Как же я ошибалась. Я и представить не могла, что всё обернётся таким хаосом.
Я бегу по парку, не ведая в правильном ли направлении бегу, и пытаюсь утрамбовать тот факт, что я проорала Стиву о своей беременности, пока он избивал моего бывшего парня на свадьбе другого моего бывшего парня и бывшей лучшей подруги, которой я дала ещё один повод вспоминать меня недобрым словом.
Резко торможу, хватаясь руками за голову. Чёрт! Что же я наделала? И зачем сбежала? После всего беспорядка, что случился по моей вине, одного извинения мало. Мне нужно было хотя бы помочь всё убрать там, а не оставлять Веро́нику в полном замешательстве рядом со всмятку расплющенным тортом.
Чувство вины с опозданием порабощает разум. Я даже не думаю о том, каково мне будет, когда вернусь в шатёр, оказавшись под пристальными взглядами всех окружающих. Резво разворачиваюсь, чтобы помчаться обратно к подруге, но тут же застываю.
– Далеко собралась?
До мозга с трудом добирается знакомый голос вместе с цокотом каблуков, заставляя сердце усиленно стучать по рёбрам. В глазах плывёт от слёз. Гортань сдавливает тисками. Мне приходится встряхнуть головой и прищуриться, чтобы в сумрачном свете парка разглядеть шагающую ко мне фигуру – волшебную, точно фею из сказки, облачённую в белоснежный фатин.
– Рони? Что ты здесь делаешь? – блею я, по-прежнему считая, что галлюцинирую, но подруга подходит ближе, и тусклый свет фонаря освещает её лицо.
– Вообще-то свадьбу отмечаю, с которой ты сбежала, как угорелая, – тяжело дыша, усмехается она, а у меня от шока даже слабо улыбнуться не получается.
– Ты всё это время шла за мной? – выдавливаю, крепко сжимая ремешок клатча.
– Не шла, а бежала. И нужно признать, ты на каблуках бегаешь куда лучше меня. Я чуть не завалилась несколько раз, пока пыталась тебя догнать.
– Почему не окликнула? Я бы остановилась.
– Я ждала, чтобы ты сама это сделала.
– Но я же могла не остановиться.
– Я надеялась, что остановишься.
– Надеялась?
Веро́ника делает ещё один глубокий вдох и выдох, пытаясь отдышаться после бега, а затем устанавливает со мной прочный зрительный контакт.
– Я хотела этого, Лан.
Удивление ошпаривает грудь кипятком, колотящееся сердце отекает и под воздействием своей тяжести стремительно ухает вниз.
– Почему? – потупляю виноватый взгляд в землю. – Чтобы сказать мне то, что я и так знаю?
– И что же ты знаешь?
– Я не должна была заявляться сюда без приглашения и портить тебе весь праздник.
Слышу ещё одну усмешку Веро́ники, краем глаза видя, как она качает головой.
– Я уже забыла о том, как ты любишь преувеличивать размах той или иной проблемы. Ты действительно думаешь, что такие мелочи, как торт и драка двух мужиков способна испортить этот замечательный вечер?
– А разве нет? Это же твоя свадьба. Наверняка ты мечтала, чтобы всё прошло идеально.
– Всё так и есть. Свадьбу нельзя назвать идеальной, если во время неё никто не напился, не подрался, не разрушил что-то и не расплакался. Как видишь, мы двигаемся в правильном направлении, – мягкая улыбка касается губ Веро́ники, и под рёбрами вдруг начинает щемить.
Я так скучала по её улыбке. По голосу. Общению. Продолжительным перепискам, прогулкам и совместным ночёвкам. По её умению всегда подбирать нужные слова, давать отпор каждому обидчику и в любой ситуации сохранять спокойствие куда лучше, чем я.
– Ты на меня действительно не злишься.
Это не вопрос, а констатация факта. Рони не умеет притворяться и скрывать свои эмоции. Даже когда очень пытается, у неё ничего не выходит.
– Я же сказала, что торт и драка – это мелочи.
– А я не только это имею в виду, – вполголоса поясняю я.
Веро́ника не спешит отвечать, задумываясь о чём-то и скрупулёзно вглядываясь в черты моего лица.
Я начинаю нервничать ещё больше. Пальцы дрожат от волнения, пульс стучит в висках, по спине прокатываются капельки пота. А через несколько секунд я вздрагиваю от внезапного треска.
Сначала мне кажется, что это мои нервы порвались от перенапряжения, но, заметив, что Веро́нику начинает вести в сторону, понимаю – это у неё каблук сломался, и она вот-вот завалится на землю.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– Вот чёрт! – сдавленно ругается она.
А я реагирую молниеносно: совершаю шаг вперёд и придерживаю её за локоть, уберегая от падения.
– Спасибо.
– Не за что.
– Да нет, есть за что. Если бы я завалилась, то пришлось бы возвращаться на праздник в испачканном платье.
– Такого пункта не было в твоём списке «Как сделать свадьбу идеальной»?
– Нет, такого пункта точно не было.
Мы вяло улыбаемся и добираемся до ближайшей скамейки. Усаживаемся, Рони снимает туфли, и мы вновь замолкаем, вдыхая витающую в воздухе неловкость, сотканную из давних обид, недосказанности и восьми лет разлуки, что пропастью пролегают между нами.
– Я так много хотела тебе сказать, – первой не выдерживаю напряжённого молчания. – На протяжении всех этих лет я постоянно думала, как мне извиниться перед тобой, если вдруг встречу, а этой ночью вообще глаз не сомкнула, подбирая верные слова. Но сейчас, когда ты рядом, вся моя заготовленная тирада напрочь стёрлась из головы. Кроме слов «прости» и «я безумно сожалею» ничего на ум не приходит. И это ужасно, потому что эти слова не передают всех моих мыслей и ощущений. И этих слов до боли мало, чтобы вымолить у тебя прощение.
– Тебе нечего вымаливать у меня, Лана. Я уже давно тебя простила, – ошарашивает меня Рони спокойным голосом.
– Простила?
– Да, но сделала это не ради тебя, а ради себя. Мне не хотелось всю жизнь держать на кого-то обиду и таить ненависть в себе. Это чувство отвратительно и не приносит человеку ничего, кроме негатива, – она неприязненно морщится, будто вспоминая о чём-то. – Понятное дело, пока все воспоминания о том вечере, когда в мой дом ворвались, были свежи, я не могла простить тебя. Не могла прекратить злиться и понять, как ты могла настолько сильно желать навредить мне.
– Нет, Рони. Ты что? Я же тебе говорила, что я не желала этого. Я и не думала, что подобное произойдёт.
– Да-да, я помню. Но я говорю не только о том, что случилось дома. Я не могла понять даже того, почему ты хотела разлучить нас с Мэттом, если не испытывала к нему и доли тех чувств, что испытывала я? Почему врала мне, наслаждаясь тем, как плохо мне было каждый день? Почему никогда не верила моим словам? Почему часто во мне сомневалась и воспринимала нашу дружбу, как данность?
– Потому что я была эгоистичной дурой, Рони. Я думала только о себе и о своих никчёмных отношениях с родителями и парнями, при этом совсем не замечала, как отвратительно временами отношусь к тебе. Я зацикливалась на том, чего никак не могла получить, и совсем не ценила то, что имею. А ты ведь всегда была единственной, кто меня по-настоящему любил. Не потому, что у моей семьи были деньги. И не ради популярности в школе и в университете. Нет. У тебя и так всё это было, а меня ты любила просто так, невзирая на все наши отличия и трудности в общении со мной. А ведь со мной действительно было трудно. Но ты всё равно была для меня сестрой. Ты поддерживала меня во всём, успокаивала, утешала, часто решала мои проблемы, а я не понимала, насколько много ты для меня делаешь. И в итоге из-за своего стервозного характера и беспочвенных обид ответила на всю твою доброту тем, чем ответила. Но, клянусь тебе, после нашего последнего разговора в больнице я была в ужасе от последствий своей ошибки. И я хотела понести соответствующее наказание, поэтому на следующее утро поехала в полицейский участок и призналась, что именно я сказала тем наркоманам твой адрес.
– Что? – донельзя удивляется Рони. – Этого не может быть.
– Может, Рони.
– Но почему тогда полицейские нам об этом не сказали? И в суде тоже?
С грустью усмехаюсь, вспоминая те жуткие дни после разгрома дома Веро́ники, и грудь будто бетонными плитами сдавливает, усложняя задачу сделать вдох.
