в Швейцарии, которые вел Хаусхофер или сам Гесс. Хаусхофер всегда отрицал это. Однако, даже если так оно и было, основная психологическая мотивация по-прежнему остается, равно как и тот факт, что Гесс не получал от Гитлера никакого точно выраженного разрешения на полет в Англию.
Я искренне сожалею о судьбе первого адъютанта Гесса фон Л. — человека честного, с открытым характером. Он стал жертвой гнева Гитлера и бесконечных интриг Бормана. Несмотря на искусные контрмеры Гейдриха, фон Л. был отправлен в концлагерь, где оставался до конца войны, и будто бы этого было недостаточно, впоследствии союзники обращались с ним как с врагом.
В огромной степени это была заслуга Мюллера. Действуя явно в дружеской манере по отношению к фон Л., он на самом деле выполнял указания Бормана. Мюллер понимал, что Борман станет преемником Гесса и что он — личность гораздо большей динамической силы. Неофициально Мюллер установил хорошие отношения с Борманом, при этом делая вид, что сильно противодействует ему во всем, что касалось Гиммлера и Гейдриха. Мне по-прежнему кажется странным, что Гейдрих не разгадал двойной игры Мюллера, которая позже приобрела важное значение.
Впоследствии великие события войны отодвинули дело Гесса на задний план, но мне все равно приходилось им заниматься; я получил приказ собирать информацию о Гессе, его поведении и психическом состоянии. Я также должен был организовать для него способ переписки с его женой. Через некоторое время англичане разрешили ему переписываться с ней в определенных пределах через Международный Красный Крест в Швейцарии, и мне выпало контролировать эту договоренность, так как она осуществлялась без ведома Гитлера. Однако Гиммлер определенно благосклонно относился к ней, а Борман был достаточно умен, чтобы не мешать ей открыто в то время. Поэтому он договорился с Гиммлером разрешить отправку первых писем.
После этого ответы Гесса стали приходить регулярно. Большая часть переписки была всецело личного характера и касалась исключительно его жены и сына, к которым он проявлял самые глубокие любовь и привязанность. Остальное было трудно понять, так как это были частные ссылки на предыдущие разговоры с женой или другими людьми. Иногда я задавал себе вопрос, почему английские цензоры позволяли всему этому попасть в переписку. Наверное, уже изучив Гесса, они поняли, что его мистические и маниакальные идеи представляли интерес скорее для психиатров, нежели политических цензоров.
Было удивительно, как Гесс с уверенностью фанатика или сумасшедшего верил в старинные пророчества и иллюзорные откровения. Он цитировал целые отрывки из книг пророчеств Нострадамуса и ему подобных — имен не помню, — ссылался на старые гороскопы, раскрывающие его собственную судьбу, а также судьбу его семьи и Германии. Временами были видны признаки неуверенности, которые, вероятно, отражали смену его состояния на депрессивное. Все это он пространно излагал снова и снова своей жене в самой замысловатой манере. Она, видимо, принимала эти его идеи и соглашалась с ними, но действительно ли она верила всему этому или делала это из уважения к нему, я не могу сказать.
Глава 19
В состоянии войны с Россией
Разногласия с адмиралом Канарисом. — Оценка Генеральным штабом военного потенциала России. — Гейдрих сообщает о взглядах фюрера на военную ситуацию. — Проблемы сотрудничества между СД и вермахтом. — Разработано решение. — Страх активного вмешательства Соединенных Штатов. — Сообщение о подрывной деятельности Коминтерна. — Гитлер объявляет войну. — Я получаю повышение. — Канарис предостерегает от чрезмерного оптимизма. — Сложности взаимного вывоза дипломатических работников
Приход весны в 1941 г. был едва замечен в Берлине, превратившемся в ведьмин котел. Я был тревожным и нервным и ощущал подспудное чувство опасности, реальную причину которой не мог определить. Каким-то образом я чувствовал, что приближаются события слишком великие, чтобы на них можно было оказывать личное влияние.
Во время конных прогулок, на которые мы с адмиралом Канарисом обычно выезжали рано утром, мы обычно обсуждали информацию, поступавшую в наши ведомства, между которыми, к сожалению, было очень много расточительной, частично совпадающей деятельности. Между нами существовали различные разногласия в отношении России, и мы спорили о них на протяжении многих месяцев. Во-первых, существовал вопрос о производственных цифрах российской тяжелой промышленности. Я оценивал уровень производства танков в России гораздо выше, чем Канарис, и был убежден, что русские запустили в производство новые модели, которые лучше наших, но в это Канарис отказывался верить. Я пришел к своему заключению после одного своеобразного приказа, который Гитлер отдал в марте 1941 г., желая произвести впечатление на русских. Мы должны были показать Советской военной миссии наши самые передовые заводы по производству танков и школы обучения танкистов; при этом все меры секретности должны были быть оставлены в стороне. (Тем не менее мы ослушались приказа фюрера и скрыли наши новейшие модели.) Именно отношение русских в этом случае и вопросы, которые они задавали, привели меня к заключению, что у них есть модели лучше любых, имевшихся у нас. Появление на русском фронте летом 1941 г. танков Т-34 в больших количествах доказало, что мое предположение было правильным.
Другой пункт разногласий возник, потому что Канарис утверждал, что у него есть документальное доказательство того, что промышленные центры вокруг Москвы, на северо-востоке, юге и около Урала, а также их главные сырьевые центры были соединены между собой только одноколейными железными дорогами. Мой же департамент получил другую информацию. Однако Канарис заявлял, что его данные — проверенные, а у нас не было способов проверить точность полученной информации. Разведывательные департаменты сухопутных войск Fremde Heere Ost и Süd-Ost (иностранные армии «Восток» и «Юго-Восток») выполняли отличную работу по корреляции и объективной оценке информации, а мы добились очень хорошей командной работы на своей разведывательной службе. Но эти разногласия между мной и Канарисом показывают, насколько сложно было военному руководству, ответственному за планирование, давать правильную оценку поступающей информации. Как следствие, если полученный материал не вписывался в их базовую концепцию, оно просто игнорировало его. Что касалось высшего руководства, то все было еще хуже. До конца 1944 г. Гитлер отвергал нежелательную информацию, даже основанную на фактах и здравом смысле.
Департамент по оценке информации иностранной армии «Запад» никогда не достигал эффективности в работе, равной нашей, потому что бесконечная текучка персонала приводила к большой неопределенности, которая отражалась на его работе. Служащие департамента оценки информации ВВС переживали такие же трудности. Чувство ненадежности было вызвано арестами гестапо ключевых работников департамента как членов русской шпионской группы «Красная капелла». В результате доверие так и не возвратилось в департамент.
Несмотря
