С журавлями
Эй Фредис ты вернешься с журавлями (пусть филателисты и эсперантисты приходят рыболовы разводят пусть руками свидетельствуя) эй Фредис ты вернешься с журавлями (как странно но ведь так дух прея удобряет землю и если прошлый год был дух силен то следующему году зеленеть) эй Фредис возвращайся с журавлями (дух нищ ему покоя нет он искушаем но идет свидетельствуя) эй Фредис ты вернешься по весне (все фразы пляшут словно кочки под ногами но без костей язык и лив привязывает к твоему колену лодку пробуждайся дух исполнись жажды в декабре бунтуй и жги зарницы) безумный дон Альфредо с журавлями к нам вернись.
Беги на улицу
Брат трупный запах идет от скучных ты на улицу беги.(Дон Альфредо Кемпе по небу идет.)Все смотрят в стену в рот все ищут нет ли фиги они и есть те будущие что грядут за нами но ни рук ни ног у них а только туша в туше дырка берегись той прорвы на улицу беги.(Безумный Фредис Кемпе по небу идет.)Не чешутся ни руки ни язык (все к черту! энтропия!) ничем их не уесть молчат угрюмо а ты чего расселся на улицу беги.(Сам Альфред Альберт Юрис Екаб Юлий Павел следом Кристап с ними Август Фрицис Кемпе по небу идет бряцают шпоры.)
Средние века
Душа о мыле стонет, скользкий пол смердит, заныла в сапоге нога и хочет пены Ян.Залито пивом платье, немыта рожа, рот мой черен, камнем чешет черт лопатки, медведь об угол трется.Скачет царский сын и просит осьмушку мыла за полцарства Ян, эй Ян.Тонет конюшня в жиже, соль жжет плечи, на каждой балке висну, задыхаюсь Ян.Доспехи рыцарей рублю, рубахи смердов, вши меня заели эй, Ян.Стоит на белых холмах Рига, мухи жужжат, вливается в Двину ручей и в муках дохнет рыба эй, Ян.Прет солнце в небо, уже одиннадцать пробило в немецких землях, в зените встало время, ищет мыло палач.На колесо ведут меня, на дыбу, вошь из бороды сбежала Ян.
Весть синицы
Кто за окном стучит сегодня спать хочу.
Заплаканы глаза но солнце лезет в небо пусть скачет меньший брат пусть вьется жеребец.
Смеется воевода: нет.
Вот и остается – тот плащ из тех метелок овса тот шлем из тех цветов гороха много лет пройдет.
Двинский берег
Эпистолярная проза
IЕжели хочешь, Франц, возвращайся в Ригу.Только не в сапогах (сапоги с тебя мертвого стащим).Франц, возвращайся в Ригу. Ясный перец, ты хочешь в Ригу – ведь другой такой нет.
Надуйся и приходи.Хвались, сколько влезет, что ты Ригу строил, что ты на шпиль Петру насадил петушка.Потом покажи, на что годен. Ежели на что-то путное, то по рукам.
Я знаю, ты хочешь в Ригу. Снова май, нахтигаль распелся.IIФранц, босиком возвращайся в Ригу.
Стихотворение об одном немце
Сырой занозой штык влезает в сердце.Хрипом сорвались слова с тевтонских губ на землю сырую сорвался тевтонский лоб моей землею стал.Тевтонская душа идет домой веселым странником мурлычет тихо песню печальным Рейном нам не по пути.
Стихотворение о безумной жажде
Год девятнадцатый и за зубами не язык а вот такие пироги мы гадов бьем брань зреет как чирей у Бога в ухе на пруссов Юрис Церс идет задохся шаг нетверд в руках винтовка целит целит а линзы толстые и губы жирные смеются я латыш я вечно любить хочу на землю падает и любит любит Янис Буш идет он каждой бочке затычка целит целит очками оседлан шнобель я латыш я вечно хочу на землю падает и вечно вечно Федька идет Сазонов скользкий как сазан и пышный как фазан идет жиган с форштадта рижский парень я латыш ведом гигантским духом где глаз на лбу там огненный плевок на землю падает ведомый духом встает Сазонов идет и обирает горстью кровь эй мимо черных чаш зеленым долом по снегу талому летят ребята и Францис Упениекс и Улдис Лейнерт парень ты лети и честь копи и желчь чтоб не остаться с носом парень ни хрена копить не надо парень я латыш я вечно драться хочу из прусса душу вытрясу из аксельбантов царских вырву жабры я латыш я вечно тобой ведом я твой не страшно ты осеннее шальное утро я вечно петь хочу остер хмель смерть тупа и жизни не жаль достать бы пруссака и астру красную одну такую астру крик сохнет с астры сходит цвет по животу и по рукам на нет.
Стихи про тюльпаны
В Риге парни мост мостили под забором ели-пили били крепко без обмана в ружьях расцвели тюльпанычмокнул Минну чпокнул жбаны не доплелся до дивана краны ржавы песни странны в ружьях алые тюльпаныих Господь хранит в дороге им земля целует ноги лбы крепки глаза туманны в ружьях синие тюльпаныпарню девка утром рано подарила два тюльпана губы пряны ночи пьяны в ружьях белые тюльпаныкак по тонкому по льду мертвых под руку веду песни ветром в зоб надулочто там за тюльпаны в дулах
В Грузии без языка
Челюсти голы явился не вовремя видно буквы с эмали осыпались язык показали моего «здравствуй» не знают и кукиш.Шпоры звякнули слышу подковы стукнули в бурдючке сусло залопотало ползет по усам в рот не хочет рядом мальчишка все говорит говорит.Кукиш.Черный хряк ощетинился чурбачком на пути дерево не дает тени.Крепость не впустит гора отвернется одно имя записано было попусту роюсь в карманах как руки у вора чешутся десны.Молчит в темноте колокольчик на шее ягненка.Кукиш.
Двадцать четвертое июня
IВолнам не ведом Янов день. Рать герцогства, соленый гребень, едкий птичий говор, ай, далеко Двина с ее садами и наречьями (вниз по течению: из тех хрустальных кубков, лишь из тех хрустальных кубков!), у этих вод легко принять и потерять, шар обдуваем ветром, ну, завязь Иисуса, споро лив гребет, вопит на рейде чайка, ой, сколь древн птиц – допрежь земь создал Бог! сойтись недолго, впрочем, в бутылке бульки славные, стаканы дружат – пир в зобу; ну, момент истины здесь, в наилучшем мире.
IIВолнам не ведом Янов день, наш Бог по ним не ходит (что скажет унесенный далеко судьбой и кораблями?), не зевай, шмель! жар поднимается от печек и от свечек, от витражей, наречий, ты вправе, герцогство, и суетится шмель.
Лето святых
«Ребе в пляс, в пляс, в пляс...»
Ребе в пляс, в пляс, в пляс,Ребе раз, раз, раз.Ребе скок, скок, скок —Стар Адам, да молод Бог.Ребе каплю в оборот —
Боженька, что смотришь в рот?Ребе пьет, ребе пьет —Дождь-то льет, а гром-то бьет.Уговор дороже драхм!Небо в крап – и ребе в храп.
«Как улочки забавны вновь...»
Как улочки забавны вновь,Как весел весь народец,И денежка из давних сновЗдесь прилавкам бродит.Ах, как легко на сцене тойМои сгорают свечи,
И спорят с ОткровениемТам на моем наречье.Хоть просыпаясь, плачу я,Зато смеюсь во сне так,Что полны мои ящичкиПриснившихся монеток.
«Суй кутенка в корзину бабка...»
Суй кутенка в корзину бабка,Брось мусолить Коран свой, шапка!
Что, какие стихи, не парься,Пенься, штоф, поросенок, жарься!
Ты веревочкой мне не вейся,Вечность, прочь! Самобранка, действуй!
Ну к чему тут музыка, дочка?Юбка, мнись, отодвинься, кочка!
Рассказ о Пасхе
Агнец, чаша, хлеб в вине,Им воздастся, но не мне.
Здесь не кровь, а просто мед,Под окном Иуда ждет.
Сыр и серп вступают в брак,Остальное сказки, брат?
Чаден, сперт пасхальный дух!В третий раз кричит петух.
Белые колготки
Раз имам меня спросил, спроситвдруг иван: правда ли, что в вас Мессия,или вы – обман? Но в столбцах заплесневелыхвыдоенные кем-то пущены мы вдело. Выдуманные,что несемся в маскхалатах, как в халатном сне, Пецис,Йецис, Макс&Мориц, веселы, как снег, не на той войне мыстынем, с нами пополам сам не хочешь ли в пустыню, алейкум’-с-салам!но к твоим колготкам белым, выдуманная, карабин несу с прицелом,выдуман и я; Алла’ алим, байты биты белые во мне, с кемза Ригу будем квиты, на какой волне? что в твоем мнеделать свитке, ангел Азраил, обобрав меня до нитки,мой свинец остыл, как же быть? А веселиться,всем нам жестко стлать: «Исполать вам,виселицы!» – «Тебе исполать!»
«Я нес глагол давно и подвернул лодыжку...»
Я нес глагол давно и подвернул лодыжку,держал я слово, но подвела одышка,как в финской бане пар, не мóя, нёбо сушит,так мотыльков угар немóе небо тушит,чужой контекст кипитв пустых руках, что стигмы,грамматика вопитбез парадигмы,дрожат губенки, врут: вдруг лопнут;на камне выбит слог,Бог – вот он.
Мавр Янис
Веди слонов от Инда, прись табунами из Китая ордой, вот-вот нас одолеет Саладин, мост за мостом, за замком замок тлеют, oh pretre Jean, давай же, с полдня или полночи, форсируй Нил или Тигр и Евфрат, нас Саладин вот-вот. Ты где запропастился, Престер Джон?
Умру, не увидав Господня гроба, но Акру удержу, я Акру удержу, давай же, вызволяй крест, что на моем плаще, ты где запропастился? ин шаа’а-л-ЛааИ, ты должен, Престер Джон.
Нью-Йорк, и шестьдесят какой-то год. Он в лавке латыша. Впервые со смерти матери. «Янка, здравствуй! Ты где запропастился?» Он берет брошюру из Риги. Тонут страницы в длинных черных пальцах.
«Есть особый любовный час...»
