на углу пустой улицы, Николас делает шаг ко мне и убирает взмокшую от пота прядь волос с моей щеки.
– Ты прекрасна, – произносит он.
И даже несмотря на то, что моя одежда липкая от пота, я впитываю его слова и верю им.
Его кончики пальцев скользят по моим разгоряченным щекам к шее, а затем вплетаются в висящие там бусы. Николас очень осторожно тянет их к себе, и я следую за ними, становясь все ближе и ближе к его груди, которая подозрительно неподвижна, учитывая, что мы только что пробежали полкилометра.
Я поднимаю голову, и его губы растягиваются в улыбке.
– Чего ты хочешь от меня прямо сейчас?
Я приоткрываю губы с целью повторить то же самое, что говорила все это время. Я хочу, чтобы Николас открыл мне секрет своего бессмертия. Хочу быть похожей на него. Но слова застряли в горле. Я не могу их произнести. Дыхание Николаса согревает мое лицо, а в голове – только туман без красок, невесомость, и я хочу, чтобы все так и оставалось.
– Я хочу поцеловать тебя, – отвечаю.
Николас тянет за бусы, пока я не прижимаюсь к нему. Он опускает голову, а я приподнимаюсь на цыпочки, чтобы дотянуться до губ. Они медленно и мягко ласкают, нежно баюкают мои. Он перебирает пальцами бусы, все крепче сжимает их, притягивая меня к себе настолько близко, что я осознаю, как сильно бьется мое сердце о его грудную клетку. Я сжимаю пальцы вокруг шеи Николаса и притягиваю его ближе, прикусываю его нижнюю губу. Он с силой натягивает бусы, на мгновение пережимая мне горло, так что я задыхаюсь и отшатываюсь назад.
Николас выпускает из пальцев бусы, и они звенят между нашими телами. Положив большие пальцы мне на шею, он проводит по трахее, а я смотрю в глаза, почти черные в сумраке ночи. Его большие пальцы путешествуют по моей шее; Николас наклоняется и оставляет поцелуй в ложбинке на моем горле. Затем его губы движутся вверх, и мой пульс учащается от его прикосновения, но я не отстраняюсь. Осторожно прикусывая зубами нежную кожу шеи, Николас поднимается вверх, пока его губы не упираются в пульсирующую жилку. Он медлит. Мои пальцы сжимаются в его волосах, и он резко втягивает воздух, когда я притягиваю его ближе. Ближе. Он выходит из транса, и его губы возвращаются к моему горлу. Трепет сердца заглушает все остальное, и когда Николас вновь целует меня в губы, я погружаюсь в этот поцелуй, растворяюсь в его эмоциях, делая их своими.
Мое желание состоит из красного с фиолетовым оттенком страха с прожилками желтого счастья – настоящего счастья, а не фальшивого. Прежде я лишь для самоуспокоения твердила себе, что это подделка. Я потеряла контроль над своим колодцем. Николас черпает оттуда цвет ведрами.
Мимо по одной из никогда не высыхающих луж проезжает машина, забрызгав нас водой, и внезапно я возвращаюсь в сознание и понимаю, что натворила – позволила себе жить настоящим моментом. Я позволила себе чувствовать то, что сейчас не имеет смысла в моей жизни.
Пальцы Николаса снова сжимаются вокруг моих бус, словно он чувствует, что я отдаляюсь, и хочет удержать, но я уже шагнула назад, и ожерелье между нами натягивается. Николас осторожно кладет их обратно мне на грудь.
Я думала, что будет легко притворяться перед ним, показывать внешнее счастье, совсем не испытывая радости внутри. Но я обманываю не только Николаса. Я обманываю себя. Он пробуждает во мне что-то настоящее – трепет приключений и опасностей, бешено стучащий пульс страстного желания. И когда сердце заколотилось, это затмило все остальное: мою связь с Генри и даже папу. Я мысленно рисую отца – это расплывчатый набросок углем, который со временем тускнеет. Я цепляюсь за этот образ, позволяя ему вытащить меня обратно из мимолетного счастья.
Николас был прав с самого начала – даже несмотря на боль, я способна чувствовать настоящую радость. Но не хочу этого делать.
– Мы можем закончить на сегодня? – спрашиваю я.
– Конечно, – соглашается Николас. – Я не хотел заставлять тебя…
Он не заканчивает предложение, наверное, потому что понятия не имеет, что со мной не так. Он не знает о моем отце.
Я протискиваюсь мимо него и ухожу в ночь. Николас больше ничего не говорит, но я чувствую, как он идет за мной. На улицах шумно, и мне приходится на ходу уворачиваться от компаний пьяных мужчин, так что я благодарна Николасу за заботу. Остановившись на пороге своего дома, я поворачиваюсь и успеваю только заметить его силуэт, скрывающийся за углом.
В глубине души мне хочется окликнуть его, позвать обратно. Я убеждаю себя, что причина лишь в желании спросить: удовлетворило ли Николаса то, что я на мгновение забыла о своем горе, – но предательница внутри меня просто жаждет вновь пережить с ним бурю эмоций.
Я поворачиваюсь и поднимаюсь по лестнице в квартиру, перепрыгивая через две ступеньки за раз и двигаясь так быстро, что мышцы горят к тому времени, как я достигаю двери.
Хорошо. Я заслуживаю этой боли.
– Долго ты где-то бродишь, – ворчит Генри с дивана, когда я вхожу в квартиру.
Меня так и подмывает шутливо ответить «спасибо, папочка», но это вряд ли было бы смешно, учитывая обстоятельства.
Вместо этого я предпочитаю промолчать.
Генри садится ровно и будто бы изучает меня с ног до головы.
– Судя по всему, тебе было весело, – делает вывод он, и у меня внутри все сжалось. Генри не ошибся. Я веселилась, чувствовала себя легкой, свободной и живой так, как не чувствовала уже несколько месяцев. Я выпустила на свободу все яркие цвета и теперь не могу помешать остальным тоже вырваться наружу.
Счастье требует равной доли печали.
Я позволила себе быть яркой, розовой, золотистой в сумерках ночи и теперь погружаюсь в море голубых тонов хандры, которые не могу отделить.
Иду в свою комнату и закрываю дверь.
Глава 16
Грустные песни цепляют за живое, не так ли?
Девушка возвращается одна ночью домой
Утром я выскальзываю из постели и направляюсь в книжный магазин, радостно здороваясь с Рут по пути в отдел поэзии. Вероятно, почувствовав какие-то изменения, женщина провожает меня взглядом поверх очков, но ей хватает ума не задавать вопросов. Я фотографирую стихотворение, беру записку и возвращаюсь домой под свое ярко-розовое одеяло, даже не потрудившись прочесть ни то, ни другое.
Честно говоря, я не уверена, что могу продолжать играть, но
