Картера возвращается ко мне, и его глаза внезапно сужаются так, что у меня по коже бегут мурашки.
– Разве не во всех стаях хищников есть свои лидеры и приспешники? Я выполняю грязную работу. – Картер подносит руку к лицу и осматривает ногти, как будто на них что-то осталось. Не могу разглядеть в темноте, есть там что-то или нет, и от этого мне только страшнее.
– У всех нас свои роли, – продолжает он. – Тебе, пожалуй, следует вернуться к своей.
Картер жестом указывает вдоль по улице, и на этот раз меня не нужно просить дважды. Я не собираюсь снова умолять его обратить меня. Если существуют плохие вампиры и хорошие, то я знаю, кого к какой категории отнести.
На ходу я оглядываюсь через плечо, но Картер уже исчез.
– Привет, Рут! – окликаю я, когда наконец проскальзываю в дверь книжного магазина, мысленно готовясь объяснить, почему Генри снова не со мной.
– Ожидала кого-то другого? – Николас развалился в кресле Рут, откинулся назад, балансируя на двух ножках кресла, и закинул ноги в тяжелых черных ботинках на ее стол.
– Сдается мне, Рут не понравится, когда она увидит твои ноги на своем столе.
– Доложишь ей про меня?
Я не отвечаю, сохраняя небольшую власть над ним.
В ответ на мое молчание Николас ухмыляется и сбрасывает ноги со стола, а затем наклоняется вперед, чтобы разглядеть пустой дверной проем позади меня.
– Где твой парень?
На секунду я замираю, думая, что он имеет в виду Картера, но нет – по напряженному выражению его лица я понимаю, что речь о Генри.
– Он не мой парень. – Я закрываю дверь.
– А, превосходно. – Его губы по-звериному изгибаются, и у меня сводит живот. Я изо всех сил пытаюсь расслабиться.
– Что ты здесь делаешь?
– Мне нравится управлять книжным магазином в свободное время. Бессмертие становится скучным без цели.
Я вздыхаю.
– Конечно же, я ждал тебя.
– Устал от книги? Просто собираешься дать мне ответ?
– Не совсем. – Николас кивком указывает в сторону раздела поэзии.
– То есть я по-прежнему вынуждена играть в эту игру, когда ты сидишь прямо передо мной?
– Кто-то сегодня капризничает.
На это я не отвечаю. В конце концов, я должна быть полна радости, а то, что готово сорваться с губ, больше похоже на радость, которая умерла и вернулась в виде зомби.
Со слегка чрезмерным азартом я снимаю книгу с полки, и Николас за спиной хихикает, потому что, разумеется, последовал за мной. Он пришел, чтобы увидеть свою игру в действии.
Сначала я читаю стихотворение.
Привидение
Дикий зверь с неземным сияньем глаз
Я войду к ней в спальню в поздний час.
Окруженный толпою теней,
Я в ночи прижмусь ласково к ней.
Я ее, мою страсть, одарю
Поцелуем под эту луну
И холодной змеей обовью,
Как могилу, зазнобу свою.
А как солнце развеет туман,
Опустеет твой душный капкан
И холодным до тьмы простоит.
Нет, не нежностью я покорю
Красоту, жизнь и юность твою.
Страх тебя победит.
Шарль Бодлер
– Ах, одно из моих любимых! – Николас стоит так близко, что я подпрыгиваю, и он тихо смеется в ответ.
Я оборачиваюсь и пристально смотрю на него.
– Ты пытаешься напугать меня? Угрожать победить девушку страхом – это не очень-то романтично.
– Ты боишься, Виктория?
Я высвобождаю тоненькую струйку страха внутри – глубокий, пульсирующий фиолетовый цвет. Мы остались одни после закрытия в книжном магазине, расположенном на тихой улочке, по которой мало кто решился бы прогуляться в это время ночи. Но страх – пожалуй, самая легкая эмоция, которую можно контролировать, когда это действительно необходимо. Я убираю его обратно.
– Нет. Вообще-то, я испытываю большое облегчение. Я сомневалась, дашь ли ты мне очередную подсказку. Фотография с аллигатором плохо получилась.
– Главное – это настрой.
– Отлично. Настрой из меня так и брызжет.
– Ты такая забавная.
– Рада угодить.
– Именно этого я и боюсь, – внезапно становится серьезным Николас.
– Что ты имеешь в виду?
– Боюсь, ты показываешь мне то, что я хочу увидеть, и говоришь то, что хочу услышать, не чувствуя этого по-настоящему здесь. – Он похлопывает меня по груди прямо под шеей.
– В ключице?
– Видишь… ты вновь прикрываешься юмором как щитом.
– Я просто забавная девчонка.
– Докажи, что я ошибаюсь. – Николас указывает на еще не прочитанную записку в моей руке. Я разворачиваю ее.
«Накинь лассо на Дженни на пони».
– Что это вообще значит?
– Увидишь. Вот для чего я здесь. – Он стоит, сцепив руки за спиной, и ждет, когда я приступлю к заданию, но я уже к нему приступила.
– Показывай дорогу.
Мы вновь на трамвайной линии, и на этот раз я заставляю Николаса сесть у окна, чтобы самой избежать ветвей-убийц. Проезжая мимо дома, который мы с Генри недавно ограбили, я не могу не ерзать.
– Тебе неудобно? – спрашивает Николас.
– Ты же вернул украденные вещи, верно?
– Конечно. За кого ты меня принимаешь – за монстра?! – Его зубы сверкают.
– Лучше бы тебе быть им.
Он хихикает.
Мы выходим из трамвая перед массивной кирпичной церковью, с трудом различимой на фоне пурпурного ночного неба. На секунду мне приходит в голову пугающая мысль, что сейчас придется украсть оттуда святую воду, но Николас проходит мимо церкви, даже не взглянув на нее, и меня охватывает беспокойство, что он не может вынести одного вида святыни.
Однако я останавливаюсь перед церковью. Я испытываю искушение проверить Николаса – придумать причину, чтобы попасть внутрь, – но если вампиры не могут входить туда, то невежество будет моей лучшей защитой от того, как разозлится папа. Я не знаю наверняка, чего он хочет, был ли серьезен, когда просил найти ему вампира, но если превращу папу в существо, которое не может вынести вида чего-то настолько важного, он обидится на меня весь остаток вечности.
Может, лучше заранее все узнать? Я едва не окликаю Николаса, чтобы спросить напрямую.
Но ведь я не собираюсь превращать папу в вампира без его согласия, а он захочет знать все, что знаю я. Если ничего не будет известно наверняка, то у меня больше шансов, что он согласится.
Ведь как жить дальше, если папа откажется? Если он скорее умрет и оставит меня одну, чем станет вампиром, как я смогу с этим жить? Проведу вечность наедине с этими мыслями?
– Красиво, не правда ли?
Я не услышала, как Николас
