нож в Крону. К ее радости, он проткнул бицепс Кроны, и та взвыла, поняв, что ее пригвоздило к земле.
Во взгляде, который Крона бросила на Нилит, было столько ненависти, что у императрицы по коже побежали мурашки. Но крики Кроны привлекли внимание дюнного дракона, и он повернулся к ней, явно собираясь довести до конца то, что начала Нилит.
– Нет!
Вопль Кроны оборвался: яростно движущиеся острые челюсти превратили все, что было выше ее пояса, в кровавое месиво.
Нилит уже собиралась соскочить с животного и побежать к ближайшей дюне, но ее остановил новый крик. Из темноты появилась еще одна чудовищная фигура с сияющими усами и раскрытой пастью. Нилит сразу сообразила, что происходит; ей не раз приходилось видеть, как волки дерутся из-за убитого оленя. Ее страх превратился в ужас.
Второй дракон сразу бросился на первого. Нилит напрягла все мускулы, когда драконы столкнулись, издав оглушительный визг. Ряды ног размахивали когтями, пока не переплелись. Драконы вцепились друг в друга зубами и передними лапами. Их усы летали взад-вперед, прорезая красные полосы на предплечьях Нилит.
Заметив, что к спине противника прицепился лакомый кусочек, второй дюнный дракон поднялся на дыбы и попытался схватить Нилит челюстями. Она решила, что пора отцепиться – ведь в противном случае ей откусят руку. Дракон раскрыл пасть, и она стала похожа на самую уродливую орхидею в мире. Нилит вырвала саблю из тела дракона и покатилась вниз. Ее обдало горячее вонючее дыхание; челюсти лязгнули совсем рядом с лицом Нилит, обрызгав ее мерзкой зеленой слюной.
Испуганно оглянувшись, она увидела, что два дракона, извиваясь, сплелись в узел. Их бронированные тела крушили лагерь разбойников, расплющивая все, что еще не умерло.
Нилит бежала с той скоростью, на которую были способны ее усталые ноги. Она не собиралась выяснять, кто из чудовищ победит. Крона погибла, а это означало, что одна из двух запланированных на сегодня целей достигнута. Сегодня ночью кусочек пустыни стал чище – да, очень маленький, но тем не менее.
Нилит вдруг заметила, что ее руки покрыты зеленой, как сопли, слюной дракона. Эта слюна, словно солнечные лучи, жгла ей руки. Нилит быстро вытерла лицо краем куртки; на ткани остались кусочки кожи. Не обращая внимания на боль, она сжала кулаки и побежала дальше.
На каждом повороте Нилит всякий раз с ужасом ждала, что в ночи появятся лиловые огни, чтобы приманить ее. Она ждала, что одна из дюн взорвется, осыпав ее песком, и на нее ринутся щелкающие челюсти. От страха ее внутренности были натянуты, словно тетива, а ноги двигались без остановки.
Возможно, удача не подвела ее в ту ночь, а может, шум боя в лагере отвлек от нее внимание – в любом случае ни одна дюна не сдвинулась с места, пока Нилит отчаянно бежала обратно к горе. Остановилась она только на самой вершине.
Нилит рухнула на землю, словно выпотрошенная рыба – на разделочную доску, и уставилась на звездное небо, на луну-блюдце. Тяжело дыша, она прижимала к груди медную монету.
На фоне звезд появился Гираб.
– Вы ранены?
– Слегка.
– Та сука сдохла?
– Еще как!
– А остальные?
– Сейчас, наверное, тоже.
– Мы слышали грохот и вопли…
Нилит повернулась, чтобы похлопать Аноиша по крупу. Конь притворялся спящим; она увидела его прищуренные черные глаза.
– Два дюнных дракона. Каким-то образом они меня спасли.
– Вот почему я люблю реку, там драконов-многоножек нет. – Гираб фыркнул и снова лег рядом с черным камнем. – А ваш призрак?
– Ушел. Возможно, он все еще на реке, – буркнула Нилит, зная, что лодочник уже отрубился. Что ж, пусть поспит хотя бы час.
Нилит устроилась поудобнее, чтобы следить за тем, как на равнине гаснут огни. Затухающие костры дрожали, когда рядом с ними проносились чьи-то огромные тени. Огни один за другим уступили холоду, и теперь равнину освещали только звезды и луна. Ни единого голубого пятнышка, только движущиеся лиловые точки.
Нилит вздохнула.
– Мы его найдем. У меня нет выбора.
Ни один император не должен тащить труп по пустыне, особенно свой собственный. Это возмутительно. Несправедливость высочайшего уровня. Чудовищное преступление, ставящее под удар славную репутацию правящей династии аркийцев.
Больше всего его приводила в ярость необходимость работать. А ведь за последние годы Фаразар Талин-Ренала Восемнадцатый занимался только двумя делами – пил вино и трахал наложниц из Белиша. Перетаскивая свои останки по холмистым Дюнным равнинам, он за один день потрудился больше, чем за десять лет. Конечно, он не потел и не напрягался, и у него даже не сбилось дыхание – вся нагрузка исключительно для разума. Хотя груз хватали его ладони, а тянули груз плечи, от постоянного напряжения у него болела именно голова.
Чуть раньше, в тот же день, река и баржа подвели его; руль заклинило, и баржа села на мель. Даже если бы Фаразар обладал какими-либо навыками морехода, расширяющаяся река начинала загибаться на восток, в сторону дальних районов Аракса. У Фаразара не было выбора, кроме как отправиться в город на своих двоих.
Он снова посмотрел на город, ярко пылавший в лучах утреннего солнца. Желтые и белые металлические шпили, а также хрустальные окна ловили солнечный свет. Над городом висела дымка, и посреди раскаленной пустыни он казался бурым, безжизненным. Фаразр не винил его ни за вечную пыль, ни за доки и заводские районы, извергающие из себя дым – он ненавидел его за утренний туман, прилетевший с Беспокойного моря.
Море.
Как он мечтал увидеть синюю гладь вместо тошнотно-желтого песка и столь же отвратительных коричневых камней! Его могучий город не зря прижимался к берегу – для того, чтобы быть как можно дальше от этой раскаленной, пыльной задницы, которую кто-то назвал «ландшафтом». Если бы Фаразар мог, он бы вырвал весь город с корнем и перенес бы его на тропический Эд или на Разбросанные острова, где на суше правили зеленые заросли, а не солнце.
Он проклинал пустыню молча, но она, похоже, его услышала. С края дюны полетел песок, засыпав императора. Фаразар смотрел на то, как, лишь ненадолго замедляясь, песчинки проваливаются сквозь его светящиеся руки, словно мелкие монеты – в водоем.
Фаразар продолжил свой путь, сгибаясь, чтобы преодолеть вес своего груза и давление горячего ветра, который прилетел с севера. Чужая рваная рубаха отчасти в этом помогала, но он все равно чувствовал себя пустым, несуществующим, особенно когда песок и воздух проходили сквозь него.
Его труп, казалось, становился тяжелее с каждой милей. Возможно, все дело было в прилипшем к нему песке или в растущем напряжении, однако в результате Фаразар еле полз. Ландшафт тоже не давал никаких преимуществ: дюны увеличились, превратившись в более высокие горы и более длинные долины, а их мелкий, отшлифованный ветром песок двигался даже под его бесплотными
