Из данных, которые теперь начинают поступать по разным каналам, складывается тяжелая картина. Усилия министра внутренних дел, явно пытающегося сделать все возможное, пока не дают ощутимых результатов. Мэрия сдана, ОМОН деморализован, милиции в городе не видно. Боевики оппозиции действуют нахраписто и решительно, все увереннее овладевая ситуацией.
Приходит информация, что началась атака на здание Министерства обороны. Не могу дозвониться до Грачева, связываюсь с его первым заместителем А.Кокошиным. Общее ощущение хаоса и нерешительности только усиливается. Прекрасно пони маю, насколько трудно в сложившейся ситуации задействовать армию. На протяжении последних лет мы много раз повторяли, что армия вне политики, ее нельзя привлекать для решения внутриполитических конфликтов. Это стало в некотором смысле символом веры, убедительно подтвержденным в августе 1991 года. Никто из нас никогда и не обсуждал возможность использовать армию во внутриполитической борьбе. При любых, самых крайних вариантах мог дискутироваться только вопрос о привлечении внутренних войск, милиции, управления охраны. Однако развитие событий 3-го числа показало, что деморализованная милиция и внутренние войска не способны отстоять порядок в Москве, а вооруженные отряды, выставленные оппозицией, вот-вот проложат дорогу к власти в России безответственным и опасным экстремистам. Необходимость срочно поднять армейские части стала очевидной.
Но дойдут ли теперь приказы, будут ли они выполнены, не получится ли, как в августе 1991 года, что армейская машина просто откажется сдвинуться с места, будут лишь рапорты и показная активность?
Уверенно ответить на такой вопрос не мог тогда никто, думаю, включая министра обороны и президента.
Оппозиция метко выбрала точку главного удара. Ее лидеры правильно оценили потенциал телевидения, самого мощного в складывающейся обстановке средства воздействия на ситуацию. Захват "Останкино", обращение Руцкого с телеэкрана создали бы атмосферу, в которой колеблющиеся и в Москве, и в регионах могли поспешить присягнуть победителю. И от всего страшного, что могло произойти вслед за этим, Россию отделяла лишь горстка бойцов "Витязя".
И вот телеэкран "Останкино" гаснет. Значит, дела совсем плохи…
На 19.30 Черномырдин назначил заседание правительства. Но оно почему-то никак не начнется. Министры переминаются с ноги на ногу около дверей малого зала на пятом этаже, вполголоса обмениваются информацией. Или слухами? Говорят, что вроде бы занят Дом радио возле Смоленской площади. И еще – что-то у Министерства связи захватили. И какой-то объект Министерства топлива и энергетики.
Невольно в памяти возникает знакомая по мемуарам атмосфера последнего заседания Временного правительства. Вспомнил Владимира Набокова: "В зале находились все министры, за исключением Н.М.Кишкина… Министры группировались кучками, одни ходили взад и вперед по залу, другие стояли у окна, – С.Н.Третьяков сел рядом со мной и стал с негодованием говорить, что Керенский их бросил и предал, что положение безнадежное. Другие говорили, что стоит только "продержаться" 48 часов – и подоспеют идущие к Петербургу верные правительству войска". Вечером 3 октября на Старой площади было нечто очень похожее.
Больше всего удивился сообщению о захвате Государственного таможенного комитета. Подумал: это зачем? Только позже узнал о "Списке Руцкого". Именно на таможенников он возлагал задачу задержать на границе членов правительства, которые, по его представлению, конечно же, должны были вот-вот ринуться за рубеж. Арестовать и немедленно доставить на суд и расправу в Белый дом. Впрочем, хотя список, начиная с председателя Совета Министров, был весьма обширным и включал в себя многих заметных деятелей, фамилии президента, министре обороны и моя в нем не значились. Видимо, эту троицу везти далеко не предполагалось.
Кажется, заседание еще так и не началось, когда на экране телевизора появился Юрий Лужков. Призвал москвичей к порядку и спокойствию. По-моему, сказал совершенно не то, что требовала ситуация. Кто, собственно говоря, должен соблюдать порядок и спокойствие? Боевики, продолжающие штурм телецентра? Или граждане России, у которых в эту ночь вновь похищают свободу? К порядку и спокойствию можно было бы призывать, будучи уверенными, что верные президенту войска есть и выполнят приказ. Ну а сейчас, когда в Москве решается судьба страны, посылать мужиков, как малых детишек, в постели было по меньшей мере нелепо. Наоборот, необходимо опереться на поддержку своего народа, уже дважды, в августе 1991-го и в апреле 1993-го, ясно показавшего, что он выбрал свободу.
20 часов. Штурм "Останкино" продолжается, боевики оппозиции захватывают новые объекты. Силы МВД деморализованы, армейские части на помощь не подходят. Оппозиции почти удалось убедить население в масштабности своего движения и в изоляции президента. Все это дезорганизует тех, кто готов прийти на помощь.
Принимаю решение о необходимости обратиться к москвичам за поддержкой. В первую очередь звоню Сергею Шойгу, председателю Комитета по чрезвычайным ситуациям. Знаю его по совместной работе. Он хорошо себя зарекомендовал в горячих точках – Осетии, Таджикистане, Молдове. Смелый, решительный человек, на которого можно положиться в такую минуту. Прошу доложить, какое оружие в подведомственной ему системе гражданской обороны имеется в районе Москвы, и, на случай крайней необходимости, срочно подготовить к выдаче 1000 автоматов с боезапасом. По голосу чувствую: переживает, прекрасно понимает огромную ответственность. Вместе с тем ясно, что поручение правительства выполнит.
Связываюсь с Виктором Ериным. Говорю: если не призовем народ, дело кончится плохо. Он согласен, обещает помочь всем, чем сможет.
Звоню президенту, говорю, что считаю целесообразным обратиться за поддержкой к народу. Он тоже согласен.
Даю команду А.Долгалеву сосредоточить своих дружинников у Моссовета. Прошу бизнесменов, имеющих свои охранные структуры, по мере сил поддержать обученными людьми.
Иду в кабинет премьера, В коридорах самого начальственного, обычно чинного пятого этажа суетятся растерянные работники аппарата. Один подскакивает ко мне, буквально кричит: "Вы же понимаете, что все кончено! В течение часа нас всех перережут! "
Виктор Степанович спокоен, держится хорошо. Просит на случай блокады здания правительства получить наличные в Центральном банке. Передаю это поручение первому заместителю министра финансов А.Вавилову, а сам информирую премьера, что отправляюсь на Российское телевидение, буду просить москвичей о поддержке, потом поеду к Моссовету. До отъезда успеваю в своем кабинете записать небольшое выступление для "Эхо Москвы", беру с собой Аркадия Мурашева, коллегу по "Выбору России", бывшего начальника московской милиции.
Москва пустая – ни милиции, ни войск, ни прохожих. В машине слушаем по радио победные реляции оппозиции: побеждаем, точнее, уже победили, теперь никаких компромиссов, Россия обойдется без президента, пришел последний час ельциноидов…
Подъезжаем к Российскому телевидению. Вход забаррикадирован. После долгих и настороженных переговоров моей охраны и охраны телевидения нас наконец пропускают. Попцов очень нервничает. После штурма "Останкино" ждет нападения боевиков. Не может понять, почему не присылают солдат для защиты. Ведь здесь больше нескольких минут не продержаться. Пока разговариваем, проходит информация, что занято здание ИТАР-ТАСС.
Еще раз связываюсь с Ериным, прошу хоть как-то прикрыть Российское телевидение. Теперь и сам вижу, что обороны никакой. Обещает помочь.
Уже перед объективом телекамеры попросил на минутку оставить меня в студии одного. Как-то вдруг схлынула горячка и навалилась на душу тревога за тех, кого вот сейчас позову из тихих квартир на московские улицы. Нетрудно понять, какую страшную ответственность за их жизни беру на себя. И все же выхода нет. Много раз перечитывая документы и мемуары о 1917 годе, ловил себя на мысли о том, что не понимаю, как могли десятки тысяч интеллигентных, честнейших петербуржцев, в том числе многие офицеры, так легко позволить захватить власть не слишком большой группе экстремистов? Почему все ждали спасения от кого-то другого: от Временного правительства, Керенского, Корнилова, Краснова? Чем все это кончилось, известно. Наверное, эта мысль – главное, что перевешивает все сомнения и колебания. И потому выступаю без колебаний, с сознанием полной своей правоты.
После телеобращения едем к Моссовету. Еще недавно, проезжал мимо, видели у подъезда маленькую кучку дружинников. Теперь набухающими людскими ручейками, а вскоре и потоками сверху от Пушкинской, снизу от гостиницы "Москва" площадь заполняется народом. Вот они – здесь! И уже строят баррикады, разжигают костры. Знают, что происходит в городе, только что видели на экранах телевизоров бой у "Останкино". Костерят власть, демократов, наверное – и меня, ругают за то, что не сумели, не подвергая людей опасности, не отрывая их от семьи и тепла, сами справиться с подонками. Справедливо ругают. Но идут и идут к Моссовету. Да, они готовы потом разбираться, кто в чем виноват, кто чего не сделал или сделал не так, как надо. А сейчас идут, безоружные, прикрыть собой будущее страны, своих детей. Не дать авантюристам опять прорваться к власти.
