Московская организация решительно отвергла всякую попытку использовать переход на режим рабочей демократии для натравливания одной части партии на другую».
О том же — о правоте большинства, ошибочности взглядов оппозиции — шла речь и в помещённых ниже докладе Каменева, а также статьях Зиновьева «Рабочая демократия и проблема партийного аппарата», секретаря ЦК компартии Украины Э.И. Квиринга «Долой аппарат!» — оба, естественно, высказались в поддержку ЦК.
На следующий день «Правда» опубликовала содоклад Сапронова и заключительное слово Каменева. 15 декабря — речи сторонников Троцкого — Радека и завотделом пропаганды Московского комитета РКП, редактора газеты «Московская правда» И.Н. Стукова. Кроме того, «Правда» разместила в том же номере ещё и статью Сталина «О дискуссии, о Рафаиле (Р.Б. Фарбмане, заведующем московским отделом народного образования. — Ю.Ж.), о статье Преображенского, о статье Сапронова, о письме Троцкого (его статье «Новый курс». — Ю.Ж.)» — в те дни многие восприняли её как фельетон; видимо, из-за непривычно свободного стиля, хлёстких оценок тех, против кого она была направлена.
День спустя были опубликованы речи Зиновьева, Преображенского, Сапронова, а 17 декабря — выступления малоизвестных даже в столице участников собрания.
Всё это лишило оппозицию возможности обвинить большинство в сокрытии от партийных масс её позиции, взглядов. Однако слишком большое количество материалов, практически повторявших друг друга, привело к тому, что дискуссия, сведшаяся к обсуждению всего лишь одного вопроса — о партаппарате, потеряла свой истинный смысл. Сделала несомненным одно: большинство сумело провести достаточно шумную кампанию, продемонстрировав явное превосходство — пусть даже и чисто внешне — над противником.
Вполне возможно, решающим для такой, чисто пропагандистской, победы послужила публикация в «Правде» 18 декабря «Письма петроградской организации членам нашей партии». Ставшего запланировнным результатом 19-й Петроградской губернской партконференции, которая и рассмотрела резолюцию ЦК «О партстроительстве» и статью Троцкого «Новый курс».
«В обсуждении, — поясняло “Письмо”, — участвовали не только члены конференции (около 600 делегатов), но и все члены районных конференций. Высказались десятки ораторов с мест. В заключение единогласно была принята резолюция, которая во всём поддержала линию ЦК». Далее следовал критический анализ «Нового курса», логически приведший к такой его оценке:
«На деле и при данной обстановке и в данной стадии дискуссии такое выступление тов. Троцкого есть поддержка тем, кто требует легализации фракций и группировок… Чем скорее тов. Троцкий осознает и исправит свою ошибку, тем лучше было бы для нашей партии».
Троцкий, однако, не стал «исправлять свою ошибку». Как уже бывало в подобных случаях, он попросту уклонился от продолжения борьбы. Буквально накануне публикации «Письма» петроградцев в газетах, 17 декабря, взял отпуск по болезни — «инфекция дыхательных путей на почве инфлюэнции». Когда же выздоровел, сразу же, 5 января 1924 года, ушёл в очередной двухмесячный отпуск и уехал из Москвы в Сухуми{302}.
Видимо, временное исчезновение Троцкого с политической арены усилило появившиеся ранее слухи о том, что ему уготовано место вне партии или вне Политбюро. Понимая опасность подобных кулуарных разговоров, ПБ пришлось постановлением oti17 декабря опровергать их. «Будучи несогласными, — объясняло оно, — с тов. Троцким в тех или других отдельных пунктах, Политбюро в то же время отметает как злостный вымысел предположение о том, будто в ЦК партии или в его Политбюро есть хоть один товарищ, представляющий себе работу Политбюро, ЦК и органов государственной власти без активнейшего участия тов. Троцкого»{303}.
И всё же подобные слухи не только не прекратились, но и перекинулись за рубеж. О том говорило, в частности, направленное 23 декабря Зиновьеву решение пленума компартии Польши. В нём указывалось:
«В центре настоящего внутрипартийного кризиса в РКП выдвигаются разногласия между большинством ЦК и тов. Троцким. Мы знаем, что эти разногласия связаны со сложными проблемами хозяйственного строительства СССР. У нас нет достаточных данных и нет возможности судить о сущности этих разногласий в области экономической политики. Но мы знаем твёрдо одно: имя т. Троцкого для нашей партии, для всего Интернационала, для всего революционного пролетариата мира неразрывно связано с победоносной октябрьской революцией, с Красной армией, с мировым коммунизмом и революцией.
Мы не допускаем возможности того, чтобы т. Троцкий оказался вне рядов вождей РКП и Коммунистического интернационала»{304}.
Даже братские партии давно уже поняли истинную суть происходившего кризиса — экономика. Не осознавали того лишь сторонники Троцкого, не желавшие складывать оружие в борьбе за внутрипартийную демократию. Так, Сапронов в те самые дни, когда «Правда» продолжала публиковать материалы московского совещания, обратился с открытым письмом к рабочим — коммунистам двух подмосковных фабрик, расположенных в Воскресенском уезде (ныне Истринский район) ткацкой им. Воровского и Октябрьской суконной.
«Я полагаю, — писал 15 декабря Сапронов, — что необходимо немедленно начать осуществлять тезисы Политбюро (так он назвал резолюцию ЦК и ЦКК от 5 декабря. — Ю.Ж.) путём выборов бюро и секретарей ячеек, которые бы не помешали и не сопротивлялись выбирать делегатов на предстоящую уездную конференцию, которая должна выбрать соответствующий уездный комитет партии и заставить вновь избранный комитет не лицемерно, а искренне и добросовестно проводить тезисы Политбюро о внутрипартийной демократии»{305}.
Текстильщики — партийцы не воспользовались советом Сапронова. На общем собрании осудили его послание, о чём довели до сведения ЦК РКП.
Тем временем своебразный референдум, начатый партсовещанием в Москве, «Письмом петроградской организации», губернскими партконференциями на Украине, продолжался. 23 декабря в поддержку линии ЦК высказались Закавказский краевой комитет партии и ЦК компартий Азербайджана, Армении и Грузии; 25 декабря — Сибирское бюро ЦК{306}. Теперь ПБ следовало опасаться только положения в Красной армии, где у наркомвоенмора имелось довольно много сторонников.
Опасения начали подтверждаться. 11 декабря член президиума ЦКК Ем. Ярославский уведомил ЦК о том, что пока можно было воспринимать лишь как слух. На одном из собраний, где присутствовал Ярославский (где и когда — автор записки-доноса почему-то не указал), представитель одной из воинских частей якобы заявил: «Мы, военные, тоже точим зубы на ПК и мы покажем.., что сумеем у себя уничтожить казёнщину и сумеем изгнать всякое назначенство».
«Я нисколько не удивлюсь, — продолжал Ярославский, если развитие этой дискуссии… приведёт в политотделах армий к требованиям выборности не только политработников, к устранению их назначенства, но может пойти и дальше — к выставлению требований выборности командного состава»{307}.
В прогнозе Ярославский ошибся ненамного.
16 декабря командующий войсками Западного фронта (военного округа) М.Н. Тухачевский выступил с весьма двойственным заявлением. С одной стороны, поддержал резолюцию ЦК и ЦКК, с другой
— высказался за выборность политаппарата РККА{308}.
20 декабря собрание ячеек Военной академии после докладов Каменева, Радека и бывшего в 1920–22 годах лидера «Рабочей оппозиции», советника полпредства СССР во Франции А.Г. Шляпникова, приняло резолюцию, полностью поддержавшую позицию Троцкого. Содержавшую, среди прочих, такие положения:
«Усиление роли партаппарата, в большинстве случаев назначаемого, и привело к росту бюрократизма в партии… Обвинение во фракционности товарищей, критикующих некоторые стороны политики ЦК, объективно означают борьбу против свободы дискуссии, возвещенной резолюцией от 5 декабря… Собрание протестует против перенесения дискуссии из области внутрипартийных вопросов в область борьбы с отдельными личностями и травли т.н. оппозиции»{309}.
Закрепил же столь опасные для ПБ тенденции в армии циркуляр Политуправления (ПУР), РВС СССР № 200 от 24 декабря. Он уже официально установил «введение института выборности секретарей
— организаторов ячеек.., обеспечение за ячейками инициативы и самостоятельности в работе путём высвобождения их из-под мелочной опеки военкомов (комиссаров.— Ю.Ж.) и политотделов». Предложил «отказаться от утверждения секретарей-организаторов и членов бюро ячеек политорганами… В целях стабилизации (сохранения на длительный срок на одном месте. — Ю.Ж.) выборных партработников переброски таковых производить лишь в исключительных случаях… Допускать свободную дискуссию по этим (военного строительства, общепартийной жизни и деятельности, ещё не разрешённые партией в целом. — Ю.Ж.) вопросам и критику деятельности руководящих военно-политических и партийных организаций»{310}.
