— Он странный малый, — шепнула Ксани. — Хотя альбиносы все немного не того.
— Они красноглазые? — уточнила, вспоминая недавний инцидент, о котором предпочла умолчать.
— Не все, но да, — закивала лисица. — Не бешеные, но очи их становятся бордовыми во время оборота. Это для них проклятие, больно уж многих отправили на костер маги не разобравшись. Да и драконы от них недалеко ушли. Хотя у ящеров есть и иные причины не любить это северное племя.
— Угу, — пробурчала себе под нос. — И чем они "не того"?
— Ну-у-у, — протянула она, явно подбирая слова, — магия у них редкая. Да и сами они хлюпики физически. Но то — человек, а зверь их — о-го-го! Блондины, ну или светло-русые. Мстительные. Очень злопамятные. Если такому дорогу перейдешь — всю жизнь оборачивайся.
— А что за магия странная? — мне стало действительно интересно, все же малыша растить и нужно знать, что он за перевертыш такой особенный.
— Как правило — это стихия холода во всех ее проявлениях, — отвечая мне, Ксани выдергивала из большой кучи светлые неровно обрезанные куски меха. — Но бывают и прорицатели, и маги крови. Кого среди них только нет, Астрид.
— Выходит, по твоим словам, мой Комир — злобный белобрысый хлюпик с редкой магией, — недовольно подытожила я.
— Нет, все несколько иначе, Астрид, — улыбнулась она. — Он будет грозным зверем под маской хилого перевертыша. Росомаха, медведь или даже дракон. Среди них встречаются и такие. Редко, но все же. Вот за это ящеры их и недолюбливают. Мало кому нравится признавать, что предки оборотней и драконов в одной люльке лежали. Но против фактов не попрешь.
— Комир — медведь, — уточнила негромко. — Так Хрут сказал.
— Хрут? — Ксани забавно приподняла бровь. — Да что драконы в крови перевертышей понимают?
— Ну, Ксани, так ты сейчас сама же сказала — предки в одной люльке спали, — вернула я ее же слова.
— Ну-у-у, да, — фыркнула она и разложила на земле шкурки для будущего детского белоснежного плаща.
— Ладно, шей, — сдалась я. — Раз ему положен светлый плащ, то так тому и быть. А этот я младшему сынишке Шафата отдам.
— Шафата? — она приподняла бровь. — Да они скорее Яськи. Я все чаще вижу — с пацанятами этими, как с родными, возится.
— Я за ней не слежу, — проворчала в ответ, — не знаю, с кем эта особа там возится. Так что у тебя с муженьком? — напомнила я ей о своем вопросе.
— Ничего, — пробурчала лиса и, отвернувшись, принялась раскладывать шкурки, примерно прикидывая, как сшивать плащ.
— Прямо так и ничего? — не отстала я от нее.
— Я его терплю, что еще надо? — прошипела эта недотрога.
— А ночи холодные... — невзначай подметила я.
— У меня теплое одеяло, Астрид!
— И только оно?
— Отстань! — прошипела она.
Тихо засмеявшись, я занялась своим делом.
Мимо нас прошел один из воинов и скинул чуть поодаль от огнища охапку свежих толстых дров. Взглянув на нас, мужчина довольно улыбнулся. Я не сразу поняла выражение его лица. Только когда он отдалился и к нему подбежал мальчишка лет десяти, все встало на свои места. Он просто увидел, что я крою детскую зимнюю одежду, и смекнул — и его приемышу будет обнова.
У меня на душе как-то разом потеплело. Все я делаю правильно!
— Ксани, — позвала свою порой чрезмерно фыркающую подругу. — А ты сапожки шить умеешь?
— Если только кто-нибудь заготовки деревянные для подошвы сделает, — задумчиво произнесла лиса и тут же отыскала взглядом своего льва.
Тагар, словно почувствовав ее, обернулся.
Хм... Надо же, как у них все.
Улыбнувшись, я вернулась к своей работе.
Глава 23
Весь вечер меня мучило странное ощущение нависшей над нами беды. Возможно, виной было слишком уж приподнятое настроение, царившее в разбитом лагере. Или тот факт, что я, наконец, оказалась под защитой, в тепле и сытости и подсознание всё искало подвох и опасалось, что всё это временно.
Или это мой дар прорицателя тихо шептал не расслабляться.
Но как бы там ни было, а в душе растекался липкий страх и причин ему я не понимала.
Мой взгляд то и дело смещался в сторону притихшего Комира. Он сидел у поваленного бревна возле костра и, не отрываясь, глядел на танец язычков пламени. В перешитой наспех плотной рубахе Ярвена, штанишках, раздобытых у кого-то Тагаром и в портянках, сделанных мною. И вроде приодет и умыт, радуйся и играй. А нет, вид у Комира делался таким провинившимся, печальным. Дара вертелась рядом. Скручивала лоскутки ткани и ссыпала в мешочки сухие травы и, стоило ей отвлечься, как малец начинал мычать и тыкать пальцем в её работы.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Вот это лишь усиливало мою тревогу.
Комир — прорицатель и куда сильнее меня.
Он явно что-то видит и знает, но не желает делиться с другими.
Поймав мой взгляд, он виновато опустил голову и поежился.
Его покаянный вид нервировал.
Поднявшись, я сделала несколько шагов к нему, но мальчик заметил это и, вскочив, убежал в сторону леса. Его за руку тут же поймал Хрут и, покачав головой, указал в сторону кухни. Малец, оскалившись, выдернул ладонь из захвата и засеменил к палатке, где набиралась сил раненая жрица. Ей с каждым днем становилось лучше, но вставать она ещё не могла.
Остановившись, я взглянула на недовольное лицо Хрута, на маленького Комира, на Шафата, готовящего в огромном котелке наваристый суп. Рядом крутилась Яська и подсовывала рыженьким приемышам повара куски вареного мяса.
И вроде всё спокойно, а на душе смятение.
— Ты чего это сегодня, Астрид?
Повернувшись, я уперлась взглядом в Ксани.
Она улыбалась, но...
Ее образ поплыл. Я вроде и видела всё тот же лес, но окутанный в густые сумерки. Над деревьями стелился ночной туман, окутывая голые кроны щупальцами. Вскрик, как будто мой и окрик Ксани. Она бежит ко мне, хочет помочь... Да... Я понимаю это, ровно и то, что мне больно. Но вдруг рядом со мной пролетает нечто. Нож. Я пытаюсь пошевелить губами, предупредить, но... не могу. Мгновение и перед Ксани мелькает тень грозного льва...
— Астрид, — картинка развеялась, я снова видела лишь улыбающуюся лисицу. — Ну чего ты такая странная?
— Будет бой, — выдохнула я. — Тагар...
— Что? — она вздрогнула. — Что Тагар? Не молчи, лера!
— Целитель. Нужен будет сильный целитель, или...
— Никаких или! — её лицо побелело. — Что с ним будет? Ну что ты молчишь, — она сильно дернула меня за руку.
— Не знаю... Я не вижу после. Только одну картину. Только несколько мгновений. Но я не вижу...
— Его ранят? Да? Как? Когда?
Я лишь качала головой. Что я могла ещё сказать?
— Ну, Астрид, что еще? Хоть какую-нибудь деталь?
— Туман, — шепнула я.
— Да он тут каждый вечер, — она подняла руку и указала наверх.
На лес действительно медленно опускалась молочная густая дымка. Вязкая и сырая. Совсем как в моём видении.
— Астрид, ты должна рассказать обо всем мужчинам, — Ксани схватила меня за руку и попыталась потащить к реке.
— Нет, — я вырвалась из её захвата. — Нельзя. И тебе ни о чем нельзя было говорить. Но... целители. Дара. Она сможет помочь. Должна.
— Ты полоумная? — Ксани трясло от эмоций, главной из которых явно был страх. — Ты видишь бой! Военачальники должны об этом знать!
— Невозможно изменить будущее, — странно, но мой голос дрогнул.
С детства, когда стало ясно каков мой дар, все вокруг — учителя, отец, няня — твердили одно и то же. От судьбы не уйдёшь. Позже то же мне говорили и жрицы, запрещая хоть что-нибудь рассказывать. Нельзя рвать и путать нити судьбы.
— Ксани, я вижу лишь момент из наших жизней. Краткий миг. И порой кажется, что мужчина со шрамами, занося над тобой меч, желает убить, а на деле он тебя спасает. Я не могу рассказать им то, чего сама не понимаю. Они не смогут ничего изменить. Такова судьба.
— Тогда зачем ты мне рассказала про Тагара? Зачем? — Ксани трясло.
Я растерянно взглянула на нее.
— А потому что должна была, — раздался за моей спиной голосок Дары. — Вы же взрослые и должны это понимать. Сказала, значит, так то и задумано было богами.
