Единственным объединяющим и одновременно координирующим органом оставалось ПБ, сохранившее свою роль.
Глава четвертая
Казалось, смерть Ленина развяжет руки «тройке». Как же, больше не надо постоянно сверяться со старыми статьями, докладами вождя. Не надо и напряжённо опасаться неожиданного появления его новых статей, заставлявших срочно приноравливаться к очередным идеям. Хотя бы на словах.
Ленин ушел в прошлое до кризиса. Выходить же из него, отвечать за настоящее и будущее предстояло новому руководству Ему, не Ленину. Потому-то уже на третий день после похорон вождя пришлось вернуться к экономическим проблемам, так и не нашедших оптимального решения на партконференции. А выступившему 30 января с докладом на Втором съезде Советов СССР Каменеву — снова вести разговор о судьбах НЭПа.
«Действительно ли мы пережили кризис основы новой экономической политики? — задался, как и многие до него, “больным” вопросом один из тех, кто отныне определял политику страны. — Требуется ли от нас пересмотр этой политики?». И дал странный ответ: «Может быть, да. Мы не догматики, не связали себя ничем. Может быть, действительно, испытавши этот путь, мы должны будем признать, что этот путь не годится, мы должны будем его пересмотреть».
Предположение весьма смелое, почему и следовало его серьёзнейшим образом обсудить. Тщательно проанализировать положение, опираясь на бесспорные факты. Поначалу Каменев так и поступил. Признал: в истекшем году страна оставалась довольно далеко от предреволюционного 1916 года. Посевные площади составили 61 млн. десятин, или 75% от взятого для сравнения показателя. Гораздо хуже обстояло дело с промышленностью. Она дала всего 36% продукции того же военного года. Только затем Каменев вновь задал отнюдь не риторический вопрос:
«Дала ли новая экономическая политика ту атмосферу и обстановку, при которой совершилось развитие производительных сил страны? Стала ли страна богаче? Поставлены ли крестьяне и рабочие в отношении материального благосостояния в лучшие условия или нет? Увеличилось ли богатство страны?
Если нет, нашу новую экономическую политику нужно пересмотреть. Нужно тогда избрать другой путь»{344}.
Ставя такие вопросы, Каменев великолепно понимал, что рабочие и крестьяне ответят на них однозначно: «не дала», «не стала», «не поставлены», «не увеличилось». А потому заранее подготовил тот вариант вопроса, когда вместо «нет» обязательно прозвучит слово «да». И ответ будет предельно честный, ибо вопрос окажется вроде бы тот, да не совсем — потребует рассматривать процесс за иной отрезок времени. Не с 1914 или 1916 года, а с первого года НЭПа, с 1921.
Вот они, успехи, подтверждавшие правильность избранного пути. Угля добыли вместо 464 млн. пудов уже 648 млн., нефти — не 232 млн. пудов, а 315 млн. Производство хлопчатобумажной пряжи возросло более чем в четыре раза, ткани — почти в четыре раза. Всего за год поголовье крупного рогатого скота возросло на 4 млн., лошадей — на 1 млн., площадь посевов льна — на 10%, хлопка — на 300%…{345}.
И Каменев не кривил душой, не манипулировал цифрами. Только приводил данные об успехах за последние три года, а не свидетельствовавшие о так и не завершившемся спаде за десятилетие. Получалось, что НЭП всё же себя оправдал. Так в чём же дело? Как и две недели назад, Рыков, как двумя днями позже Зиновьев, Каменев просто не видел иного варианта развития. Да, к тому же, если действительно отказываться от НЭПа, начинать иную экономическую политику, то потребуются новые люди. Скорее всего, Пятаков, Преображенский, Осинский и — страшно сказать — Троцкий, с которым большинство ЦК воевало последний год. А потом им и всю власть придётся отдать…
Вот и приходилось трём членам «четвёрки» отстаивать неприкосновенность НЭПа любой ценой. В невыгодных же для себя случаях переводить разговор на иную тему. Так, как это произошло на Втором съезде Советов СССР. Терентьев, делегат от Харькова, стал критиковать докладчика, а в его лице и всё правительство, за порочную практику непродуманной внешней торговли.
«В Ленинград, — подметил Терентьев, — везут уголь из Англии по 45 копеек, потому что донбасский — по 60 копеек… Каменев не указал, что же привозят из-за границы. Сельскохозяйственные орудия, говорит. Хорошо. А что нам внешторг привёз? Привезли сельские плуги с левым отвалом, которые нам не годятся… Дальше. Ввезли сковородки. Заводы у нас закрывают, а сковородки везут из-за границы. На чёрта нам сковородки! Мы на своих заводах разве не можем их делать? Товарищ Каменев говорит, что сельскохозяйственные орудия привозят. А сколько у нас на заводах сельскохозяйственных орудий гниёт? Почему их не дать крестьянам в кредит вместо того, чтобы покупать у англичан и итальянцев? Товарищ Каменев говорит, что у нас есть избыток нефти и керосина и его будут вывозить за границу. А почему крестьянину не дать нефть и керосин за пуд ржи?»{346}.
Каменев не ушёл от ответа. Сразу понял, что речь идёт не столько о внешней торговле, сколько о промышленности. Отечественной, страдающей от отсутствия сбыта. Однако стал объяснять необходимость внешней торговли. «Если бы действительно мы могли, — вразумлял он непонятливого делегата, — существовать и поднимать наше хозяйство вне мирового рынка, вне связи с мировым хозяйством, программа, которую высказал товарищ Терентьев, была бы хороша. Но это для нас в данный момент недостаточно. Да, мы находимся в таком положении, что должны и хлеб, и уголь, и керосин вывозить за границу. Я скажу более того. Чем больше мы будем вывозить за границу этих продуктов, оставляя, конечно, себе всё то, что нам необходимо, тем быстрее пойдёт у нас дело восстановления промышленности и сельского хозяйства»{347}.
Так один из властной «тройки», по сути, впервые назвал источник социалистического накопления. Источник финансирования подъёма экономики. Не повышение налогов на крестьянство и новую буржуазию, как предлагали Пятаков и Преображенский, за которыми стоял Троцкий. Нет, принципиально иной — доход от внешней торговли. Хотя и делавшей ещё первые шаги, ещё только завоёвывавшей своё место на мировом рынке, но уже добившейся несомненных успехов.
В 1922/25 году экспорт превысил импорт и принёс чистый доход в размере 22,2 млн. золотых рублей{348}. При этом вывоз той самой нефти (и нефтепродуктов, включая керосин), о котором говорил Терентьев, в 1922/23 году составил 150 млн. тонн, а в следующем — удвоился, достигнув 300 тыс. тонн{349}.
Делая ставку на внешнюю торговлю, Каменев не уточнил, что таким образом страна попадает в полную зависимость от ситуации на том самом мировом рынке и рассчитывать на доходы может лишь в том случае, если не разразится кризис или не изменится конъюнктура, будет сохраняться спрос на товары из Советского союза.
Через день, 1 февраля, эстафету оправдания НЭПа в её неизменном виде принял Зиновьев. Там же, на Втором съезде Советов, выступил с пространным докладом, затронув не одну проблему. Говорил о минувшей дискуссии, взаимоотношениях партии с государством, организационных вопросах, мировой революции. А чтобы склонить в свою поддержку тех депутатов, которых доклад Каменева так и не убедил, сразу же признал ожидаемое многими:
«Было бы смешно думать, что у нас сейчас просто всё пойдёт по-старому. Надо ясно отдавать себе отчёт в том, что по-старому дело пойти не может… Мы находимся теперь впервые (после смерти Ленина. — Ю.Ж.) в том положении, когда вынуждены будем сами искать себе дорогу».
Какой же путь предложил Зиновьев стране, надеясь на одобрение и поддержку делегатов съезда?
«Наша задача… сводится в настоящий период… к следующим двум задачам: во-первых, укрепить нашу государственную промышленность и, во-вторых, завершить буржуазную революцию в деревне. Завершить её так, чтобы она одновременно послужила началом для действительного соединения с социалистическим строительством в городе»{350}.
Следовало ожидать, что далее Зиновьев и разовьёт названные задачи и предложит свой вариант их решения. Тем более что впервые в экономической программе промышленность была поставлена на первое место. Однако докладчик не стал говорить о ней. Переключился на деревню. Мельком заметил — одной из мер для завершения буржуазной революции в ней стало создание Сельскохозяйственного банка, призванного кредитовать крестьян и тем самым способствовать развитию сельского хозяйства. Ну, а каковы остальные меры? Их Зиновьев не назвал.
Тем докладчик и ограничился. Забыл об экономике. Заговорил о том, что не имело ни малейшего отношения к задачам и функциям съезда Советов СССР. Практически всё время посвятил партии, высказав крамольную, с точки зрения ортодоксов, мысль. О недостатках монополии РКП на власть. По мнению Зиновьева, многие группы населения, в том числе и рабочие, «при другом положении вещей были бы не в большевистской партии, а в какой-нибудь промежуточной или прямо меньшевистской… Не будь у нас монополии легитимности, эти другие группы пытались бы так или иначе самостоятельно выступать на политической арене, и от этого меньше вреда было бы»{351}.
