Политическая ситуация к этому времени также резко осложнилась. Непопулярная денежная реформа, как и следовало ожидать, вызвала серьезное недовольство в обществе. У оппозиции появился контраргумент: разве такую политику поддержат россия не на референдуме? Стало окончательно ясно, что Съезд никакую новую Конституцию не примет и досрочные выборы не объявит. Больше того, он пойдет на новое обострение, будет готовиться к отстранению президента, даже пренебрегая конституционными нормами. Если потребуется – снизит кворум, исключит кого-то из депутатов, сторонников президента, упростит процедуру импичмента. Импичмент Ельцину на следующем же Съезде регулярно из номера в номер предрекает официоз Верховного Совета – "Российская газета".
Все говорит за то, что конституционные ресурсы исчерпаны. У народа на референдуме спросили, однозначный ответ получили, и теперь, вопреки его мнению, коалиция коммунистов, националистов и просто проходимцев требует убрать президента, которого еще совсем недавно убедительно поддержала Россия. И значит, у президента выбор невелик: либо капитулировать и тем самым обмануть доверие дважды проголосовавших за него россиян, либо приостановить работу Съезда и своей властью назначить новые выборы. Ясно и то, что в ситуации двоевластия исход борьбы будет решать сила, и очень трудно предсказать, в чьих руках в решающий момент ее окажется больше. Как и перед началом реформ, мы оказались перед выбором из двух вариантов: первый – пассивное бездействие и заведомый проигрыш, второй – предельно рискованный, но с перспективой на успех. Вырисовывающееся силовое решение упирается в вопрос: как поведут себя силовые структуры, на чью сторону встанут? Ответа на него тогда никто не знал. Но и теперь, задним числом, когда трагические октябрьские события в Москве стали историей, пытаюсь понять: был ли в то время другой, кроме силового, выход – и не нахожу его. Состояние двоевластия разъедало российскую государственность, обрекало на провал любые усилия, направленные на экономическую, социальную, административную стабилизацию. Огромная страна просто не могла дальше жить в условиях хаоса и фактического паралича всей государственной машины, когда решения одной ветви власти автоматически перечеркивались решениями другой и никто не мог сказать, на чьей же стороне право. Демократические традиции в России не столь прочны, чтобы долго выдерживать такие перегрузки. Как разрешился кризис двоевластия в 1917 году, хорошо известно.
В один из сентябрьских дней, после заседания президентского совета, ко мне подошел Борис Николаевич и спросил, не соглашусь ли вернуться в правительство первым заместителем премьера. Ответил, что должен подумать. Вскоре меня пригласил В.С.Черномырдин, подтвердил предложение президента и сказал, что ситуация, как мне наверняка понятно, чрезвычайно сложная, нужна помощь. Политических вопросов мы не обсуждали, а что касается экономики, то премьер заверил, что готов твердо идти по пути реформ.
Чувствовалось, что за истекшие нелегкие месяцы премьерства Виктор Степанович многое понял. Мы обсудили и некоторые кадровые перемещения, необходимость в которых возникнет, если я приму предложение. Принять его мне было непросто. В любом случае вновь придется отвечать за перебитые кем-то горшки, за щедро раздававшиеся весной и летом обещания, которые выполнить нельзя. Все позитивное, что когда-то было сделано нами в 1991-1992 годах, – ликвидация угрозы голода, наполнившиеся товарами магазины, практическая конвертируемость рубля и то, что рынок худо-бедно, а заработал, – все это уже вошло в жизнь, стало будничным, привычным и мало кого удивляло, радовало.
Теперь, если вернусь, предстоит новая грязная и тяжелая работа по разборке мусора. Ответственность за заведомо нелегкую осеннюю политику вряд ли прибавит демократам голосов на предстоящих выборах, больше того, лишит преимуществ оппозиционности. К тому же еще далеко не ясно, чем кончится неизбежное лобовое столкновение президента и Съезда, а ведь и за это, находясь в правительстве, придется отвечать.
Все это очевидно и, вместе с тем, – не имеет для меня никакого значения. Страна перед опасной схваткой. Исход непредсказуем. И принципиально важен для будущего России. В такой момент отсиживаться в кустах, наблюдая со стороны, чем все кончится, невозможно.
Позвонил президенту и премьеру. Сказал, что назначение принимаю.
ГЛАВА XI
Схватка
Президент принимаетрешение •
Оппозиция идет на обострение • Сергей Глазьев
неприятно удивляет • Штурм мэрии и "Останкино" •
Призыв к москвичам • Отпор мятежникам
10 СЕНТЯБРЯ 1993 года, буквально сразу после моего звонка о согласии вернуться в правительство, президент объявил о предстоящем назначении. Вообще-то, предполагалось, что он сделает это на запланированной ранее встрече с финансистами, но она по каким-то причинам не состоялась, вместо этого Борис Николаевич поехал в дивизию имени Дзержинского, там и сообщил об этом. Получилось весьма воинственно.
Тем не менее указа еще не было, а я в тот вечер должен был улететь на пару дней в регионы по делам избирательного блока "Выбор России". Решил до официального назначения поездку не отменять. В Ростове и Воронеже ждали люди.
18 сентября, когда я уже был в Воронеже, довольно поздно вечером позвонил глава Администрации президента Сергей Александрович Филатов, сообщил, что указ подписан, попросил срочно вернуться в Москву и, по возможности, сразу повидаться: необходимо поговорить, посоветоваться. Часам к двенадцати воскресного утра приехал к нему на дачу и здесь узнал, что президент принял решение приостановить работу Верховного Совета, объявить новые выборы и провести референдум по Конституции. Филатову поручено продумать политический сценарий предстоящих событий. Сергей Александрович сказал, что все это вызывает у него серьезное беспокойство. Спросил, какова моя точка зрения.
После того как Верховный Совет открыто проигнорировал ясно выраженную апрельским референдумом волю народа к продолжению реформ и отверг, одну за другой, все попытки найти разумный компромисс, подобное решение не было для меня неожиданным. И все-таки одно дело продумывать варианты и альтернативы и совсем другое – видеть, как раскручивается маховик острого силового конфликта с непредсказуемыми последствиями. К тому же выбранный момент в принципе казался на редкость неподходящим. Важный фактор внезапности, неожиданности отсутствовал, именно такого шага лидеры непримиримой оппозиции от Ельцина и ждали, к нему готовились. Более того – явно на него провоцировали. Как еще можно было расценить выходку Хасбулатова, который буквально накануне перед миллионами телезрителей лично оскорбил президента. Было видно, что он сознательно хочет вывести Ельцина из равновесия.
Я ответил Филатову, что, с моей точки зрения, полезнее повременить, подержать команду Хасбулатова в напряжении, заставить нервничать. Вряд ли стоит делать именно то, чего ожидает противоположная сторона, и в тот момент, когда она максимально подготовилась. К тому же ясно, что занять сейчас сразу здание Белого дома, то есть реально приостановить работу Верховного Совета, что является важнейшей предпосылкой успеха, невозможно. Филатов попросил меня позвонить Борису Николаевичу, встретиться с ним, поговорить на эту тему. По всему было видно, что и он разделяет мои сомнения. Ехал домой с нелегкими мыслями. Прямое столкновение вот-вот станет суровой реальностью.
Очень долго, на протяжении всего 1992 года, я решительно отвергал любые идеи конфронтационного, силового разрешения противоречий с парламентской оппозицией. Но в 1993 году твердо убедился: нынешнее большинство в Верховном Совете беспрекословно подчиняется людям, которые не признают никаких этических рамок и демократических норм. Иначе говоря, демократически избранный парламент сам становится максимальной угрозой для демократии. Такое, как известно, в истории уже случалось.
Планировавшийся президентом выход из конституционного тупика вовсе не предполагал отмену демократии. Его ключевая идея, главная цель – новые свободные выборы, незамедлительное проведение которых более чем логично, коль скоро политическая линия парламента столь явно разошлась с выраженной на референдуме волей народа. Конечно, в случае поражения Ельцина исход дела для его соратников будет жестким: коммунисты и националисты миндальничать не станут. А в случае успеха задуманного весы резко качнутся в противоположную сторону. Вместо кризиса двоевластия и желеобразной государственности можем получить резкое, непропорциональное усиление президентской власти и крах всей системы сдержек и противовесов. Именно поэтому так обидно, что парламентское большинство категорически отвергло путь компромисса. И все же, по опыту общения, был убежден: Ельцин не тот человек, который в случае победы воспользуется ситуацией, поведет наступление на свободу слова, откажется проводить выборы и установит авторитарный режим.
