«Есть ли этот кризис, основа которого сказалась в страшном расхождении «ножниц», в кризисе сбыта, в почти полном банкротстве целого ряда наших торговых учреждений, есть ли этот кризис такого рода, который заставляет нас пересмотреть самые основы нашей экономической политики? Нет ли здесь таких сторон, которые заставили бы подвергнуть ревизии всю так называемую новую экономическую политику?
На этот вопрос ЦК отвечает отрицательно».
Вряд ли случайно Каменев заговорил о возможности «пересмотреть самые основы» НЭПа, «подвергнуть ревизии всю так называемую новую экономическую политику». Не приходится сомневаться, что такое мнение становилось господствующим в «широких» партийных и рабочих массах. Не знать о том в руководстве РКП никак не могли.
Вот и пришлось Каменеву подкреплять позицию ЦК тщательно подобранными цифрами. С их помощью уверить, что повсеместно отмечается рост промышленного производства, рынок стабилизировался, а сельское хозяйство находится на подъёме. После этого вернулся к главному — попытался растолковать суть НЭПа. Вернее, взятого партией в 1921 году курса.
«Новая экономическая политика, — напомнил Каменев, — основана на том, что мы крестьянину сказали: то, что ты произвёл у себя, в своём хозяйстве, ты — хозяин, ты можешь сохранить, можешь сделать запасы, можешь продать, и продать кому угодно — государственной заготовительной организации или частному скупщику. В этом есть суть новой экономической политики — в предоставлении крестьянину права распоряжаться хлебом и продуктами, которые он произвёл.
Не в том суть НЭПа, что на Тверской улице продают пирожные и женское бельё. Суть НЭПа в том, что 3 миллиона пудов хлеба, которые составляют основу всего нашего производства, не регулируются в социалистическом порядке, а ими свободно распоряжаются отдельные крестьяне, работающие по мелкобуржуазному типу»{325}.
…Обсуждение проекта резолюции на пленуме, проходившем 14–15 января 1924 года, прошло, в общем, спокойно. Поправку внёс только Пятаков, пытавшийся заменить отдыхавшего в Сухуме Троцкого. И поправку по существу.
«В вводную часть, — предложил заместитель председателя ВСНХ, — надлежит включить характеристику двух основных взаимопротиворечивых тенденций развития общественного хозяйства СССР: 1) развитие частнохозяйственного начала; 2) развитие государственного и кооперативного начала. В этой характеристике надлежит сказать:
Партия, став на точку зрения необходимости поворота на путь новой экономической политики, осознавала те опасности, с которыми ей как партии рабочего класса неизбежно придётся встретиться на этом пути. Эти опасности заложены в самых глубоких основах общественного хозяйства СССР, в котором борются два принципа хозяйства или, точнее, в котором заложены начала двух, в конечном счёте, взаимоисключающих друг друга хозяйственных систем. Системы частнособственнического, стихийно развивающегося товарно-капиталистического хозяйства и системы коллективно организованного, сознательно управляемого социалистического хозяйства. Истекшие два с половиной года проведения новой экономической политики на практике целиком подтвердили обоснованность опасений партии…
Накопление частного капитала, развитие кустарной промышленности, укрепление частного капитала хотя бы в самой распылённой его форме — форме кулацкого и мелко-торгового капитала в деревне на базе развития товарного крестьянского хозяйства может привести, в конце концов, к прочной экономической смычке частного капитала с крестьянским хозяйством, что и создаст фактически крепкую базу для развития частнокапиталистической системы, вырывая почву из-под ног социалистической системы…
Эта проблема должна быть поставлена в центр внимания…».
Не смог Пятаков в отсутствие Троцкого не сказать и о роли Госплана. «О роли планового начала, — продолжал он свою поправку, — надо сказать категорически, в положительной форме примерно следующим образом: “Задача проведения планового начала в нашем хозяйстве должна быть поставлена во главу угла всей нашей экономической политики. Эта задача не может быть разрешена одним ударом. Решение её должно быть рассчитано на более или менее продолжительный промежуток времени, но и само разрешение этой задачи должно происходить планомерно и, главное, с величайшей настойчивостью, систематичностью и решительностью”».
Пояснил же такую поправку весьма странным доказательством: «Если говорить относительно сентябрьско-октябрьского кризиса, то ясно, что в нём повинно отсутствие плановости»{326}.
Поправку Пятакова пленум отклонил после невразумительного её толкования Каменевым. «Что говорит тов. Пятаков, — решил объяснить фактический глава СНК, — если додумать его мысль до конца? Он говорит, что ЦК держит линию НЭПа, а они (то есть, сторонники Троцкого. — Ю.Ж.) — за социализм. Они ещё боятся это договорить, они понимают, что это не шутка». Вслед за тем таким же образом охарактеризовал и выступление Радека. Мол, тот сказал: «Я потому предлагаю кончить с дискуссией о демократии и валяйте по хозяйственному вопросу… По хозяйственным вопросам у нас настоящие разногласия». А когда выслушали хозяйственную резолюцию, то эта публика ничего противопоставить не смогла»{327}.
Каменев кривил душой. Он отлично знал, почему Пятаков или Радек не станут критиковать резолюцию ни в целом, ни в частностях. Ведь она, как и предыдущая, — «О партстроительстве», являла собой откровенный компромисс, призванный способствовать не дальнейшему расколу, а консолидации партии. Включала все те положения, которые ранее выдвигал, защищал Троцкий:
«— Социалистическое накопление является основным и решающим фактором для судеб пролетарской диктатуры при НЭПе.
— Неизбежным элементом в деле улучшения организации нашей промышленности входит концентрация промышленности.
— Монополия внешней торговли должна быть в дальнейшем целиком сохранена.
— Дальнейшая политика партии должна заключаться в сохранении устойчивости червонца, в завершении денежной реформы… при максимальном сокращении бюджетного дефицита и строжайшей экономии со стороны всех хозорганов.
— На очереди дня стоит усиление Госплана, повышение его роли в области финансовой и кредитной политики, установление более тесной связи его работы с работой Наркомфина, ВСНХ, НКЗема, Комвнуторга и т.д., усиление его местных органов».
Серьёзная критика такой резолюции непременно привела бы к признанию необходимости корректировки, и очень серьёзной, самого НЭПа, а может быть, и к предложению вообще отказаться от него. Отрешиться от такой политики, которая привела страну к опасному кризису. Чтобы исключить такое, резолюция в 6-м разделе -«Частный капитал» предусмотрительно утверждала: «Основы новой экономической политики… вполне оправдали себя и не нуждаются в пересмотре, клонящемся, фактически, к возврату «военного коммунизма»{328}.
Словом, либо НЭП, либо «военный коммунизм». Третьего не дано. Потому-то Пятаков в своей поправке лишь намекал на прямую связь свирепствовавшего кризиса с НЭПом. Намекал и на опасность тенденции, уже начавшей проявляться — создание «крепкой базы для развития частнокапиталистической системы». Лишь намекал, побоявшись говорить о том прямо.
…Как и было решено ПБ 27 декабря, 13-я партийная конференция открылась вечером 16 января 1924 года. Докладом Рыкова об очередных задачах экономической политики. Названного, как и доклад Троцкого на 9-м съезде РКП, — «Очередные задачи хозяйственного строительства». Но тогда, весной 1920 года, ещё царил «военный коммунизм», и никому, даже Ленину, не приходила мысль отказаться от него. Теперь же Рыкову предстояло доказать обратное. Любым способом доказать жизнеспособность противоположного курса, оправдать его.
Начал Рыков подчёркнуто политической оценкой всё ещё буйствовавшего кризиса. «Кризис или депрессия, — почему-то заместитель председателя СНК, курировавший экономическую сферу, счёл два термина тождественными, хотя ему должно было быть известно, что “депрессия” означает всего лишь подавленное состояние рынка, которую мы переживали осенью этого года, ни в какой степени не походит на те затруднения в области нашей хозяйственной жизни, которые неоднократно переживала наша республика до сих пор». Нынешние, пояснил Рыков, стали «кризисом отношений рабочего класса и крестьянства, отношения промышленности и города к сельскому хозяйству».
Развернул эту страшную для судеб советской власти характеристику: «Кризис, который мы переживаем (а не «переживали», как только что сказал. — Ю.Ж.) не есть кризис бедности или недостатка, а кризис перепроизводства. Кризис избытка крестьянского хлеба, который не может быть реализован на городском рынке, в результате чего низкие цены на хлеб и низкая покупательная способность крестьянства. Эта последняя определяет кризис сбыта предметов нашей промышленности».
