Дни катились за днями. Щиколотка Лейн приходила в норму. Она стала замечать, как постепенно крепнут узы между ней и главными женщинами в жизни Фергюса. Каждую ночь любовные объятия Фергюса убеждали ее в том, что она желанна. К работе Лейн не притрагивалась и даже не вспоминала о ней.
Как-то из разговора с Верити она с изумлением узнала о звонке Фергюса из Греции, когда он сообщил матери, что влюбился с первого взгляда. Верити посоветовала ему вести себя с учетом собственного возраста, но по истечении шести недель он всерьез задумался о разводе.
— Шесть лет мучений с этой женщиной, и вот впервые он заговорил о разводе. — Верити прижала ладони к груди. — Я подумала: «Слава богу… наконец-то у этого дурака появились проблески здравого смысла!» Конечно, ему вообще не следовало жениться на ней.
— Должно быть, он надеялся, что со временем она станет настоящей матерью Ханне.
Верити открыла духовку и проверила жаркое. Потом покачала головой.
— В глубине души он всегда знал… что эта женщина — ходячее несчастье. Да, он надеялся, что Ханна сможет вернуть мать к нормальной жизни.
— Как это, наверно, было ужасно! — Лейн почувствовала сострадание к матери Фергюса. — Вздохнуть свободно, как и прежде, вам некогда. Вырастив своих детей, вы снова оказались с маленьким ребенком на руках.
— Ну, с собаками больше хлопот, чем с Ханной, хотя признаюсь, временами это заставляет меня чувствовать себя старше своего возраста. Были у Фергюса и другие планы в отношении Ханны, но… я полагаю, семью ребенку ничто не заметит. Кто знает, в каких руках она могла бы оказаться. — Верити убавила огонь под картошкой. — Лейн, приготовишь пюре? А я пойду поищу Фергюса. Пусть хоть мясо нарежет, а то совсем не помогает.
К четвергу Лейн окончательно поправилась и пошла вместе с Фергюсом и Ханной на прогулку вдоль морского берега, на котором возвышался Бамбергский замок. Погода стояла ясная. Сняв обувь, они шлепали по мокрому песку у кромки воды. Лейн, почувствовав под ногами холодный песок, догадалась, что вода ледяная, и снова обулась.
— Она мерзлячка, — сказал Фергюс Ханне.
Пройдя еще немного, они присели на песок, и Ханна начала рыть руками колодец.
— Знаешь, — сказала Лейн Фергюсу, — здесь, на родной земле, ты мог бы сыграть кого-нибудь из великих шекспировских образов. Чудесное место для натурных съемок.
Склонившись над колодцем Ханны, Фергюс помогал ей выгребать песок.
— Почему обязательно Шекспир? Давай напишем что-нибудь новое, только без трагических вывертов. Можно было бы использовать замок, который не внушал бы ужаса, со всякими Гамлетами и Гудами.
— Гуд?
— Робин.
— Почему? — Лейн посмеивалась. — Потому что все равно придется надевать трико?
Фергюс искоса посмотрел на нее.
— Не стоит тебе слушать мою мать. Она специализировалась на латыни и древнегреческом, отсюда ее тяга к старинной атрибутике… в трико и без трико.
Лейн встала с песка. Легко дышалось. Ветер Северного моря наполнил грудь. Отдых пошел на пользу и ей и Фергюсу. Глядя сейчас на него, трудно было ошибиться и принять за Джозефа Леннокса придуманного ею героя. Теперь она поняла, что больше не любит идола.
Фергюс сидел на корточках, заглядывая в вырытую с Ханной яму. Не в силах удержаться, Лейн подкралась к нему сзади. Легкий толчок более крепкой ногой в зад — и Фергюс свалился вниз, вызвав обвал песочных стен. Несколько секунд Лейн, стоя над ним, хохотала. Ханна веселилась вместе с ней.
— Ленни дала тебе пинка по попе! Вылезай из моей ямы!
Фергюс лежал на спине, медленными движениями смахивая песок с лица. Что-то в его взгляде, несмотря на веселость, заставило Лейн прекратить смех.
— Извини, не смогла удержаться!
Не сводя с нее взгляда, он спросил Ханну:
— Ты сказала «дала пинка»?
— Ага!
— О господи! — воскликнул он.
— Э-э-э… — только и выдавила из себя Лейн, видя, как быстро он выбирается из ямы.
Она ретировалась и побежала по пляжу с той скоростью, какую позволяла травмированная нога. Сзади визжала от возбуждения Ханна. Соревноваться с Фергюсом не имело смысла. Она уже выбилась из сил, когда он догнал ее. Лейн съежилась, понимая, что будут бить. На ее плечо легла рука.
— Лейн, Ханна сказала, что ты дала мне пинка.
Она выпрямилась, решилась посмотреть ему в глаза и отрицательно замотала головой.
— Нет, я едва дотронулась до тебя. Честно! Мне кажется, ты сам соскользнул вниз.
Вспомнив эту картину, Лейн невольно улыбнулась и прикрыла ладонью рот, чтобы скрыть улыбку.
Видимо, Фергюс решил, что это последняя капля. Он подхватил ее на руки и понес к морю. Догадавшись, что он намерен выполнить свою угрозу, Лейн повела себя по-другому.
— Что ты собираешься сделать, Фергюс?
— А как ты думаешь?
— Нет, Фергюс, там холодно.
— Обещания надо выполнять, — ответил он.
— Нет, пожалуйста, прости меня.
Вода доходила ему до колен и уже намочила край ее юбки. Лейн поняла, что это не шутка.
— Ты же видишь, что я раскаиваюсь.
— На твоем месте я бы говорил то же самое.
— Чем еще я могу заслужить прощение?
Он смотрел на нее пристально и сурово, тогда она догадалась.
— Ты хочешь, чтобы я согласилась выйти за тебя замуж?
Он приподнял брови.
— Разве?
Вода заливала ей колени.
— Я отпускаю тебя, — предупредил Фергюс.
— Я выйду за тебя, — поспешила она сказать.
— Что?
— Я сказала, что выйду за тебя замуж, — повторила она громче.
— Обещаешь?
— Обещаю.
— Перекрестись, — потребовал он.
Лейн кивнула.
— Нет, ты перекрестись как положено, — настаивал Фергюс.
Лейн отпустила одну руку, чтобы сотворить крестное знамение, и едва успела закончить, как погрузилась в воду. Последнее, что она увидела, это довольная улыбка Фергюса. Когда Лейн вынырнула на поверхность, то была потрясена тем, что он равнодушно оставил ее на произвол судьбы, а сам находился уже на берегу рядом с Ханной. Она не знала, что, когда Фергюс собрался предложить Ханне встретить выходящую из воды Лейн смехом, та, не дав ему открыть рот, заявила: «Это нечестно!» На что Фергюс нарочито серьезным тоном сказал:
— Тебя бы так часто пинали!
— Это был нежный пинок, — услышал он в ответ.
Фергюс видел, как Лейн выходила из волн. Ее мокрые волосы облепили плечи, грудь просвечивала сквозь вымокший верх, юбка липла к коленям. Она отвернулась и пошла к дому вдоль берега, полная решимости не иметь с ним впредь никаких дел. По крайней мере, до тех пор, пока он не отмолит наложенную на него соответствующую епитимью.
