Лиховский выстрелил раз-другой куда-то. Остановились, только когда уже не слышно стало гула и треска пожара, дышали загнанно. И я вспомнил, чье это лицо.
– Там был Распутин! – выдохнул я.
– Точно! А я думаю, что за рожа знакомая! – поразился Лиховский.
– Ты тоже его видел?
– Видел! Бритый, стриженый, одет прилично, но это он!
Мы никак не могли отдышаться, чтобы обсудить воскрешение Распутина.
– Ты же его убил, – сказал наконец Лиховский.
– Убил … Но труп вы не нашли.
– Но ведь убил?
– Я не помню! Помню, что мы бились и я остался там, а он – нет …
– Черт! Откуда он взялся?
– Если он здесь, то это неспроста. Он похитил Настю! – сказал я.
– Как он нашел ее? Как он нашел нас?
– У него и спросим.
– Думаешь, он еще там?
– Уверен, он нас ждет!
Пламени на пожарище уже не было, но чем ближе мы подходили, тем явственней чувствовался жар. Пожарные уехали, не залив как следует пепелище. Среди обгоревших бревен и куч тлеющего угля бродили темные фигуры. Кажется, все городские бродяги сошлись к этой гигантской жаровне погреться, сложили костры из еще дымящихся головешек. И мы с Лиховским вошли в эту дышащую зноем и звучащую голосами тьму.
Распутина я заметил в обществе двух оборванных мужиков и тетки-бродяжки. И снова, как тогда, в тайге, я видел его лицо сквозь пламя костра в неверных колебаниях света и дрожании горячего воздуха. И лицо все время менялось, как бы пульсируя в пределах общей неопределенной формы.
В темноте он не должен был меня видеть, но увидел и – я глазам своим не поверил – поманил меня рукой. Я оглянулся на Лиховского – его рядом не было. А Распутин уходил от меня – неспешно. Я пошел следом, но догнать его не мог. Он заманивал меня куда-то. От запаха гари кружилась голова. В сизой дымке мерцали бесконечные цепочки костров. Земля до горизонта дымилась, будто сгорел весь город, весь мир. Черные люди поднимались из черного угля и снова сливались с ним. Дымные облака пересекали наш путь, изменяя пейзаж. Снова я видел нагие тела, распростертые, сияющие белизной на угольном поле в желтом свете костров. Черные люди что-то делали с ними – страшное …
Распутин оглянулся и посмотрел на меня пристально. Он что-то бормотал. Все теряло четкость: тела, костры и черные люди – все расплывалось …
– Где Анастасия? Где? Говори! – услышал я себя будто издалека.
Я открыл глаза и увидел, что Распутин стоит на коленях, а Лиховский упирает ему ствол нагана в голову.
– Говори, где Анастасия?! Убью! – повторял Лиховский.
Распутин, спокойный, умиротворенный, будто молился. Полы плаща, лежавшие на углях, уже дымились – он не замечал. Я помотал головой, стряхивая докучливый звон в ушах, и сказал:
– Как ты теперь называешься?
– Кошкин.
– Кошкин… – хмыкнул Лиховский. – Просто скажи, где Анастасия.
Я все еще не мог решить, какая из двух реальностей реальна: та, где мы с этим Кошкиным бредем в дыму, или та, где он стоит коленями на горячих углях. Уже занялись его штаны, но, кажется, он ничего не чувствовал. Полы плаща вспыхнули – он не шелохнулся.
– Встать! – приказал Лиховский.
Кошкин поднялся и не торопясь стряхивал голыми руками языки пламени, будто налипшие листья или комья снега. Потушенный плащ дымился. Брюки тоже обгорели, зияли дырами на коленях.
– Будет вам, господа, – сказал Кошкин. – Затем я и пришел, чтобы вам помочь. Анастасия в городской тюрьме. И я тут ни при чем. Когда они высаживались из лодки, чехословацкий патруль взял их на берегу.
– Откуда ты знаешь? – спросил я, чувствуя, что как-то уже утвердился в этой реальности.
– Знаю. И более того, я знаю, как ее вытащить, если вы мне поможете.
– Говори!
– Мы втроем явимся к начальнику тюрьмы и заберем Анастасию. Нужно только форму вам приличную добыть и побриться. Вы на дезертиров похожи. Я представлюсь помощником полковника Пугачева. – Кошкин посмотрел на меня. – Ты ведь знаешь полковника?
– Это тот, что приказал меня пытать, – пояснил я Лиховскому.
– Ну вот. Я – его помощник, вы – конвой. Начальнику тюрьмы я передам приказ полковника доставить Анастасию к нему в контрразведку.
– Устный приказ? – спросил я.
– Письменный. С его подписью.
– Покажи.
– Он появится, когда потребуется.
– Откуда?
– Не ваша забота.
– А в тюрьме знают, кто она?
– Там не решили пока, то ли расстрелять ее, то ли в сумасшедший дом отправить.
– Почему в сумасшедший дом? – спросил я.
– Потому что она выдает себя за Великую Княжну Анастасию.
– Стой здесь, – сказал я Кошкину.
Мы с Лиховским отошли в сторону.
– Надо попытаться, – сказал я.
– Ты веришь ему?
– Верю, что он может вытащить Настю, если воскрес после того, как я его убил …
– А для чего ему это, ты не подумал?
– А мне плевать. Я все равно убью его, как только мы заберем Анастасию.
– Один раз ты его уже убил.
– Значит, убью и второй!
Из записок мичмана Анненкова
19 сентября 1918 года
На рассвете мы с Лиховским лежали напротив пожарища за уцелевшим забором.
– А если он не придет? – сомневался Лиховский.
– Придет. – Я действительно был в этом уверен.
Кошкин ушел от нас ночью, заявив, что ему нужно сменить костюм.
После сна я чувствовал удивительную легкость во всем теле. У меня ничего не болело: не ныли ребра, не саднили отбитые почки, и сломанные пальцы на левой руке совершенно свободно сгибались и разгибались. И опухшее лицо снова приобрело человеческую форму и цвет. Что это? Я восстал из пожарища, как птица феникс?
– А твой друг Колчак? Почему просто не пойти к нему? – сказал Лиховский.
– Если с Кошкиным ничего не выйдет, я так и сделаю. Но в этом случае Анастасия окажется в заложницах у Колчака, и никакие переговоры уже не будут возможны. Колчак просто прикажет Государю явиться.
– Но ведь Колчак – человек чести. Или ты уже не так в этом уверен?
– Конечно, адмирал – человек чести, но это не помешало бы ему расстрелять меня, если бы я не был ему нужен. Колчак не должен иметь возможность диктовать Государю свои условия.
Черные бродяги копошились на пепелище пристани, напоминая мне о ночном кошмаре …
Кошкин явился в новом костюме, свежий, отдохнувший. Наверно, в хорошей гостинице ночевал.
– Скоро они приедут, – сказал.
– Кто?
– Кто-нибудь. Должны же из комендатуры прислать кого-то расследовать поджог. Ваша задача – забрать у них форму для себя. Идите к реке, умойтесь. Вы на чертей похожи.
Он вынул из кармана плаща бритвенный
