– Можно, я у тебя сыра возьму?
– Ой, конечно! – Ильгет подвинула ему тарелку, – чего ж я не подумала?
– Такое дело надо запить, – сказал Мариэл озабоченно. Хлопнули еще по бокалу.
– Что-то я как альфонс пью за женский счет. Сейчас закажу. Еще ву или что-нибудь другое хочешь?
– Можно еще ву, – сказала Ильгет. С Мариэлом она чувствовала себя уютно. Так, будто рядом был Иост или Гэсс. Словом, брат. Ее неприятно резануло прочитанное стихотворение. Непонятно даже – чем. И вроде бы читала она что-то подобное, работая в СИ – но там, дома, как объект анализа – все это не волновало. А здесь эти стихи вызвали такое бурное одобрение зала. Такое чувство, что этот несчастный гениальный поэт – местная культовая фигура...
– Ну так расскажи про «Ураган». Главное – когда его в СКОНе будут выдавать?
– Ну, это я не знаю, – растерялась Ильгет, – это ты не у меня спрашивай. Собственно... не знаю. Для каких задач-то вам «Рэг» нужен? Это же жуткая вещь, в клочки разносит любую материю. В космосе он не нужен, а на планетах... вы ж так не стреляете.
Юбиляр наконец ретировался со сцены. Дама вещала что-то про «наших сегодняшних героев – лидеров рейтинга».
– Знаешь, если бы не нужно было, я бы не спрашивал. Скажем, в последнем патруле на Глостии-15...
Ильгет вдруг услышала свое имя. Посмотрела на собеседника.
– Все, Мариэл, мне пора.
– Так это... это ты, что ли – Кейнс? – поразился ско. Ильгет кивнула и пошла к эстраде.
Зал отсюда казался совсем маленьким и далеким. И там в зале сидели совсем чужие люди. Совсем чужие, но Ильгет и не видела их. Она была совершенно одна здесь, и воздух неприятно касался обнаженной шеи и рук – так хотелось ощутить сейчас на себе броневой бикр. И голос над ухом, назойливый... Что-то про ее роман... что-то про ее жизнь.
Голос очень громкий, здесь хорошая акустика.
Больше всего Ильгет хотелось провалиться сквозь землю и не стоять здесь. В голове вдруг мелькнуло «Страшный суд». Она начала неистово молиться про себя, и в какой-то миг ей стало легче. Она все так же стояла здесь, на пронизывающем ветру под сотнями взглядов, но знала, что это не навсегда, что это пройдет.
Женский пронзительный голос все вещал что-то...
Потом в руках Ильгет оказалась книга. На бумаге отпечатанная книга, на обложке «Время идущих», и дальше – посвящение Арнису. Арнису. Для которого она писала.
Да, это одна из наград – книги победителей печатают на бумаге. Они становятся коллекционной редкостью, их можно продать...
Да ведь я победитель, подумала Ильгет. Как это могло быть? Что у меня общего со всеми этими людьми? Они такие красивые, умные, уверенные – они правы во всем. Я же только и делаю, что ошибаюсь. Ну вот только дети, пожалуй – дети у меня есть, и это не ошибка. Но как я могла оказаться здесь?
Ей сунули какое-то нелепое огромное позолоченное перо. Даже на Эдоли никогда не писали гусиными перьями, так низко их цивилизация не опускалась. Неважно...
– Прочитайте что-нибудь! – Ильгет поняла, что это обращаются к ней.
– Что? – хрипло и тихо спросила она.
– Отрывок из романа... или стихи, там есть замечательные стихи...
Ильгет вдруг пришла в голову идея. Она торопливо кивнула и посмотрела на даму в красном.
– Акустика включена, читайте, – торопливо сказала дама. Ильгет набрала воздуха и сказала:
Смотри, рассвет касается верхушек...
И тут же испуганно замолчала, ее голос разнесся по залу, как гром, звук был совершенно несоизмерим с затраченными усилиями. Сердце заколотилось. Ильгет еле справилась с собой и стала читать снова.
Смотри – рассвет касается верхушек
Над лесом, молчаливым и глухим.
Но скоро бой молчание разрушит.
Поспи, мой брат – мы слишком мало спим.
Мы слишком часто думаем, что правы.
Но солнце вспухнет атомным грибом.
И горизонт расколется, и слава -
Какая, если стену ломишь лбом?
Какая, если смерть морочит адом,
И кости перемалывает боль,
Который год – как будто так и надо!
Ты потерпи, браток, Господь с тобой.
Ты помнишь колыбельную про ветер,
И там еще – про солнце и орла...
Там, на Квирине засыпают дети.
И смерть еще за нами не пришла.
И может быть, подумай только, друг,
Мы нынче снова убежим от смерти.
И это значит, что чужие дети
Сегодня примут смерть от наших рук.
И к вечеру мы выжжем лес дотла.
Мы ляжем спать, не размыкая шлемов.
И новый крест появится на схемах,
И трупы скроет серая зола.
Потом Ильгет шла между столиками, на нее не оглядывались. Квиринцы продолжали шушукаться, есть и пить. Облегчение... вот и все. Чего было бояться? Никто не подумал ничего плохого, а если и подумали – промолчали, квиринцы люди воспитанные.
Ильгет дошла до своего столика, и Мариэл вскочил ей навстречу. Схватил ее свободную левую руку и горячо потряс.
– Молодец! Ну просто здорово... Садись... А стихотворение какое – меня аж до печенки пробрало. Хорошо, что ты его прочитала. Еще налить?
– Наливай, – Ильгет махнула рукой.
– Ильгет, – произнес Мариэл, словно пробуя имя на вкус, – а я ведь твой роман совсем недавно прочитал. Классная вещь! Ты бы могла прочесть молитву святой Дары, тоже очень красивое место... Но это стихотворение – просто здорово! Давай выпьем? За твой успех.
– И за твой, – бокалы соприкоснулись, эстарги выпили вина. Ильгет почувствовала некоторое облегчение. Да не все ли равно – чего она разволновалась?
– Да, достается вам, – сказал ско, – я даже и не думал... думал, нет ничего хуже, чем за шибагами гоняться. А чего вы там делали-то, ну там, ты поняла...
Ильгет подумала, прикинула уровень секретности. Армейцам ведь кое-что разрешается рассказывать.
– Мы работаем на планетах, зараженных сагонами. В последнее время, – уточнила она. Армейские части все время меняли, это не ДС, они не должны воевать всю жизнь, – там, знаешь, всякое бывает. Вот это, все, о чем там речь шла – это все списано с натуры. Так оно и было.
Мариэл вздохнул и снова разлил вино по бокалам.
– А где твой муж? – спросил он, – как же он тебя бросил в такой момент?
– Это я его бросила сегодня, – откликнулась Ильгет, – он раненый, лежит в больнице.
– А-а, – сказал Мариэл, – я сам-то год назад тоже лежал. Это бывает.
– Знаешь что? Давай чего-нибудь покрепче выпьем, а? – предложила Ильгет.
– Давай, но только я сейчас не буду. Мне ж еще на сцену идти. Представляешь, как я классно буду выглядеть, – Мариэл изобразил, как он будет выглядеть. Ильгет засмеялась.
– Ну ладно, я пока закажу ром, а там будет видно.
«Золотое перо» Ильгет засунула в ящик стола, а потом его вытащили Арли с Лайной и употребили на какую-то игру. Ильгет и не возражала.
Гораздо спокойнее было сидеть на следующий день в больничной палате, битком набитой людьми – все свои, ну еще члены семей. Свет притушили, на металлических больничных столиках расставили закуску, каждый нашел себе место и приткнулся где-нибудь с бокалом в руках. Книги Ильгет ходили по рукам – оказывается, тираж отпечатанный был – 1000 экземпляров, и все эти книги теперь были собственностью Ильгет.
Сириэла разрешила «это дикое сборище», но при условии, что и она сама примет в нем участие. Теперь она гордо сидела рядом со своим пациентом, держа в руках подаренный экземпляр «Времени идущих». Арнис сиял. Ильгет уже очень давно не видела его таким счастливым. Белые зубы и белки глаз поблескивали в полумраке. Сама Ильгет во вчерашнем наряде сидела возле изголовья постели, положив ладонь на плечо Арниса.
Уже выпили за успех Ильгет, было произнесено немало восторженных слов. Она прочла вслух свое стихотворение, принятое трехминутным глубоким молчанием и бурным обсуждением после.
Эх, как хотелось вчера пригласить Мариэла сюда – здесь-то ему понравилось бы! Да и ребята с удовольствием познакомились бы с хорошо известным по Сети писателем. Но все-таки секретность... Обо всем уже не поговоришь.
Как-то незаметно для Ильгет разговор завязался жесткий -и как раз на тему вчерашних ее мыслей. И вроде бы, не она это начала... Говорила Иволга.
– Нельзя делать из людей идиотов. Они должны жить с открытыми глазами. Знать обо всем, что происходит в Галактике. За счет чего они живы. Гуманизм, блин... Легко быть гуманистом за счет других. Знаю я все эти проблемы с журналистами, и прочее – но эти проблемы решаемы.
– Каким образом, позволь спросить? – поинтересовался Марцелл. Глаза Иволги сверкнули яростью.
– Да каким... существует же СИ. В конце концов, можно законодательно запретить... писать о нас гадости. Все, что касается борьбы с сагонами – и так исключение.
