настороженные юнкера, рассевшиеся по углам – кто на кровати, кто на стуле, кто на подоконнике. Старшие офицеры отсутствовали.
– Где Белов и Красовский? – рявкнул Владимир.
– Ушли, – ответил Карпов. – Сразу после ротмистра. Вахмистр зачем-то вызвал доктора Красовского, но с тех пор они не возвращались.
– Черт! – выругался Корсаков. Он молитвенно сложил руки у рта и начал нервно расхаживать по комнате. – Если они успеют… Если они успеют… – Он резко остановился, придя к какому-то решению, и ткнул пальцем в Чагина: – Ротмистр! От вас зависит безопасность юнкеров! Убедитесь, что они не сделают ни шага из этой комнаты, и сами оставайтесь с ними! Заприте дверь! Открывайте, только если вернусь я или поручик Постольский. Если явятся Белов и Красовский… – он задумался, – то лучше стреляйте в них через дверь!
– Но… – начал было Чагин.
– Сейчас не время! – остановил его Владимир. – Я не имею права вам приказывать, поэтому прошу… Нет, умоляю! Сделайте так, как я сказал. Хорошо?
Ротмистр смерил его недоверчивым взглядом, но затем кивнул и молодцевато отрапортовал:
– Будет исполнено! Дверь запереть, юнкеров не выпускать, Белова и Красовского не пускать!
– Спасибо! – прочувственно сказал Корсаков и одобрительно хлопнул Чагина по плечу. На секунду у него перед глазами мелькнула очередная вспышка чужой памяти.
Юнкерская спальня, утро. Вытянувшийся по струнке Свойский, оставшийся один в училище.
– Господин Свойский, – говорит Чагин, из глаз которого Владимир смотрит на мир. – О чем вас спросил юнкер Зернов?
– Что… – Свойский осекся. – Что есть прогресс, ваше благородие!
– Запоминайте, Свойский: «Прогресс есть константная эксибиция секулярных новаторов тенденции коминерации индивидуумов». А лучше запишите и зазубрите! Понятно?
– Так точно!
– То-то же! О том, что я вам помог, – тссс! Но если Зернов скажет, что вы ответили неправильно, – потом доложите мне!
– Спасибо! – отвечает тронутый юнкер.
– Выше нос, Свойский, – усмехается ротмистр. – Не посрамите честь воспитанника Дмитриевского училища. В двенадцать жду на занятиях!
Видение закончилось. Корсаков задержал руку на плече Чагина, ища нужные слова.
– Вы хороший человек, ротмистр! – наконец сказал он. – Берегите себя и юнкеров. Павел! За мной!
XVII
24 декабря 1880 года, ночь, Дмитриевское военное училище, Москва
Красовский лежал, привалившись к дверям хозяйственного корпуса, уже припорошенный снегом, но живой. Мороз, медленно убивавший маленького пожилого доктора, по крайней мере ослабил потерю крови. Постольский быстро осмотрел раненого и заключил:
– Его ударили ножом в живот, несколько раз. Похоже, задета печень.
– У Белова не было времени провести ритуал, – констатировал Владимир. – Давай затащим его внутрь.
Когда Корсаков коснулся врача, перед его глазами возникло лицо вахмистра. Он сидит в комнате Красовского, на другом конце маленького стола. Перед самим доктором – наполовину пустая бутылка. Голос Красовского прерывается, словно доктор плачет:
– Прости нас, прости нас, пожалуйста!
– Что такое, Алексей Осипович, за что простить? – непонимающе смотрит на него Белов.
– Ты вырос без родителей, без отчего дома, без имени… Мы так виноваты… Но, понимаешь, так было лучше! Только так! Это единственный выход! Они не знают о тебе! Только я! И я должен тебе рассказать!
Корсаков вынырнул из видения, чуть не уронив доктора, но спохватился и благополучно внес его в протопленный хозяйственный корпус. Помня, что комната Красовского была по соседству с жильем Белова, Владимир прислонил врача к стене, метнулся к двери вахмистра и вышиб ее. Как и ожидалось, внутри преступника не оказалось. Корсаков вернулся обратно в коридор. Они с Павлом внесли умирающего доктора в его комнату и положили на кровать. Постольский распахнул шинель Красовского и внимательно осмотрел рану, сокрушенно покачав головой.
– Старый дурак, – грустно прошептал Корсаков. – Павел, ты же изучал личные дела офицеров? Я знаю, что Белов сирота, и подкинули его на Юрьев день, но год рождения мы знаем?
– Да, 1853-й, – кивнул Постольский. – Родители неизвестны, возможно – он сын военного. Его в Александровский сиротский корпус определили, когда подрос, а это без протекции армейских невозможно.
– Тогда все сходится, – кивнул Владимир. – Ты сказал, что Наталья Шеляпина умерла при родах. А что случилось с ребенком?
– Как я понял, родился мертвым, – пожал плечами Павел. – По крайней мере, о его дальнейшей судьбе ничего не известно. Постой… Ты хочешь сказать, что…
– Да. Наш Богдан Юрьевич Белов – урожденный Шеляпин. Когда ты сказал, что Красовский был братом Натальи, все встало на свои места. Он отдал племянника в приют – вина Сердецкого в хищениях не была доказана, поэтому официально приговор Шеляпина остался в силе. Мальчик мог вырасти сыном предателя или сиротой. Красовский выбрал второе. Бьюсь об заклад, он организовал Белову протекцию для поступления в корпус. А в бумагах Сердецкого во флигеле я нашел прошение о приеме вахмистра каптенармусом в училище, за подписью и с рекомендациями Красовского.
– То есть он приютил племянника и в какой-то момент рассказал ему о том, что на самом деле произошло с его отцом! – заключил Постольский.
– Да… – раздался тихий шепот от постели умирающего. Глаза Красовского были открыты и полны слезами. – Я рассказал ему… все…
XVIII
1853 год, Валахия, экспедиционный корпус Русской императорской армии
– Ты в этом уверен? – грозно спросил полковник Сердецкий.
– Иначе бы не посмел бросать тень на друзей, – с сожалением подтвердил Шеляпин.
Они были одни в командирской палатке. Снаружи опускалась промозглая осенняя ночь, но внутри шло тепло от походной печки. Палатка вообще была на редкость уютной – с железной кроватью под мягким плюшевым одеялом, складным столиком и несколькими полками, забитыми бумагами и всякими безделушками, включая старое зеркальце в красивой серебряной оправе. Занавесь в углу ограждала походный умывальник.
– Впервые разговоры я услышал от солдат и младших офицеров около месяца назад, – продолжил адъютант. – Естественно, не поверил. Я же знаю, какие у нас проблемы со снабжением. Но со временем шепотки стали только громче, я даже слышал призывы к бунту. Чтобы не допускать дальнейшего распространения слухов, я решил проверить все сам.
– И что ты выяснил? – поторопил друга командир полка.
– Что Панин и Красовский обманывали тебя! Из штабной палатки этого не видно, но полк в бедственном положении! И если оружие и боеприпасы еще в более-менее пристойном состоянии, то в остальном все ужасно. Теплого обмундирования не хватает. Продуктов тоже – некоторым солдатам просто нечего есть, и они ночами пытаются выкопать картофель с полей. В лазарете у Красовского не лучше – солдаты и офицеры просто боятся туда попадать. Говорят, лучше сразу под пули и сабли турок голову подставить, чем там издохнуть. Не хватает перевязок, лекарств. От госпитальной кормежки сводит животы.
Сердецкий поднялся из-за стола и начал мерить палатку шагами.
– И, говоришь, Панин с Красовским просто продают все
