– Вам никто ничего не сказал, потому что моё заявление быстро изъяли из дела.
– Что, значит, изъяли? Почему?
– Благодаря моему папочке. Представь себе, он несколько месяцев кормил меня разными отмазками, чтобы не прилетать ко мне в гости. Но стоило ему узнать, что его дочь является соучастницей преступления, он оказался в Спрингфилде уже через три часа. И всё потому, что не мог позволить, чтобы этот инцидент бросил тень на его безупречную репутацию. Папа живо созвонился с нужными людьми, заплатил, кому требовалось, и любое упоминание моего имени исчезло из дела. И только когда он решил все проблемы, он соизволил встретиться со мной. Да только уж лучше бы этого не делал.
– Что между вами произошло? – в голосе Рони сквозит тревога.
– Не волнуйся. Ничего ужасного. Как видишь, я до сих пор жива и невредима. Хотя тогда мне казалось, что я морально мертва. Я не знала, как мне жить дальше? Что делать? Как смотреть тебе в глаза после всего произошедшего? Как продолжать ходить в универ и трясти помпонами на тренировках, ежесекундно думая о том, что по моей вине чуть не умерли двое моих любимых человека? А родители, вместо поддержки, снова показали себя во всей красе. Катрина, как всегда, осталась равнодушной, а папа влепил мне пощёчину и засыпал угрозами. И на сей раз они не ограничивались банальным лишением денег.
– А чем?
– Он посчитал, что мне нужна твёрдая рука, и грозился выдать меня замуж за своего друга из Абу-Даби.
– Чего?! – Веро́ника повышает голос, в серых глазах пестрит неверие.
– Да-да. Можно сказать, один из твоих книжных сюжетов стал моей реальностью. Папа был в гневе. Он сказал, что устал от моих идиотских выкидонов, которые я устраиваю от безделья. Заявление в полицию стало последней каплей. И так как сам папа не хотел со мной нянчиться, он планировал послать меня своему компаньону по бизнесу, чтобы тот сделал меня одной из своих жён и выбил из моей головы всю дурь. И это не мои слова. Я цитирую своего драгоценного папочку, – нервно посмеиваюсь я.
Но это сейчас. Спустя восемь лет. В момент, когда папа с криками заявил об этом абсурде, мне было не до смеха.
– К счастью, мне удалось уговорить папу дать мне последний шанс. Но он предупредил, что если я ещё хоть раз доставлю ему неудобства, особенно с вмешательством полиции, то никакие слёзы и мольбы не сумеют изменить его решение. По этой причине я так резко исчезла из Спрингфилда. Я решила, что мне нужно уехать от греха подальше. От всех знакомых, подружек-тусовщиц и привычной жизни в целом. Правда, далеко уезжать мне было страшно. Я обосновалась в соседнем городе Рокфорд, а после долго-долго училась жить самостоятельно. Без денег и поддержки было непросто, но я всё-таки справилась. Слёз пролила, конечно, целый океан. Много раз хотела всё бросить и вернуться обратно в фамильный дом, но сдержалась. Наверное, потому что боялась, что, оказавшись в прежней обстановке, среди людей, которые всегда видели во мне только красивую пустую куклу, которая даёт каждому встречному и бесконечно зависает в клубах, я опять стану такой, а я не могла этого допустить. Я, наоборот, желала стать полной противоположностью себя прежней. И в первую очередь желала этого из-за тебя, Рони.
– Из-за меня? – её голос дрожит, глаза сверкают влагой.
– Да, из-за тебя. Мне было настолько стыдно и больно за весь тот ужас, которому я тебя подвергла, что мне хотелось стать другим человеком. Хотелось убежать от самой себя и от чувства вины перед тобой, но увы, даже спустя столько лет убежать не получилось. Да, я, без сомнений, изменилась во многом, но я до сих пор корю себя за своё поведение. За то, что потеряла свою лучшую подругу. За то, что лишила себя возможности быть частью твоей жизни. За то, что не могла тебе позвонить, рассказать о пройденном дне и спросить, как прошёл твой. За то, что моей единственной связью с тобой были твои статьи в газете и книги, которые я несколько раз перечитывала. А когда ты получила должность телеведущей в шоу на главном новостном канале, я каждый вечер включала его, смотрела на тебя и искренне радовалась, что ты достигла своей цели. А ещё… – стираю с щеки свою влажную грусть. – Наверное, ты будешь смеяться, но я часто разговаривала с тобой… Ну, точнее, с тобой из экрана телевизора. Иногда о какой-то ерунде, а иногда репетировала речь с извинениями, которая, уж поверь мне, далека от всего, что я тебе тут сумбурно наговорила.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– Нет, не сумбурно. И я очень рада, что ты мне всё рассказала.
– А твои слёзы говорят об обратном. Я опять сделала тебе больно, напомнив о прошлом.
– Нет, не сделала.
Она неожиданно берёт меня за руку, сжимает пальцы, и моё сердце рвётся на куски, когда Рони пронзает меня тёплым взглядом.
– Наоборот, Лана. Своим приходом сюда ты сделала этот день стопроцентно прекрасным, потому что я тоже по тебе очень скучала и, несмотря на всё произошедшее, не переставала думать о тебе. Да, я была зла на тебя. Да, я ненавидела и многого не понимала. Но со временем, когда эмоции приутихли, я стала вспоминать только радостные моменты с тобой. Их было гораздо больше, чем тех, что произошли между нами в последние месяцы общения. Мы же дружили практически с пелёнок и были как сёстры. Естественно, я не могла так просто вычеркнуть всё это из памяти. И мне очень хотелось знать о твоей жизни хоть что-то. Настолько, что я подписалась на твои соцсети с левого аккаунта и постоянно смотрела посты с фотографиями.
– Ты серьёзно? – тихо-тихо шепчу я.
– Конечно, серьёзно. Мне тебя очень не хватало, Лана, но я считала, что в данной ситуации именно тебе нужно сделать первый шаг, а не мне. И я ждала, когда ты его сделаешь. Я никому об этом не говорила. Даже Мэтту. Хотя, думаю, он догадывался, просто, как всегда, тактично оставлял своё мнение при себе.
Веро́ника улыбается сквозь слёзы, что с каждой секундой лишь усиливают свой поток, и я полностью зеркалю её состояние. Улыбаюсь во весь рот и начинаю рыдать, заключая Рони в объятия. Сжимаю её крепко-крепко, почти до удушья, и едва не взлетаю от всепоглощающего счастья.
Рони меня простила. Причём уже давно. И, оказывается, скучала так же, как и я скучала по ней. Это я предельно чётко понимаю, когда чувствую такой же цепкий обхват рук на себе.
Мы больше ничего не говорим. Не можем. Только скулим, нашёптываем друг другу что-то бессвязное и обнимаемся долго, беспрерывно, до боли в мышцах и нехватки кислорода. До тех пор, пока совсем уж нос не закладывает, а глаза не начинают болеть.
– Ну всё, невеста, не плачь больше, – неохотно отстраняюсь и глажу Рони по щекам.
– Ты сама продолжаешь плакать.
– Я же плакса. Мне можно.
– Ошибаешься. Тебе нельзя, – хлюпая носом, Веро́ника бросает взгляд к моему пока ещё плоскому животу. – Если, конечно, я правильно расслышала твоё громкое заявление.
– Ах да. Точно. Боже! – прижимаю ладонь ко лбу. – Похоже, мне потребуется время, чтобы свыкнуться с этой новостью. Я только вчера узнала стопроцентно.
– Свыкнешься. И гораздо быстрее, чем ты думаешь.
– А ты-то откуда знаешь? У тебя же нет детей.
– Нет, но будет. И очень скоро.
Моя нижняя челюсть падает вниз, глаза превращаются в две монеты.
– Так ты что, тоже?
Она радостно кивает.
– Мы что, одновременно?
– Получается, что так.
– Прям, как мечтали в детстве?
– Ага.
– Боже! Я не верю!
– Тсс… Не кричи, – она прикладывает указательный палец к своим губам, оглядываясь по сторонам. – Это пока ещё секрет. Я Мэтту только сегодня скажу. После окончания торжества.
– Ох, ничего себе ты ему свадебный подарок подготовила.
– Ну, как сказать. Скорее он сам его в меня запихнул.
Я смеюсь, откидывая голову назад.
– Я уверенна, Мэтт будет счастлив.
– Я тоже уверенна. Мы оба к этому готовы. И уже давно.
– Хотела бы я сказать о нас со Стивом то же, – вздыхаю. Поутихшая в душе тревога потихоньку возвращается.
– Ты и Стив, – в недоумении качает головой Рони. – Кто бы мог подумать? Сказать, что я в шоке – ничего не сказать. По ходу, нас с тобой ждёт очень долгий разговор.
