— Но не пишут, как после каждого восстания новый командир-каймирец обращался не к страху солдат, а к совести — и одерживали победы с малыми жертвами! — добавил Итагаро. — А у лоруанцев будто заложено в генах: выше по званию — тот, кто действует не умом, не верой, а страхом, и бессмысленно гонит массы людей на смерть! А кто знает дело, может предложить лучший вариант — где-то внизу, в подчинении, наверху должен быть тот, кто может организовать стадо, кого боятся больше, чем самого врага! А наши — не стадо, их не надо «организовывать», принося в жертву некоторых для устрашения всех! Наоборот, понимали, что идёт война за избавление человечества от извечных несовершенств… Да, вот вам — два разных подхода к ценности и смыслу жизни. У нас человек и на войне — личность, а у них и в мирное время — ниже законов, приказов, стандартов, рассчитанных на тех, в ком не найти высших чувств и устремлений, чтобы через это обратиться к ним! А мы так долго принимали это за готовность понять слабых, страдающих, прийти им на помощь! Будто не видели: их идеал — община равных в несовершенстве, в унижении, а не в достоинстве, как мы ожидали! И даже эта одежда… Зачем она: для защиты тела от факторов природной среды — или стандартизации человеческого облика? Кто-то несовершенен в строении тела — надо это скрыть, но тогда… Один — в набедренной повязке, другой — в глухом костюме с ног до головы, значит, тому есть что скрывать, и это снова очевидно. И надо так же одеть всех — чтобы те, кому нечего скрывать, не вообразили, будто они лучше. А что им так неудобно — неважно… Это у нас каждый — такой, как есть, а у них каждый — не лучше кого-то. И вообще сам по себе стоит немного, главное — единый стандарт…
— Но что уже получается… — не согласилась Фиар. — Что сама светлая кожа, более массивное телосложение — воспринимаются как несовершенство, которое надо скрыть? Не приспособления организма к другим условиям — а несовершенства?
— А не хотелось бы быть, как они: тяжёлого сложения, ниже ростом и с бородой, — ответил Лартаяу. — Хотя и ничьей вины тут нет: в разных условиях шёл отбор разных генов…
— Да и физической выносливостью как раз они нас превосходят, — напомнил Итагаро. — И тут у них даже комплекс превосходства: вы слабее нас, не можете сплотиться перед трудностями…
— Знакомые доводы… — не выдержал Лартаяу. — А самих только гонят страхом и ложью, когда нечего отстаивать на уровне высших потребностей! И чего стоит на практике — ты видел в Моаралане! Сплошное обоснование и оправдание инстинктов, а не защита чего-то высшего… Кстати — а продолжительность самой жизни? На сколько хватает этой их силы, выносливости, и прочей «мужской доблести»? Не знаю, в том ли причина, что наши гены прошли отбор в условиях степей, пустынь, саванн, а их — тайги и болот, или в чём-то другом — однако… Ладно, приоткрою вам кое-что о себе. Помню, что в тот раз моего тела хватило только на 72 года, и это была уже старость. И то в довольно благоприятной для долголетия обстановке: детство в аристократической семье, причём в самом хорошем смысле, потом — монастырь, который как-то обходили стороной войны, эпидемии, и прочие ужасы того времени… По крайней мере — насколько сейчас помню. Но саму цифру 72 — помню точно. И могу повторить: не хотелось бы быть маленького роста, тяжёлого сложения, и быстрее израсходовать силы организма — как более массивная звезда, если подходит это сравнение. Ведь что толку с больших физических сил — если в 50 или 60 лет, образно говоря, работаешь уже на гелии, а к 70-ти — на последнем углероде, осталось напоследок полыхнуть, как Сверхновая, «простой мудростью старших», и погаснуть для этого мира — а кто-то в свои 70 ещё полон сил и планов? Другой вопрос — почему так…
— Тоже верно, — как-то с неохотой согласилась Фиар. — Хотя долгожители есть у всех народов — насколько выше средние цифры у нас… И я как будто вспоминаю: мне в тот раз немного не хватило до 94-х… Но… не хочешь же — сказать, что существует интуитивно осознаваемое биологическое несовершенство целых народов и рас?
— Будто и меня не пугает такая мысль… — признался Лартаяу. — Но чем ещё могу объяснить?..
— Но и мы, наверно — не те, какими хочется быть им, — предположила Фиар. — Например, по их ощущениям, остаёмся детьми и в возрасте, когда у нас уже свои дети…
— И что тут плохого? — не понял Лартаяу.
— Ничего. Просто — другой ритм жизни, цикл развития личности, самоощущение тела и духа. Это для них так же неестественно, как для нас — их одежда, их понятия о детстве и взрослости, их школа…
— Думаешь, им кажется, будто мы что-то теряем на этом? — переспросил Лартаяу. — Или наоборот, не доходим до каких-то истин? «Высшей правды» их солдатского строя по сравнению с нашей старой жреческой школой; «высшей правды» человека, которому неуютно без одежды с ног до головы; «высшей правды» старшего, который безнаказанно пользуется слабостью младших?.. И я не хочу специально доказать, что они хуже, найти побольше изъянов, несовершенств, я хочу понять, разобраться — но получается… И всё же чем определяется: кто кого должен больше стараться понять, соответствовать чьим стандартам — и почему не наоборот? Что потеряли бы они сами, если бы учились, как мы, или школьники в Чхаино-Тмефанхии: где тоже учебники делятся на темы и разделы, но там это не «сдают» в конвейерном ритме все к одному сроку, поспешив в одном, не поняв другое, уже забыв третье — и оценки свидетельствуют, что человек знает и умеет, к каким делам готов, а не что формально «прошёл», и уже не помнит? И в этих тренировочных лагерях: либо действительно готовились на случай чрезвычайных ситуаций, либо — их закрыли за ненадобностью, как слишком дорогостоящее прикрытие мелочного помыкания младшими?.. И вы же чувствуете: многое из правил и законов будто придумано в расчёте на остатки животных инстинктов, для придания им относительно облагороженного человеческого подобия! А по этим правилам и законам должны жить люди! И давайте скажем прямо: разве эволюция живой материи заканчивается на человеке? Или всё же — продолжается в нём? И как в среде любого вида — есть не только более и менее совершенные особи, но и целые группы? И вопрос: почему более совершенные должны жить по законам и правилам менее совершенных, рассчитанным лишь на тех?..
На этом Лартаяу вдруг закончил — и наступила тишина. Даже тех прежних, вечерних звуков не раздавалось в предутренней тьме — и сами звёзды чуть расплылись в лёгком тумане. Всё вокруг притихло перед рассветом… И Джантар шёл молча вместе со всеми в этой тишине, напряжённо думая над словами Лартаяу. Ему хотелось что-то возразить, найти иной ответ, объяснение — но ничего не приходило на ум. Да и интуитивно он чувствовал: Лартаяу прав во многом. И сам уже сколько размышлял — и всё не мог объяснить для себя: почему культуры некоторых народов Фархелема будто несли печать ущербности, уязвлённого самолюбия, обиды на другие страны и народы (не всегда понятно за что)? Хотя лоруанцев он никогда не думал причислять к таким — и так же интуитивно не мог принять идею, что есть народы и расы, более и менее совершенные… И вот теперь — было нечего возразить на слова Лартаяу… Всё безупречно, строго логично — но к каким выводам вело…
— И всё же что-то не то, — наконец прервал молчание Талир. — Как бы ни было, человечество Фархелема — единый вид…
— Ничего не могу поделать с фактами, — ответил Лартаяу. — И страшно представить, куда ведут такие рассуждения. И тоже легче думать, что человечество состоит из равных в своём достоинстве… Но с кем мы оказываемся наравне, пытаясь верить в это? С рабами варварских обычаев, основанных на инстинктах — которые, от чего их ни освобождай, всё равно превращают любую демократию в диктатуру, а свободу — в подобие тюрьмы или рабства? И продолжаем верить, что их надо ещё от чего-то освободить, дать какой-то шанс — а они остаются, кем были, и так же глумятся над идеей свободы и достоинства! Воруют на заводах, в институтах, достижения цивилизации идут на рынок тайных преступных услуг, а поймаешь их на этом, схватишь за руку — и ты уже враг какой-то группы, племени… А зачем их было тянуть в цивилизацию — если у них отсутствуют человеческие понятия, на которые она рассчитана? До них просто не доходит, что в городе, в отличие от дикой природы — всё не растёт само собой, а создаётся трудом людей, и люди — не обезьяны из группировки такого-то вожака?.. И сколько ещё поколений этих «простых» мы должны уговаривать жить честно, как-то перевоспитывать, от чего-то освобождать — пока наконец получим право сказать: хотим строить свою цивилизацию, чтобы никто не лез к нам с неполноценностью, а мы не были в чём-то виноваты, и что-то им должны? Или — если неизбежна такая, смешанная цивилизация — как не быть вынужденными жить по их законам, юридически отличаться от них?
