— Милая, — я обернулась к малышке, — Комир ничего тебе не рассказывал?
— Нет, конечно, — она пожала плечами, — он же немой. А немой он потому как однажды рассказал о том, что видел. Но и это судьба! Так жрицы говорили.
— И что делать-то? — выдохнула Ксани.
Как бы глупо это не выглядело, но мы уставились на маленькую девочку, будто она мудрее нас двоих.
— Нянюшка говорила, что нужно просто жить. Моя мама... Её убил отец, как только я появилась на свет. Убил за то, что родила не мальчика. Когда я подслушала об этом, так обидно стало, как будто я перед ней виноватая. Но няня... Она сказала, что нужно просто жить. И всё встанет на свои места.
— Астрид? — Ксани обернулась ко мне.
— Дара поможет, — шепнула я. — Она сильнее магией чем целитель Ярвена.
— Я буду следить за вами, — пообещала девочка. — Но говорить нельзя. Плохо это.
— А что конкретно рассказал Комир? За что его изувечили? — я обернулась в надежде высмотреть мальца. Он стоял у палатки жрицы и внимательно наблюдал за нами. Будто знал, о чем мы здесь говорим.
Дара замялась.
— Ты ведь слышала, — подтолкнула я её к ответу. — За что ему отрезали язык?
— Ну, я мало что поняла...
— Дара! — мой голос стал строже.
— Он сказал моему отцу, что... — она облизнула губы, шумно втянула воздух через нос, но продолжила: — Сказал, что скоро настоящий владелец кресла лерда ворвется в замок. Он придет вслед за той, что была обещана ему, и... отомстит за всё. И никакие силы не уберегут их от расплаты. А ещё добавил, что своих языков им не спасти — отрежут. Вот после этого лерд разозлился, и они наказали Комира. Только он смеялся. Плакал, но хохотал. Мне тогда так страшно стало. Он ведь провидец! Он знал, что так будет. Понимаете! Знал, что ему язычок они вырежут и всё равно сказал. Он смелый, лера Астрид, маленький, но смелый и никогда подлости не сделает.
— Это ты мне сейчас к чему говоришь? — я приподняла бровь и вопросительно взглянула на девочку.
— Просто, — она стушевалась и как-то замкнулась. — Чтобы вы знали, если он делает плохо, то это потому, что так лучше.
Однако! Я подняла голову и взглянула на совсем ещё крохотного мальчонку. Не по годам эти двое развиты. Совсем не по годам. И не от хорошей жизни они, не побывав детьми, взрослыми да мудрыми стали.
***
Вернувшись в палатку с ворохом выделанных мягких шкурок, сбросила их на сундук и обернулась. Матрасы Комира и Дары были пусты. Нахмурившись, решила разведать, где же в столь позднее время ошиваются эти двое.
Искать долго не пришлось.
Заглянув в небольшую палатку жрицы, улыбнулась. Моя детвора уже сладко спала на отдельном широком матрасе, расстеленном возле женщины.
— Не забирай их, лера, — негромко попросила дочь Яники. — Заболтала я их. Скучно мне. Вот уж не думала, что ничего не делать — это так утомительно. Совсем отвыкла от праздной жизни.
Кивнув соглашаясь, я вошла внутрь, подняла одеяла и укрыла детей. Они крепко спали и не почувствовали мое присутствие.
— Что с ними дальше будет, лера? — в голосе темноволосой женщины слышалась озабоченность.
— Меня зовут Астрид, и я уже давно не лера, — прошептала немного смутившись. И поправив небольшие, набитые перьями подушки, убрала волосы с лица Комира. Он выглядел таким крошечным. — Откуда они пришли? С какого лена.
— Откуда же мне знать, — жрица чуть подтянулась, устраиваясь на подушку повыше. — Дара девочка скрытная лишнее никогда не скажет. Всё молчком. Но не воровитая, чужое без спросу не возьмет. У других не отнимет. Еду не прячет. Читать и писать умеет. Видно воспитание. Мальчонка дикий, конечно, но оно и понятно с таким увечьем. Так куда ты их определишь, послушница?
— Известно куда, — я присела на матрас в ноги малышни, — моими будут. Пока жива, позабочусь, а там...
Я нарвалась на весьма удивленный взгляд женщины.
— А чего это ты, молодая такая, да при таком мужчине и умирать собралась? — Она села еще выше и, потянувшись, подсунула под спину вторую жесткую подушку. — Странно даже. Я вот к вам прибилась и жизнь новыми красками заиграла. Рановато ты, девочка.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Я прорицатель... — попыталась объясниться, но услышала смешок.
— И что? — жрица забавно приподняла густую смоляную бровь. — Был бы от вас, видящих, хоть какой-то толк. А так — сплошные пустые слова. Только путаницу в жизнь вносите. Страху напустите, а на деле получается пшик...
— Много вы таких, как я, знали? — даже обиделась немного на такие слова, хотя доля правды в них чувствовалась.
— Да в палатке этой вас уже двое, — она махнула рукой на спящего Комира. — И что? Ай, лучше бы ты бытовиком родилась, куда полезнее.
Я рассмеялась, вот уж не поспоришь.
Жрица улыбнулась и прикрыла глаза. На смуглой от постоянного загара коже проступали синяки, уже желтые, сходящие. На душе шевельнулось удовлетворение оттого, что мы спасли ее. Одной могилой на обочине дороги больше не стало.
— Вы вернетесь к своим? — Сама не поняла, зачем спросила, наверное, чтобы еще немного поговорить.
— Не знаю, — она зевнула и прикрыла рот ладонью. — Мечта у меня есть. Заветная. Вот лежу уже какой день и думаю, может, сама Яника мне тебя, послушница, послала. Уж больно красиво все в моей голове выстраивается. И лера ты и муж твой не простой вояка, а целый генерал. Совестно будет перед богиней и сестрами не воспользоваться нам в угоду таким-то положением.
— А что за мечта? — Мне стало уж больно любопытно, как мною «пользоваться» собираются.
Любила я открытых людей. Тех, кто не за твоей спиной свои делишки проворачивать будет, а в лицо все выскажет, еще и подельником своим сделает.
— Храм построить хочу, — выдохнула женщина. — Из камня, да в три яруса. А рядом большую деревню.
— Да сколько мы уже их возводили, — отмахнулась я. — Придут нелюди и всё спалят.
— Вот, — она закивала и распахнула глаза. — Потому как храм под охраной находиться должен. И я не про жриц. Было бы замечательно, найдись лерд или орин, который выделил бы нам участок на своей земле. И вот тогда-то можно было развернуться. Красивый высокий храм, трапезная рядом, а за ним дома ровненькими рядками да с огородами. Для вдов и девушек осиротевших. Для престарелых жриц. Чтобы все знали, куда идти нужно, чтобы приют и защиту получить. Чтобы мужики ручейком в деревеньку эту стекались в поисках невест, не избалованных, работящих.
— Хорошая мечта...
Я кивнула, ярко представляя эту картину. Внезапно пространство передо мной подернулось. Моргнув, четко увидела перед собой знакомый, но в то же время чуждый пейзаж. Поле, засеянное пшеницей, чернеющая кромка леса вдалеке и строящийся храм. Люди мельтешат. Телеги с досками со стороны замка едут. А впереди бежит повзрослевший Комир. Внешне он всё такой же светленький да щуплый. Ему машет темноволосая женщина в коричневом платочке...
Я просияла.
— Что-то увидела, лера? — из цепких лап собственной магии меня выдернул вопрос жрицы.
— Ваш храм, — шепнула не удержавшись.
И вдруг в ускользающей картине заметила мужчину, руководящего стройкой... Сердце забилось быстрее в дикой надежде — он обернется, и я пойму, что не ошиблась. Но всё развеялось, оставляя меня ни с чем.
— Ты побледнела, лера.
— Я вижу плохие вещи, и всё чаще, — прохрипела, успокаивая растревоженную душу.
— А хорошие?
— И их тоже, — тяжело выдохнув, погладила Дару по худенькой руке.
— Детей видишь?
— И их, и вас, — я подняла взгляд на женщину. — Мы так и не познакомились.
— Эла, — представилась жрица, — как дальше уже и сама не помню. Девчонкой была, когда красноглазые на нашу деревню напали. Местная я, с северных земель. Мать — ведьма, род её древний. Отец... вроде магом был. А может, и нет. Время всё стерло. Я и не помню их совсем. Ушли перевертыши, а через несколько дней появились жрицы. Так я и стала дочерью Яники. В общем, всё как у всех. Меч, дорога и вечная война, но не как у мужчин — за власть и земли. Наша война, она за жизни слабых, малых и старых. И нет у нее ни начала, ни конца. Вечная битва.
