известно румынской общественности. Я не помню, принимали ли в нем участие коммунисты или нет, но предложение фюрера может быть эффективным только в том случае, если окажется, что они действительно участвовали».
Гиммлер временно приостановил решение этого вопроса, и мне дали понять, что я свободен. Я ушел и начал размышлять, как наилучшим образом приступить к своему заданию. В моем департаменте имелись большинство необходимых мне доказательств, но я решил также обратиться к Мюллеру, который в ответ на мою просьбу приказал всем начальникам отделов предоставить мне любые документы, которые мне могли бы понадобиться.
Был уже конец дня, когда я вернулся к себе на службу. Я отдал необходимые распоряжения, и через полчаса папки с документами начали ложиться на мой стол. Я сидел перед огромной стопкой бумаг, и мне потребовалось некоторое время, чтобы набраться храбрости начать работать с ними. К ночи я уже отобрал самый важный материал, который забрал с собой домой, чтобы поработать над ним в тишине и покое.
Ночью мне несколько раз звонили Гиммлер и Гейдрих. (Оба они всегда точно знали, в котором часу я уехал со службы и где со мной можно связаться в тот или иной момент.) Гиммлер заставлял меня нервничать. Как только Гитлер задавал ему вопрос или говорил что-то, тот бежал к телефону и бомбардировал меня вопросами и советами: «Шелленберг, фюрер хочет, чтобы это было изложено таким образом… и не слишком углубляйтесь в детали, просто опишите методы русской разведки…» и так далее. (Я упоминаю об этом только для того, чтобы показать, до каких крайностей может дойти централизация при тоталитарной системе.)
К счастью, я был хорошо знаком с большей частью материала, так что сумел выполнить это задание за выделенное мне короткое время. Доклад был принят без каких-либо изменений, и воззвание Гитлера к немецкому народу было опубликовано 22 июня 1941 г., оно заканчивалось судьбоносными словами: «Народ Германии, в этот самый момент совершаются военные передвижения, которые по размаху и массовости превосходят все, что когда-либо происходили в мире».
Возникли огромные трудности с маскировкой нашей мобилизации с целью скрыть ее от русских. И не самыми маленькими из этих трудностей были продолжавшиеся разногласия между ведомствами Мюллера и Канариса по поводу действий в польско-российских приграничных регионах украинских националистических лидеров Мельника и Бандеры. Военная разведка, естественно, хотела использовать украинские группы нацменьшинств, но Мюллер утверждал, что лидеры этих националистических групп преследуют свои собственные политические цели незаконными средствами, что вызывает настойчивое беспокойство в широких кругах польского населения. Я старался держаться в стороне от этих споров особенно потому, что совещания на эту тему длились очень долго и носили желчный характер.
Именно в это время на свет божий выплыла непозволительная обстановка в Иностранной политической информационной службе (AMT VI). В результате мер, принятых по распоряжению Гейдриха, многие ее сотрудники были привлечены к дисциплинарной ответственности, и даже начались разговоры о возбуждении уголовных дел против некоторых из них. Последовала безжалостная чистка, которая показала мне, что ожидать в случае, если когда-нибудь возникнет ситуация, когда действовать будут против меня.
Профессиональные неудачи сотрудников этого департамента были даже более серьезны, чем их личные нарушения правил, но самые суровые карательные меры едва ли могли улучшить результаты их работы. Я был более чем когда-либо убежден, что только полная перестройка работы департамента будет эффективной. Но то, что это придется делать в разгар войны и, так сказать, на глазах у вражеских спецслужб под руководством людей, которые не понимали нужд разведки, не упростило бы эту задачу.
Было интересно, что в это время Мюллер открыто впервые покусился на само существование этой организации. Он побуждал Гейдриха полностью распустить AMT VI, поступиться секретной службой за рубежом, действующей как отдельное подразделение, и сосредоточиться вместо этого на «службе наблюдения за врагом» в рамках AMT IV — собственного департамента Мюллера.
В тот вечер Гейдрих приказал мне явиться к нему. Он повторно изложил план, предложенный Мюллером, и саркастически добавил: «В конце концов, он всего лишь мелкий полицейский служащий». Он попросил меня тщательно взвесить этот вопрос и сказал далее: «Сейчас я пришел к определенному решению: после начала войны с русскими я собираюсь назначить вас заместителем начальника AMT VI, а затем через пару недель — и начальником. Это новое назначение для вас — возможно, самое трудное назначение в вашей карьере, и поэтому я дам вам время обдумать это очень тщательно, а когда вы сделаете это, мы проведем вечер в моем охотничьем домике и обсудим это спокойно и подробно».
Он встал и торжественно протянул мне руку. Я вышел из его кабинета с бьющимся сердцем. С одной стороны, я был счастлив, что наконец получил назначение, которого так долго ждал. С другой стороны, я был несколько подавлен тем, что это произошло в результате такого печального провала. С самого начала я чувствовал огромную ответственность, возложенную на меня. Однако я был полностью готов взвалить ее на свои плечи, и, наверное, вполне понятно, что, несмотря на свою перегруженность работой, новая задача взволновала меня, и мои мысли уже начали обращаться к новому полю деятельности.
21 июня 1941 г. Канарис пригласил Гейдриха, Мюллера и меня на обед в ресторан Хорхера — один из самых фешенебельных в Берлине. Я знал причину: он хотел сделать последнюю попытку предостеречь Гейдриха и Мюллера от слишком оптимистичных ожиданий от войны с русскими. Для Канариса было характерно выбирать на первый взгляд встречу на обычном обеде как повод для того, чтобы высказать свое мнение по проблеме, которая имела для него исключительную важность. Он хотел заручиться поддержкой Гейдриха против оптимистического отношения высшего командования вермахта, чтобы иметь возможность сказать: «Гейдрих тоже не настолько оптимистичен в своей оценке ситуации».
Но Гейдриха ничто не тревожило. Он сказал: «Вчера за ужином Гитлер был очень серьезно настроен. Борман пытался успокоить его и сказал: „На вас сейчас лежит бремя огромных забот, успешное завершение этой большой войны зависит от одного вас. Провидение выбрало вас своим инструментом для принятия решения о будущем всего мира. Никто лучше меня не знает, что вы всего себя посвятили этой задаче, что вы изучили все возможные детали этой проблемы. Я убежден, что вы все тщательно спланировали, и вашу великую миссию ждет несомненный успех“. Фюрер выслушал все это и сказал, что можно надеяться лишь на то, что он во всем окажется прав, и что в таком огромном деле никто никогда не может знать наверняка, были ли предугаданы все случайности. На это можно лишь надеяться и молить
