Лесть и восхваление вождя сейчас не те, что прежде. Сталин обожествлялся. Восхваление Брежнева было предметом насмешек – все было пародийно, но пародия всех устраивала. Лесть Путину – совсем иное. Возвеличивается человек толпы вместе с толпой. Это лесть самим себе, самовосхваление, общенародный нарциссизм.
И народу есть чем гордиться. Тоталитаризм – свободный выбор свободных людей. Это следует из всех исследований тоталитаризма, которых не так уж много. Тоталитаризм вырастает из демократических институтов, из демократических технологий. Даже самая первая его модель – русская – не произошла прямо из самодержавия, хотя и переняла от него очень многое. Потребовался краткий период русской демократии, хотя, что на выборах в Учредительное собрание, что на выборах в советы, большевики победы не одержали. Ну, так и нацисты на выборах в рейхстаг тоже не были абсолютными победителями. Смешно и наивно отождествлять исторический выбор с формальными результатами выборов.
Нынешняя модель русского тоталитаризма выросла из демократических попыток девяностых годов, хотя и пытается противопоставить себя тому времени. Континуитет наиболее заметен в главном – в имперской политике. Но и принципы властно-собственнических отношений складывались тогда.
Путин не совершал переворота и не делал ничего противозаконного. Путин вернул страну из девяностых с их попытками реальной демократии к демократии фасадной, задуманной в начале перестройки. Что бы ни говорила прогрессивная общественность, нынешняя правящая элита – наследники Горбачева, прямые продолжатели его дела.
Перестройка была попыткой обновления тоталитаризма, его переустройства на рациональных началах, отказа от наиболее архаичных его черт. Спустя тридцать лет после первых шагов Горбачева в этом направлении можно признать, что все удалось.
Вспомним, на что была направлена перестройка и что возникло спустя два десятилетия. Преодоление всевластия партийного аппарата – его и в помине нет, «Единая Россия» ничего общего с КПСС не имеет. Экономика вроде рыночная, но свободного рынка нет. Она очистилась от планового маразма, интегрируется в мировую хозяйственную систему под полным контролем власти. То же и в политике. Нынешняя правящая элита обеспечила себе несменяемость без репрессий, без уничтожения элиты оппозиционной. Выборы вроде есть, но выборной демократии нет, как нет и электората, – только население.
Власть от общества независима. Главным источником ее легитимации, как и в советские времена, является признание со стороны внешнего мира, мирового сообщества, ограниченного семью государствами. Больше и не нужно. Да и одной Америки достаточно.
Такова политическая реализация российской национальной идентичности – не больше и не меньше. И потому политические перемены в России не могут связываться с реализацией прикладных политических программ, сменой или обновлением элиты, а уж тем более с революциями и мятежами. Речь может идти о коренных, принципиальных, самых глубоких мотивациях политического поведения.
А для этого человек толпы должен стать просто человеком. И это единственная угроза вечно возрождающемуся русскому тоталитаризму. Что же до его нынешнего персонификатора, то каков бы он ни был, к нему тоже имеют прямое отношение слова Ханны Арендт о тоталитарном вожде:
«Будучи, в сущности, обыкновенным функционером, он может быть заменен в любое время».
Прогноз-2002
В 1999 году в России начался экономический подъем. И это роднит тогдашних «спасителей отечества» со всеми их тоталитарными предшественниками, которые оказывались у власти не в самый тяжелый момент, а когда ситуация уже начинала улучшаться. Остальное доделали цены на нефть и газ.
Обращаюсь к своей статье, опубликованной два года спустя после прихода Путина к власти15. Думаю, сейчас есть смысл вспомнить ее основные положения, поскольку именно тогда ожидания, связанные со сменой людей во власти, сменились тревогами.
«Итоги путинского двухлетия очевидны. Относительная экономическая стабилизация делает возможным переход к более последовательным праволиберальным реформам, но в политической жизни явно наметились правопопулистские тенденции. К власти пришли вахтеры. Не охранники и сторожа, а именно люди с психологией советского вахтера. И стабилизация становится фактором риска: усиливается опасность того, что вахтеры захотят воплотить свою главную мечту – установление в России тоталитарного режима. Ведь это до сих происходило вовсе не на пике кризиса, а при первых признаках стабилизации, когда уже есть чем поживиться.
Говоря о «двухлетии», мы уже беремся оценивать нынешнее состояние дел исторически. Между тем, это не всегда продуктивно. Когда речь идет о том, что происходит в России в последние два года, употребляются, в основном такие клише, как «постельцинская эпоха», «система Путина». То есть ситуация описывается относительно прошлого, а не в одном ряду с тем, что происходит ныне в странах, на чью политическую систему ориентируется Россия в своем постсоветском развитии. Почти не принимаются во внимание политические процессы, идущие сейчас в Европе.
А там ныне фиксируются некоторые изменения в традиционной политической структуре, прежде всего на правом фланге. Все более заметны и влиятельны те, кого принято называть новыми правыми, а их идеологию и политическую практику оценивают как правый популизм, самым серьезным образом отличающийся от правого либерализма. Точнее всех, пожалуй, идентифицировал себя самый известный и влиятельный правый популист Европы – Жан-Мари Ле Пен: «правый – в экономике, левый – в социальной политике». До известного предела понятие, термин или клише – назвать можно как угодно – «правый популизм» самым лучшим образом характеризует практику нынешней российской власти.
Можно радостно заключить, что русский путь в Европу – через популизм, да только стартовые позиции разные. Европейские новые правые поставлены в жесткие рамки конституционных норм, институциональных и общественных ограничений. У нас же все по-другому. Прежде всего, в России нет ясного понимания того, что между провозглашенным конституционным порядком и его реальным институциональным воплощением должна быть прямая связь.
<…>
Два года назад вроде бы движение было ясно – вперед по пути либеральных реформ. Сейчас все переменилось. И изменился не вектор движения, исчезает само движение.
Собственно, это и есть идеал тоталитаризма.
<…>
Явная ориентация некоторых властных группировок на тоталитарный опыт очевидна. В случае реализации подобных устремлений неизбежно вырождение государственных институтов, ускорение уже начавшейся эрозии конституционного строя. Для общества же это означает следующее.
Устанавливающийся правовой режим и укрепляющаяся политическая культура враждебна основным принципам рыночной экономики, поскольку превращает любой частный, несанкционированный успех в нелояльный поступок. Управляющие строят свои действия исходя из того, что главными мотивами поведения управляемых являются низменные побуждения. Не честь и достоинство, а страх и жадность, не стремление к самоутверждению, а желание выжить любой ценой, не сила, а слабость. И не надо думать, что низовые методы касаются «узкого круга ограниченных лиц». Низовая модель управления тоталитарна, она охватывает все общественные сферы. В том числе и экономику. Самоцензура существует не только в редакциях газет, но и у любого человека, кем бы он ни был, – ученым, бизнесменом, политиком. Но если бы она сводилась только к формам проявления лояльности, все было бы слишком просто и хорошо. Тем, кто тратит массу энергии на бурное обличение «нового режима», хочется сказать: «Успокойтесь. Все гораздо хуже».
«Смена эпох» может свестись к очередному выпадению русской нации из истории. Мы находимся в такой точке общественного развития, после которой событий может и не быть. Потому что таковыми следует именовать нечто, имеющее субъект действия и влекущее за собой изменение действительности. Если же, как в последние два года, наблюдается проявление одной и той же тенденции или нескольких взаимообусловленных, причем персонификация этих проявлений совершенно не важна, то это уже не события, а воспроизводство статичного состояния общества.
Информационные ленты могут быть переполнены сообщениями об уголовных делах, судах, визитах и заявлениях, но это все – не события. Применительно к «здесь и сейчас» событиями следовало бы считать радикальные институциональные реформы, направленные на создание свободного рынка (налоги, дебюрократизация среднего бизнеса и проч.), новой системы госслужбы, принципиальные изменения в армии, силовых структурах, системе образования.
