– На, налей себе сам, – Виктор передал ему бутылку, – только ты это…, наливай себе полный и того…
– Чего?
Федя не заставил себя ждать. Трясущейся рукой забулькал себе в стакан. Видно было, что он не особенно прислушивался к тому, что говорил ему Виктор. Взгляд его был прикован к стакану. Для него главное сейчас было, как бы не разлить драгоценную жидкость. А жидкость тягучей зелёной струйкой медленно заполняла стакан, приближаясь к краю. Не долив на палец, он поднял глаза на Виктора и, заискивающе улыбаясь и, не убирая горлышка бутылки от своего стакана, спросил:
– Что ты сказал? – и, не ожидая ответа, – тебе тоже полный?
– Я сказал – налей, и …, сделай одолжение, оставь меня в покое.
Последние слова Виктор говорил уже в донышко стакана, которое закрыло от него лицо собеседника. Федя не вытерпел паузы и приложился к своему стакану. Пил медленно, не отрываясь, длинными, тягучими глотками. Вот даёт, подумал Виктор. С удовольствием ведь пьёт. Он успел понюхать жидкость в бутылке. Пахла она, действительно, как зубная паста. Мятная. Вот так и я буду «ошиваться» по Мурманску один, без угла, без родных и близких, и сопьюсь, в конце концов. И буду бичевать, и радоваться всякой дряни, какую мне нальют.
Между тем Федя опустошил свой стакан и потянулся к лежащей на тарелке мойве. Виктор невольно обратил внимание на коричневые от грязи руки соседа.
– Слышь, ты. А ну не лазь руками в тарелку.
Сам взял пару рыбок и положил их на стол перед Федей.
– Ты когда последний раз руки мыл, чучело? Я тебя попросил? Выпил и сваливай от меня. Неужели не понятно. С тобой же рядом сидеть невозможно. Аппетит пропадёт.
С одной стороны Виктору было неловко так разговаривать с человеком старше себя. Но брезгливость взяла верх. У Феди после выпитого потекли струйки с краёв губ, глаза мгновенно осоловели, а сам он весь уже без робости с локтями завалился на стол. Какое-то время молча, неподвижным взглядом разглядывал бутылку, как будто не понимая сказанного. Потом, так же молча, размашисто кивнул, поискал шапку и встал. Постоял перед Виктором. Хотя видно было, что на разговор его не хватит. Глаза ворочались так же медленно, как и мысли. Какой уж тут разговор. Он ещё раз кивнул, и, шаркая стоптанными сапогами, пошёл по залу. На улице, в темноте и за пеленой секущего снега Виктор его не рассмотрел, а теперь увидел и ветхость его нехитрой одежды, и запущенность самой личности Феди. Вот оно – «дно», подумал. Надо это запомнить, уяснить и не допускать. И повторил для памяти. Не допускать! Не буду я по Мурманску «ошиваться», не дождёшься, Игорёк. А сейчас выпью. Налил себе полный стакан пахучей, тягучей жидкости изумрудно зеленого цвета и медленно выпил. Первый глоток ещё был неприятен своим мятным вкусом, последние оказались сладкими, и приятно согрели. Даже закусывать не захотелось. Налил ещё. Посидел, оглядел зал. Ни одного знакомого лица. Выпил. Появился аппетит и Виктор съел всё, что принесла ему официантка. Он уже окончательно согрелся, расстегнул куртку. Содержимого бутылки хватило ещё на пол стакана. Поискал глазами официантку. В знакомой уже приоткрытой двери стояла та самая молодая женщина и, теперь уже не отводя взгляда, смотрела на Виктора. Э-э-э, да я тебе приглянулся, что ли? Виктор откинулся на спинку стула, взяв в руки стакан, и подмигнул ей. Женщина улыбнулась. Виктор, сделав смущенное лицо, тряхнул своими соломенными кудрями и выразительно постучал вилкой по бутылке. Она, продолжая улыбаться, ушла за дверь. А хмельное тепло уже пришло в голову и быстро завладело и настроением и мыслями Виктора. Мягкой, тёплой рукавичкой собрало все колючие горечи и обиды и спрятало куда-то, оставив лишь странное ощущение пустоты. Эта пустота была теперь сзади, куда не хотелось оглядываться.
А вот вокруг всё чудесно. За окнами в оранжевых пятнах фонарей тянутся косые нити мелкого снегопада. А он сидит в тепле и слушает чудесную музыку. «Ты не грусти, может быть ещё встретимся, я от тебя не уйду ни куда…», – поёт певица, и слова её песни такие проникновенные, волнующие до глубины души. И музыка звучит и вокруг и в нём самом. А за соседними столами сидят моряки с мужественными, обветренными лицами, обсуждают какие-то серьёзные дела и события. И он, Виктор, в центре этой настоящей, красивой жизни. Он не свидетель, не наблюдатель, он участник этой жизни.
Развернулся всем корпусом, откинувшись на спинку стула, и стал рассматривать сидящих в зале. Захотелось пообщаться с кем-то, пусть даже не знакомым. Рассказать о себе, о долгом рейсе, о никогда не виденной раньше полярной ночи. Ну не вмоготу. Так захотелось выговориться. И он стал искать глазами хоть малость знакомое лицо. Скрипнул стул. Оглянулся. За столом напротив сидела та самая. В пуховом платке и шапке. Только шапку сдвинула на затылок, от чего на лоб упала чёлка густых волос, закрывающая брови и подчёркивающая раскосость больших, красивых глаз. Волосы светлые, а скулы восточные, даже чуть резковатые. Виктору она показалась красавицей. Он дурашливо расставил руки, будто готов был обнять её через стол.
– Здра-авствуйте! Хотите мне компанию составить? Рад бесконечно!
– Так уж и рад?
– Ага!
– Какой смелый, да весёлый, а? А вошёл хмурый, как туча.
– У-у-у. Проницательная ты моя. Всё то ты видишь.
Язык цеплялся за слова. Пьянею, понял Виктор и, тряхнув головой, постарался твердо посмотреть на собеседницу. Но взгляд уплывал в сторону. Виновато хмыкнув, оперся головой на руки, поставив локти на стол.
– Я вчера с морей пришёл, – негромко, как бы сам себе проговорил, – полгода на берегу не был.
– Ясно. Отвык от спиртного. Или не привыкал? Матросом ходил? После армии, небось?
– Нет, милая. Не угадала на этот раз, – помолчал, глядя в стол, – после мореходки.
– После Рос-тов-ской мореходки, – по складам громко повторил, – знаешь такую?
– О-о, поплыл. Ты не пей больше, молодой, красивый.
– Это ещё почему? Ты кто такая?
– Ладно. С тобой всё понятно. Теперь ни кто тебе не указ.
Она подвинула рукой через стол гранёный стакан на две трети наполненный чем-то чайного цвета.
– Не пей больше никакой гадости. Вот это, по немножко. Не всё сразу. А Надежда тебе сейчас поесть ещё принесёт.
Встала и пошла к своей двери. На полпути вернулась, обняв за плечо, наклонилась к самому уху и негромко сказала:
– Ты, это, не связывайся ни с кем. Ладно? Посиди немного, подожди меня. Я скоро освобожусь и мы с тобой в другое место вместе поедем, лучше этого. Хочешь? В хорошем месте посидеть?
Виктор откинулся на спинку стула и, ничего не понимая, глянул на женщину.
– Ничего не понимаю. Куда пойдём?
– Не пойдём, а поедем. И поешь.
А на стол перед ним уже устанавливалась тарелка с горкой жареной картошки и куском мяса. Горячее всё, пар идёт. Официантка новую вилку принесла, на край тарелки пристраивает, хлеб на другой маленькой тарелке подвинула.
– Ешь.
Оглянулся. Красивая, в пуховом платке исчезла, а тётка в переднике сидит напротив и с интересом разглядывает Виктора. Как голова туго работать стала! Права красавица – отвык от спиртного за долгий рейс. А вот аппетит разыгрался не на шутку. Коротко махнул рукой и взялся за вилку. Как вкусно. Взял стакан и, забыв предупреждение, выпил одним махом. Горло обожгло терпким, ароматным. Коньяк? Я ведь не заказывал? Виктор даже протрезвел на минуту.
– А говорили, что ничего нет?
– Для тебя, вишь, нашлось, – усмехнулась Надежда, вытирая передником руки, – старый знакомый, штоли? – махнула в сторону двери головой.
– Кому, ей? Да я вас всех первый раз вижу. Хотя, конечно, – постарался сделать приветливое лицо, прожевал и улыбнулся женщине, – я вам очень благодарен.
– Да брось брехать то. Стала бы Варька перед тобой прыгать. Да она вашего брата терпеть не может. Никогда ещё к столику ни к кому не подходила. Я что-то такого не помню. А тут, надо же? Подай ему, принеси, из своей бутылки налила. Ваще!
Осмелела, начальство не уважает, видит, что я опьянел, в туманном сознании пронеслось у Виктора.
– Ты, это, чего мелешь, из какой такой своей бутылки? Я плачу!
Он хотел возмущенно хлопнуть по столу, но рука соскользнула с края стола и голова вслед за рукой упала вниз и устроилась рядом с тарелкой. Сознания и сил хватило, чтобы не попасть лицом в тарелку. Всё?
Нет, не всё. Несмотря на неудобную позу, приснился сон. Быстрый, мимолетный. Но красивый. Виктор этот сон на всю жизнь запомнит. Еще потому, что будет этот сон повторятся, в разные годы, но почти без изменений. Стоит он на берегу бескрайнего моря. А бескрайнее потому, что стоит он на высокой береговой скале, на утесе, у самого края. И так высоко, что чайки где-то внизу кричат. А горизонт морской сливается с сияющим куполом неба. И вот стоит он…, стоит…, и поднимает взгляд вверх. А там, в небе над ним грациозно, как в замедленном кино, плавно взмахивая крыльями, проплывает стая белоснежных лебедей. Виктор поднимает руки и машет им. И, как будто, он знает, куда они летят. И, как будто, он один из них. Вот так он чувствует. А лебеди все летят…, летят. Бесконечно. Вот теперь – все.
