— Все дело в выгоде, — заметил Талиф. — Почему бы не сообщить Темуджину, что ты доволен тем, что он уже проделал и что ему пора немного отдохнуть? Возможно, ему стоит больше времени проводить с женщинами? Обещай ему, что он останется правителем Северного Гоби, но если он попытается расширить свои владения, ты ему помогать не будешь. Вероятно, стоит недовольно намекнуть ему, что тебе будет неприятно, если он не подчинится и продолжит покорять земли и людей, он должен знать, что, ослушавшись, лишится любой твоей поддержки.
Тогрул с восхищением посмотрел на сына.
— Ты очень проницателен, Талиф. А как насчет горожан и купцов? Станут ли они меня в этом поддерживать? Не захотят ли из зависти или вражды к нам поддержать Темуджина, если я отвернусь от него? Как их убедить в том, что его победы всем нам опасны?
— Отец мой, тут я ничем не могу тебе помочь, — честно ответил Талиф. — Жирные торговцы и купцы ничего не видят дальше собственного носа. Они походят на перекормленных баранов, с заплывшими глазами, думают только о своих доходах. Они будут поддерживать тех, кто им пообещает, что доходы будут и впредь поступать к ним. Многие из этих людей тебя ненавидят и будут иметь дело с вонючим Темуджином, позволят ему захватывать караваны и делиться с ним добычей. Торговцы ничего не хотят знать о чести.
Маленькие глазки Тогрула заблестели, и он молча с сыном переглянулся. Талиф захохотал и покачал головой.
— Боюсь, что ничего не поможет, отец. Если предложить Темуджину, чтобы он грабил караваны для тебя — он тоже придет к тому же выводу. У меня промелькнула мысль, что он не станет ссориться с твоими противниками. Он постарается придумать еще что-либо. Этого я и боюсь. Но о чем это я? — удивился Талиф. — Наши города хорошо укреплены, а воины прекрасно подготовлены. А он не сможет обрести силу, у него для этого нет опыта, — он нервно прикусил губы.
— Мне кажется, что тебе лучше продолжать делать ему богатые подарки и тем крепче привязать его к себе, — сказал Талиф после долгого молчания. — Мы можем заглянуть в будущее, но кто знает, дано ли это Темуджину. Знают ли сильные животные о своей силе? Их с помощью хитрой ласки и хорошей кормежки всегда можно подчинить себе.
Отец промолчал, и Талиф задумчиво на него посмотрел.
— Ты его ненавидишь, не так ли, отец?
На морщинистом личике Тогрула расплылась злобная и одновременно испуганная улыбка.
— Ты слишком увлекся, — произнес он. — Однако после разговора с тобой мне стало ясно, что убивать Темуджина не стоит, потому что тогда никто не станет защищать наши караваны от набегов. Я подумал — не стоит ли его пригласить на свадьбу Азары? Тогда тебе представится случай как следует его узнать.
Талиф сделал вид, что сильно испугался.
— Тебе известно, что я не переношу вонючих людей! Не позволяй ему жить во дворце, а поставь для него шатер за пределами наших дворцовых садов, — Талиф насмешливо расхохотался. — Какие же мы странные! У нас имеется огромное войско, за нами стоит великая империя — Китай с легионами воинов. А мы размышляем о варваре. Вероятно, мне все-таки стоит познакомиться с этим Темуджином.
На следующий день посланцы Темуджина отправились домой с богатыми подарками и вежливым письмом, в котором его приглашали принять участие в свадебной церемонии.
Тогрул-хан посмеялся над своими вымышленными страхами.
— Гоби столь обширна, что никто не в состоянии ее полностью подчинить себе. Это не сможет сделать ни один человек за всю свою жизнь. Если бы даже ему удалось это сделать, то какой вождь варваров посмел бы мечтать о том, чтобы напасть на могущественный Китай и сильно укрепленные туркменские города? Его раздавят, как надоедливую букашку. Я уже старый и немощный человек, но тем не менее я продолжаю мечтать и раздумывать над тем, что бы я стал делать, если бы всемогущий Бог дал бы мне огромное войско.
Старику Тогрул-хану пришлось смириться с мыслью о том, что придется отложить тот день, когда он сможет расправиться с Темуджином. Но, решил хан, это произойдет не из-за страха, а потому что он его ненавидит.
— Мы даем тем, кого мы ненавидим, сильнейшее оружие, и сами начинаем их бояться, — размышлял старик. — Но в конце концов нам удается их истребить.
Глава 12
В один из дней у Темуджина появилось сразу два повода для радости и веселья: самый главный — Борте родила сына, а второй повод — прибытие гонцов с подарками от Тогрул-хана.
На рассвете Оэлун разбудила Темуджина и сказала, что его жена родила сына.
Темуджин вскочил с криком радости, набросив на плечи меховую накидку, выбежал из юрты навстречу первым лучам наступающего утра. Собаки заволновались и подняли лай. Темуджин ворвался в юрту жены. Там толпились помогавшие ей разродиться женщины. Борте без сил лежала на ложе и смотрела, как служанка протирала маслом тельце брыкающегося младенца. При свете жирно коптящих светильников Темуджин взглянул на малыша и увидел сердитое красное личико, крупную круглую голову, покрытую влажными черными волосами, и широкую грудку будущего воина. Он подумал: «Это мой сын или его отец — другой мужчина?» Темуджин понимал, что это ему никогда не будет известно. Однако ответ на этот вопрос его почему-то сейчас не волновал. Борте родила ребенка, и, возможно, он был зачат от его семени. Младенец был сильным, а этого уже достаточно для монголов, всегда желавших иметь побольше детей.
Темуджин выхватил ребенка из рук служанки и с восхищением уставился на него. Малыш прекратил вопли и жалко заскулил. Он ничего не соображал и не видел, словно новорожденный котенок, но Темуджин был уверен, что он его узнал.
— Как мы назовем моего сына? — воскликнул Темуджин.
Служанки обменялись знающими взглядами и промолчали, а Борте довольно улыбалась. Неожиданно заговорила Оэлун, стоявшая за спиной сына. Все вздрогнули от ее решительного голоса. Никто не видел, как она очутилась в юрте.
— Назови его Джучи! — воскликнула мать.
Джучи — Человек под Подозрением! Человек, за Которым Тенью Следуют Сомнения!
Все уставились на Оэлун, которая казалась удивительно высокой и гневной. Ее лицо побелело от возмущения и презрения, а глаза сверкали. Борте приглушенно заскулила и отвернулась к стене. Служанки опустили головы. Новорожденный извивался в руках Темуджина, а тот не сводил пристального взгляда с матери, светильник освещал его глаза, зеленые, как сочная трава.
— Пусть он будет Джучи, — ответил тихим голосом Темуджин.
Он положил младенца рядом с Борте, та, словно защищая сына, обняла его. Оэлун прерывисто дышала и, казалось, находила в этой сцене крайнее удовольствие. Она отошла в сторону, и на ее лице мелькнула злобная усмешка. Темуджин коснулся губами влажного выпуклого лба Борте, к которому, как у младенца, прилипли темные волосы.
— Жена моя, хорошо ухаживай за моим сыном, — произнес он и, не взглянув на мать, покинул юрту.
Служанки снова захлопотали вокруг роженицы и ее дитя. Оэлун стояла в стороне. Она прижала руки к груди, чтобы облегчить страшную боль. Глаза ее потемнели, и все краски жизни оставили лицо, оно было холодным и белым. Она подождала, пока женщины не покинули юрту, а потом приблизилась к ложу Борте. Мать и жена Темуджина долго безмолвно смотрели друг на друга. Борте слегка улыбалась. Ей удалось победить властную Оэлун. В ее улыбке можно было различить нечто неприятное и властное. Оэлун и не думала улыбаться, и ее потрескавшиеся губы были бледны. Она взяла на руки ребенка и стала внимательно его разглядывать, и в ее взгляде мелькнула грусть.
— Мой внук — красивый мальчик, — сказала Оэлун.
Борте не могла радоваться горькому признанию вины со стороны гордой Оэлун.
Когда Темуджин возвращался от Борте, он сразу увидел шумящих у его юрты гонцов и прибывший вместе с ними табун из трех сотен коней.
Воины, женщины и дети, пастухи и подпаски выбегали из юрт и громко восхищались подарками и радовались прибытию гонцов. Подарок действительно был великолепный. Темуджин, увидев серебряную корзину, полную монет, завопил от радости. Он приказал, чтобы к нему срочно явился Джамуха, и отправился в свою юрту, разворачивая по пути послание Тогрул-хана.
К этому времени солнце превратилось в огненный шар на светло-синем небе. Кругом пылали костры. Наступили холода, и нужно было кочевать на зимние пастбища. Над закругленными крышами темных юрт стелился низкий дым, плотный, как облако.
Сдержанный и спокойный Джамуха явился незамедлительно. Темуджин, громко чавкая, завтракал и жестом пригласил Джамуху разделить с ним трапезу. Слуга раскладывал горячее просо по чашкам и заливал его молоком, а потом подал серебряное блюдо с только что отваренной еще дымящейся бараниной.
Передав пергамент Джамухе, Темуджин нетерпеливо ждал, когда тот начнет читать.
