— Конечно.
В голосе лесовика была уверенность в себе и своих соплеменниках. Это понравилось великому князю, и он сказал:
— Сегодня ночью надо убрать одного человека. Придушить. Тихо. Спокойно и незаметно.
— И кто это?
— Епископ Мануил.
— А почему это не могут сделать твои дружинники?
— Думаю, что проболтаются, ведь епископ не простой человек.
— Ясно. Сделаем.
Лютоверг покинул великого князя, и ночь в войске великого князя прошла относительно спокойно. Стонали раненные, молились священники, ржали покалеченные кони, коих никто не желал добивать, и похоронные команды закапывали убитых. Все это было, само собой. Но в целом время до рассвета пролетело мирно, люди отдохнули, и только новость о внезапной кончине епископа Мануила немного встревожила воинов. Однако смертей в лагере было более чем достаточно, поэтому про священнослужителя вскоре забыли, а в полдень войско разделилось. Черные клобуки и отряды переяславского ополчения начали марш в сторону столицы, а основное войско великого князя пошло на Владимир и спустя сутки столкнулось с полками князя Глеба Юрьевича Долгорукого.
Четвертый сын Гюрги торопился в Москву, на соединение с отцом. Вместе с ним было три с половиной тысячи воинов, и неожиданно он оказался перед десятитысячным войском Изяслава. Отступить он не успел и стал готовиться к сражению. Но оно не произошло. К нему выехали плененные киевлянами суздальские бояре, и от них Глеб узнал, что все потеряно и отец погиб. Сопротивляться было бесполезно, и Долгорукий признал свое поражение, а затем дал Изяславу Мстиславичу клятву на верность, и на этом гражданская война в северо-восточных пределах Киевской Руси была окончена.
После этого в крупных городах Суздальского княжества, от Владимира до далекого Великого Устюга, встали гарнизоны из новгородцев и киевлян. Затем, по совету венедов, про которых Изяслав никогда не забывал, самое крупное после Новгорода русское княжество было поделено на семь частей: Югра, Белоозеро, Ростов, Переяславль-Залесский, Тверь, Владимир и Суздаль. Ну, а далее эти владения были распределены между наследниками Гюрги.
Самые жирные куски, Суздаль и Владимир, как водится, достались старшим детям, Ростиславу Юрьевичу и Глебу Юрьевичу. Тверь отошла Борису Юрьевичу, а остальным деткам, чья мать гречанка пыталась вывезти их в Константинополь, Василько и Мстиславу Юрьевичам, досталось в кормление Белоозеро. Что же касается других земель, Югры, Ростова и Переяславля-Залесского, то они перешли во владение великого князя и стали управляться его наместниками.
Вот такими были итоги битвы под Москвой, и не все получилось так, как того желал Изяслав Мстиславич. Конечно, в идеале он хотел забрать под себя все. Но до царского венца было еще далеко. Поэтому Изяславу приходилось постоянно оглядываться на других Рюриковичей и прислушиваться к их мнению. Впрочем, великий князь считал, что это временно и не расстраивался, ибо жить собирался долго, и планов на будущее у него имелось очень много.
Глава 25
Киев. Лето 6657 С.М.З.Х
Смеркается. За окном моей комнаты город Киев, который радуется победам великого князя и отступлению галичан. Люди гуляют, поют и веселятся, выпивают и провозглашают здравицы в честь Изяслава Мстиславича. Ну, а мне все пофигу. Скучно. Навалилась усталость и не хочется ничего делать, хотя, в общем-то, я всем доволен. Потери небольшие, деньги от киевлян получены и до большой крови не дошло. Ну, а если рассказать, как прошла встреча киевлян и галичан, то дело было так.
Обозленный серьезными потерями и постоянными нападениями моих летучих отрядов Владимирко Володаревич все же дошел до городка Ростовец, что находится на западе Киевского княжества, и остановился. Здесь его поджидал Мстилав Изяславич, который собрал войско, не уступающее по численности галицкому. Два князя приготовились к кровопролитному сражению, и шансы сторон я оценивал как равные, потому что потрепал Владимирко Галицкого изрядно, и лишил его почти всех обозов, а за сына великого князя встало киевское ополчение и пограничные дружины. План по обороне удобной позиции у Мстислава имелся и с советами я ни к кому не лез, благо, опытных воевод хватало. Поэтому спокойно занял место на левом фланге войска великокняжеских сторонников, приготовился к драке и на всякий случай прикинул, куда мне придется отступать, если киевлян все же разобьют.
Однако человек предполагает, а судьба, как известно, располагает. В войско примчались посланники Изяслава Мстиславича, которые сообщили, что он разгромил Гюрги и Ольговича, и это все изменило. На помощь Киеву спешило несколько тысяч ветеранов и подкрепления от князей, которые еще вчера мурку водили, и жаловались на то, что мол, силенок у них нет. По этой причине резон сражаться с галичанами исчезал, ибо нет смысла людей губить, коли можно договориться, и Мстислав выслал к нашему противнику послов, после чего лично встретился с галицким князем, переговорил с ним и все разрешилось. Недовольный тем, как пошли дела, расстроенный и опозоренный Владимирко Володаревич, поджав хвост, отправился домой и одновременно с этим отдал приказ своим дружинам освободить все занятые им волынские города. Ну, а киевляне, выслав вслед за ним пару конных тысяч, с песнями, потопали в столицу.
Что же касается меня, то про Вадима Сокола на время все позабыли, да и ладно. Почестей мне ненужно, мишура это все. Слава есть и цели достигнуты. Так что можно было сделать перерыв и, отправив своих воинов в степь, сегодня ночью я собирался вновь выйти на тропу Трояна и перейти в Зеландию. Осуществить это днем было нельзя, следовательно, в запасе имелось несколько часов, и я отдыхал. В своем дневнике сделал несколько пометок, а потом упал на широкую лавку и меня накрыло состояние, которое можно определить арабским термином «кефайр».
Про данное понятие я узнал еще в прошлой жизни, когда был курсантом. Тогда один их преподавателей рассказал занимательную историю (возможно, основанную на фактах или придуманную), и она мне запомнилась. Во время Первой Мировой войны во Францию из Алжира перебрасывались части Иностранного легиона, и тогда-то мир и узнал о «кефайр». Это состояние покоя и тоски, когда уставший и измотанный боец, пользуясь затишьем, сидит или лежит без движения на одном месте и ничего не хочет. Он не ест и не пьет. Ему все равно. Человек желает только одного, чтобы его не трогали и не тревожили, и это «кефайр». Позже, когда на помощь французам были переброшены русские солдаты, они познакомились с легионерами, которые воевали с ними бок о бок, и кое-что у них переняли. А когда солдаты бывшей императорской армии вернулись на родину, понятие «кефайр» трасформировалось в «кайф», потому что для русского мужика покой, даже в тоске, уже удовольствие.
Впрочем, это неважно. Тоска она тоска и есть, и я попытался найти ее истоки. Ковырялся в себе, копался, рылся и в итоге кое-что прояснил. Я был обеспокоен тем, что умер князь Юрий Долгорукий. Почему, если он враг моего союзника и лично мне крайне не симпатичен? Копнул глубже и кое-что понял. Есть в русской истории знаковые фигуры, такие как Владимир Мономах, Ярослав Осмомысл, Юрий Долгорукий или Андрей Боголюбский. Они лидеры и нельзя таких людей оценивать однозначно. Каждый из них сделал за свою жизнь столько, сколько иные за десять сроков не совершат, а значит, при их исчезновении история меняется кардинально.
Взять хотя бы того же самого Ярослава Осмомысла. Он должен стать великим политиком, который поведет выгодную для себя дипломатическую игру с ромеями и сделает Галич крепким княжеством, а его полки станут щитом Руси с запада. Я имел шанс убить этого молодого Рюриковича, но знал о его потенциале и потому приказал воинам не стрелять в княжича. Пусть дышит, а жизнь сама толкнет его к Киеву, разумеется, если Изяслав Мстиславич себя правильно поведет. Правда, Ярослав всегда будет думать об отделении и самостийности. Однако никого другого на его месте, лично я, не вижу. Да и бояре галицкие, шкуры западенские, чужака со стороны не примут, и чтобы их усмирить надо будет вновь проливать потоки славянской крови, которые никому не нужны, разве только ромеям или католикам.
Это один пример, а если вернуться к Гюрги, то, что же получается? Юрий Владимирович погиб, а его десятый сын Всеволод, который в моей реальности получил прозвище Большое Гнездо, никогда не родится. Кажется, да чего там, князь и князь. Да вот только он предок Александра Невского, которого я привык считать образцовым человеком и настоящим русским героем. Так что его теперь не будет. Конечно, появится кто-то другой, но именно этого человека, который остановил натиск шведов и немцев, а затем стал приемным сыном Батыя, я не увижу. Жаль. Но тут уж ничего не сделаешь. Маховик изменений запущен, и его не остановить. Вон, Андрея Боголюбского прибили, а этот князь, между прочим, Москву отстроил и сделал ее настоящим городом. А раз его нет, то и все, никому эта территория кроме провинциального боярина Кучки не нужна. Одно за другое цепляется и образуется совершенно новая реальность.
