:
— А ты от Сергея не передал ей поцелуя?
Дюжев растерянно моргнул глазами, но быстро нашелся:
— Некогда было. Там мне другая девушка позывные давала. Вот, скажу вам, краля так краля. Весом на центнер. Около такой стоит якорь бросить.
А растерялся он потому, что действительно поцеловал Надю. Произошло это неожиданно. Когда она вышла его проводить, он в порыве откровенности заявил ей: «Мне нельзя любить тебя. Свою любовь я затаю. Но мы будем друзьями. Поцелуй меня, как друга, в первый и последний раз». И она, неожиданно для него, обвила его шею руками и крепко поцеловала в губы. А потом еще погладила по щеке. И они условились, что об этом поцелуе не скажут Сергею.
Чертов моторист своим дурацким вопросом чуть не выдал его.
— Закрой поддувало, — цыкнул па моториста Пушкарев.
— Между прочим, — меняя разговор, обратился к товарищам Дюжев, — в доме Максимовой Лены у меня состоялась интересная встреча.
— Слышишь, Максим, — акустик Румянцев подтолкнул Шабрина локтем. — Хоть ты и «кошачий глаз», а свою Лену можешь проморгать.
Оторвавшись от котелка с кашей, Шабрин пренебрежительно сморщил свой ястребиный нос:
— Такого соперника не боюсь… Балаболка…
И он опять принялся орудовать ложкой.
Лицо Дюжева стало серьезным.
— Да, ребята, встреча была, — повторил он со вздохом. — Земляка встретил. В нашей Приморско-Ахтарской станице жил. Говорит, что партизан, а в Геленджике оказался по случаю болезни. Рассказал он мне такое, отчего кулаки сжимаются.
— О чем же он рассказал? — заинтересовался Токарев, садясь рядом с Дюжевым.
Но Дюжев только рукой махнул.
В кубрик спустился Наливайко. С усталым видом он сел на койку и молча стал снимать ботинки. В эти дни ему приходилось нелегко. Ночами он был в боевом расчете подносчиком снарядов, а днем готовил завтраки, обеды и ужины.
— Заморился, Кирюша? — участливо спросил Дюжев.
— Угорел малость в своем камбузе, — ответил он и лег на койку.
— Да, братцы, тяжеловатый путь к Севастополю, — проговорил Шабрин.
— Новороссийск возьмем, легче будет, — уверенно заявил Левшин.
— Не берется что-то он, — заметил Душко.
— А почему это? — задался вопросом Токарев. — Сейчас действуем только мы, катерники, рыбацкие сейнеры и мотоботы. А почему большие корабли не обеспечивают десант?
— Чтобы их раздолбали с воздуха, — сердито отозвался Шабрин. — О том, какие корабли пускать в бой, а какие приберечь, адмиралы думают. Наше дело матросское — выполняй свою службу.
— Сыграй-ка, Гриша, пока время есть, — предложил Левшин.
Душко взял баян на колени, но Дюжев, кивнув в сторону лежавшего кока, сказал:
— Человеку отдохнуть надо. Пошли на палубу.
Было уже темно, когда Новосельцев вернулся на корабль. Он застал на палубе «веселый час». Душко играл на баяне, а Дюжев, не жалея каблуков, выстукивал чечетку. Откуда-то из темноты также доносился голос гармошки, и кто-то задорно пел:
Эх, мотоботы мои,Носы выстрочены,Не хотел выходить,Сами выскочили.
«Мотоботчики и песню для себя сочинили, — подумал лейтенант. — Вот лихое племя». Сегодня на парткомиссии в партию было принято шесть матросов с мотоботов. Новосельцев удивился, когда услышал от них заявления, что мотоботы отличные боевые суда. Десять суток тому назад так никто не говорил. Эти железные плоскодонные корабли с тихим ходом моряки пренебрежительно называли корытами. За неимением специальных десантных судов решили использовать их. С боевых кораблей были выделены лучшие матросы и старшины для управления мотоботами. С неохотой шли они служить на «корыта». Но вот прошло десять суток — и что случилось! Стали мотоботчики незаменимым боевым отрядом, о их храбрости и находчивости только и говорили в Геленджикском порту. Попробуй теперь любого из них отчислить с «корыта» — обидится. Не корабль, стало быть, красит матроса, а матрос корабль.
У Новосельцева было превосходное настроение, сегодня его приняли в члены партии. И не спрашивали, почему он вступает, а попросили поделиться боевым опытом. Он рассказал несколько эпизодов борьбы с вражескими катерами. Председатель партийной комиссии посоветовал ему записать их и послать во флотскую печать. Вероятно, перед этим у него с Бородихиным состоялся разговор о нем. Новосельцев был польщен тем, что его опытом интересуются, и обещал организовать из командиров что-то вроде редколлегии по составлению истории дивизиона. А после заседания партийной комиссии, когда он зашел в штаб, Корягин поздравил его с повышением в звании. Что еще нужно, чтобы чувствовать себя отлично?
Душко заиграл «Вечер на рейде», и все матросы запели. К Новосельцеву подошел Ивлев.
— Поздравить, товарищ лейтенант? — вопросительно посмотрел он на него.
— Поздравьте, Дмитрий Абрамович, — с довольной улыбкой сказал Новосельцев. — Теперь я вроде уже совсем взрослый.
Механик крепко пожал ему руку, вложив в это рукопожатие все, что можно выразить без слов: уверенность старого коммуниста в том, что молодой оправдает доверие партии, уважение к его боевым заслугам, покровительственную отцовскую нежность.
Новосельцев понял все, что вложил в рукопожатие Ивлев, и с благодарностью произнес:
— Спасибо, Дмитрий Абрамович.
Они подошли к поющим матросам. Душко перестал играть и вопросительно посмотрел на командира. Замолчали и матросы.
— Продолжайте, — сказал Новосельцев.
К нему подошел Дюжев и оживленно заговорил:
— Мы замечаем, товарищ лейтенант, что вы все реже и реже берете в руки гитару. Помните, как раньше было у нас: баян, гитара, мандолина, балалайка? Здорово получалось. Имеете вы время? Разрешите принести гитару.
— Вроде бы холодно, — заметил Новосельцев, однако гитару принести разрешил.
5
— Сегодня день Красной Армии. Помнишь эту дату?
Полковник Громов пытливо посмотрел на Глушецкого.
— Как же не помнить, — слегка улыбнулся Глушецкий. — Вчера замполит беседу с разведчиками провел.
— Так вот — возьмешь с собой двух разведчиков и пойдешь в поселок Мысхако. Там в большом винном подвале Военный совет армии устраивает прием в честь отличившихся в десанте.
— Прием? По какому случаю?
— По случаю дня Красной Армии. Кого возьмешь?
Глушецкий задумался.
— А как же в наблюдение на кладбище? — спросил он. — Нельзя же прерывать.
Теперь задумался командир бригады.
— Это верно. Раз уж задумал, надо доводить до конца. Ладно, иди в наблюдение, а чествовать тебя найдем другое время.
И он усмехнулся, но тут же согнал улыбку с лица.
— Кого же послать? — и он в раздумье пригладил свою бороду.
— Пошлите моего замполита, — предложил Глушецкий. — Боевой офицер.
— Знаю, знаю. Мужик стоящий. Что ж, пошлем его. А из разведчиков кого?
— Семененко и Гриднева.
— Согласен. Скажу своему замполиту о твоем выборе.
Уральцев удивился, когда Глушецкий рассказал о приеме.
