Не хочется быть ригидно однозначным, потому что так часто уверенное в своей единственной правоте единомыслие оказывалось необоснованным и вредным. Взгляды на язык, его подсистемы, конкретные отдельные явления вроде объёма и дифференцированности словаря, разработанности терминологии, правил правописания во многом детерминируют его динамику. В то же время не следует категорически недооценивать и гордую вкусовую формулу «самый», «один из самых» совершенных (развитых, логичных, богатых, звучных, красивых), а то и избыточно нормативно-упорядоченный в морфологии, необоснованно усложнённый в существующей орфографии.
* * *
Перспективу отхода русского языка от синтетической грамматики и возможное его движение от флективного строя к аналитическому всерьёз и бурно обсуждали в ходе коллективного исследования проекта «Русский язык советского периода» под руководством М.В. Панова в середине ХХ столетия. Высказывались и отвергались разные оценки желательности или нежелательности такого движения, которое О. Есперсен, по примеру ставшего аналитическим английского языка, считал – с непростительной для крупного лингвиста наивностью – столбовой дорогой языкового прогресса вообще. Это не подтверждается реальной историей многих, если не большинства языков человечества. В те годы риторического прославления «великого, могучего и свободного» русского языка без каких-либо оговорок проблема не могла получить серьёзного научного развития. Она была, к счастью без последствий для поставивших её, молчаливо и тихо похоронена. Сегодня нам, в силу наблюдаемого в языке процветания аналитизма, стоит к этой проблеме вернуться.
Разумеется, аналитизм в русском языке возникает не совсем так и даже совсем не так, как шёл к нему английский. Даже если такое развитие глобально, оно не копия англо-американизма: наш аналитизм с русской спецификой. Он связан с обострением общечеловеческих свойств познавательного процесса, о чём, очевидно, свидетельствует повышенный интерес к когнитивному антропоцентризму как среди философов, социологов, так и среди лингвистов.
Даже у исследователей флективного русского языка пропадает сегодня интерес к материи – к фонетической и морфологической формам слова, направляется на такие собственно околоязыковые явления, как культурная обусловленность семантики слов. Смысл сложных синтаксических единств, семантика текста, контент-анализ затмевают интерес к анализу собственно языковых единиц.
Последние десятилетия у нас практически нет, например, диссертаций, посвящённых функциям падежей, морфологической вариативности, соотношению придаточных с причастными и деепричастными оборотами, закрытым и открытым, однородным и неоднородным синтаксическим рядам, типам приложения и примыкания. Нас всё это, видимо, совсем перестало интересовать. Между тем лингвистов и педагогов в США привлекает именно морфологизм древнего и живого русского языка, материальной формой выражающего логические построения, отдельность слова, строго различающего части речи и члены предложения.
Напротив, у нас обострён интерес к более свободному, как кажется, английскому синтаксису, хотя во многом он скован хотя бы строгостью порядка слов, чуть ли ни иероглифической фразеологичностью. Расхожее мнение мимоходом безапелляционно и уверенно выразил диктор «Радио России» 7 июля 2013, в 22:45 по московскому времени: «Английский язык, как известно, компактнее и удобнее. Он соответствует технологизации жизни, ментально-логическому и чувственному существованию людей в мире гаджетов».
На вопрос «Какой ваш любимый язык?» читательница «Российской газеты» отвечает уверенно: «Английский. Это очень красивый и богатый язык. Он принципиально отличается не только от русского, но и от других европейских языков» (РГ. 2013. 9 апр.). В XIX столетии ещё увереннее сказали бы: «Самый благозвучный и богатый – французский».
Таков общий настрой просто общающихся, пользующихся языком. Их волнует не язык как таковой, не сам по себе, а характер, способ передачи содержания. Семиклассницу, которой Тургенев казался безнадёжно скучным и которую силком уговорили напрячься и почитать «Записки охотника», очаровали картины природы. Однако она сожалела: «Почему он описал всё словами, длинными предложениями? Нет бы снял клип… Ну, коль тогда не было кино, нарисовал бы!» Вот, оказывается, каково влияние дисплейных текстов!
В глазах новых поколений снятие морфолого-флективной скованности синтаксиса и движение к свободному смысловому, синтактико-лексикологическому строению выглядят как спасение от наркотической зависимости школьного образования, сводимого к тому же к противоречивым принципам правописания. На этом фоне возможны серьёзные изменения того, что названо Нормой с большой буквы.
Высказывания авторитетных лиц, пусть несовершенные опросы студентов, упомянутые в разделе 4.3, нынешнее настроение общества убеждают в том, что аналитизм массово воспринимается как более изящный способ сочетания слов, чем тяжеловесная флексия. Молодёжь готова приветствовать рост несклоняемости обруселых иноязычных слов, да и многих разрядов своих. Считая аналитизм признаком прогресса, она на волне американобесия уж во всяком случае не хочет препятствовать несклонению, приветствуя его как нечто свежее, красивое, экономично-разумное.
Необузданная свобода ведёт к попустительству в самых серьёзных делах. Обостряется разрыв между школьными сингулярными нормами и тем, что реально наблюдается в языке. Люди не знают, какие словоупотребления верные, правильные. Состав и строй родного языка им уже не кажутся неоспоримой неизбежностью этноса, заветом предков и становятся поводом для сомнения при судьбоносных поворотах национальной жизни.
Активно продвигают аналитизм дисплейные тексты. Скайп, социально-сетевые новшества, взаимодействуя с книжным и некнижным звуковым общением, деформируют привычные непреложности, укрепляя единство книжной и разговорной разновидностей русского языка. По крайней мере, они позволяют уходить от правил книжности, заданных границами, оторванных от звука и обстоятельств реального общения.
Покушаясь на увековеченные письменной книжностью системные законы, обеспечивающие его вековую устойчивость, красоту, силу, точность и выразительность, общество забывает своё родное – баланс системы и обновление в интересах социума – и утрачивает эффективность и культуру общения. Кто сможет остановить этот процесс?! Может быть, кодификация? Не насилием, разумеется, но авторитетом. Последнее слово здесь только за строгими и сильными кодификаторами. Найти бы среди них личность, авторитет масштаба А.С. Пушкина, кто бы мог не просто призывать, но подтвердить призывы блестящими, захватывающими ум и чувства современников стихотворными и прозаическими текстами. Эти образцы правильного русского языка были бы влиятельнее любого словаря-справочника.
Всякому народу завещано хранить самобытность своего языка. Как всякому народу, нам положено хранить природу, географию, историю, веру, культуру своей отчизны и язык, завещанный предками. Отлично заметил В.В. Путин: «Если мы хотим сохранить свою идентичность, то должны культивировать чувство патриотизма. Без этого страна просто изнутри развалится. Как кусок сахара, намоченный водой, просто “фук” – и всё».
8. Чистый остаток с заглядом в будущее
Понятия нормального, нормы, нормализации, нормативности у нас, как видно, произвольны и превратились в предмет увлекательных и назидательных разговоров без конструктивного смысла прежде всего потому, что с определением образованного языка они соотнесены странно и ущербно, вне исторического времени. Возникает вопрос: суть ли нормы созидательницы или порождения образованного языка? Иначе говоря, нормы творят язык или сами создаются языком?
Беспредельность и вечное движение языка мешают установить желаемую его предельность и устойчивость, которые должны быть представлены в здоровом общественном функционировании. Объём и характер той части языка, которая социально признана и насаждается, унифицированно общая, будто бы всегда неподвижная, зависят от их целевой согласованности между собой и с разными ситуациями и содержанием общения.
Показательна уже своим названием прекрасная статья «Полифония как неизбежная реальность современного бытия» В.В. Красных. Под редакцией этой исследовательницы выпущен ряд интереснейших сборников по этой несомненно перспективной тематике, привлекает сегодня и многих авторов, поскольку описывает «многоголосие» словоупотреблений современного русского языка.
Всё популярнее становится различать в пределах одного языка будто бы особые языки: детский, родной (материнский), государственный, общегосударственный (в едином многонациональном СССР его называли всесоюзным переводчиком, языком межнационального общения, дружбы и сотрудничества), специализированный, официальный, научный, деловой, производственный, художественный (язык театра и беллетристики), а с учётом его существования за пределами родины ещё и мировой, международный, региональный (lingua franca), иностранный (как предмет широкого изучения в разных странах), групповой (язык диаспоры), семейный (иной раз только в бесписьменной форме!), второй, третий…
