— голова болит, а толку никакого. Всегда приходится больше делать то, что надо другим, а не тебе. Вот и нынче тоже — собирался печку как следует вытопить, в тепле посидеть, а русские выгнали на мороз…
Возле хутора Дзотто и Марчелло наткнулись на группу итальянцев. Это были Чезаре Боттони с тремя уцелевшими артиллеристами. Левая рука у Боттони висела на перевязи, но он сказал, что, вероятно, рана неопасная, мелкий осколок. Офицеры отошли в сторонку, чтобы поговорить без свидетелей, а Марчелло подошел к артиллеристам — они стояли нахохленные, измученные, один из них только в мундире — шинель потерял. Кто-то из них сделал попытку закурить, но другой предостерег:
— Брось. Пристукнут.
— Ты думаешь?
— Кругом Иваны.
— Не видать.
— Увидишь — поздно будет.
— Верно. Утром увидели, а потом…
— Вот жизнь — покурить нельзя.
— Курение вредит здоровью, — вступил в разговор Марчелло. — Врачи говорят.
— А война?
— Война тренирует волю солдата — так пишут в газетах. Кроме того, свежий воздух…
— Брось трепаться… Что же с нами будет?
— Поесть бы…
— Ты бы шинелишку надел, — сказал Марчелло солдату в мундире. — Кишки отморозишь.
— Дашь — надену.
— Я тебе не интендантство… Возьми любую с убитого — столько их в степи валяется.
— Неудобно вроде. Свои ведь.
— Ну и осел. Им на небесах тепло, а нам тут еще мыкаться…
Чезаре Боттони и Дзотто пытались уяснить обстановку, но никто ничего не знал.
— Нас прикончили так, что мы не успели даже крикнуть «мама», — сказал Боттони.
— Я видел, Чезаре. У нас не лучше. И Антонио нет.
— Как раз перед атакой танков я получил приказ сменить позиции, занять оборону в районе штаба дивизии. Понимаешь, что это значит?
Чезаре Боттони послал двух своих солдат на разведку. Те вскоре вернулись, сообщили: русских в хуторе нет, на окраине, в предпоследнем доме, находятся остатки штаба дивизии. В самом деле, там оказался офицер разведки с двумя солдатами, картограф и командир взвода охраны с четырьмя солдатами. Выполняя приказ, они дожигали штабные документы — в широкой казацкой печи било пламя и крутились хлопья раскаленного бумажного пепла. И заодно кипятилась в ведре вода для кофе. После потусторонне серого рассвета с вулканическим гулом канонады, после ужасов танковой атаки и блужданий в снегопаде тепло и свет действовали расслабляюще, и Чезаре Боттони сказал, что им, пожалуй, следует заночевать.
— И проснуться со штыком у горла! — фыркнул офицер разведки.
— Они не станут наступать ночью, — сказал Чезаре Боттони. — Их солдаты тоже не железные.
— Начали же они наступать в такую погоду. О русских никогда не скажешь, что они сделают, а что нет.
— Это блеф, — не согласился Дзотто. — Они подставляют бока Паулюсу…
— Или садятся ему на загривок… Это с какой стороны смотреть!
— Плевать мне на Паулюса и его загривок, если гибнет наша дивизия…
После небольшой, но горячей перепалки, в которой артиллерист стал обвинять разведчиков в слепоте, а командование в спячке, решили все же идти. Поспорили из-за дороги: артиллерист предлагал держать путь на Кружилин, по торной дороге, разведчик же настаивал, что именно торная дорога всего опаснее; раз уж русские совершили прорыв, они оседлают ее танками и будут держать открытой для машин. Остановились на компромиссе: идти осторожно, если до рассвета почему-либо Кружилина не достигнут, свернут правее. Справа от них стояли немецкие части, и боя там как будто не было.
Сначала им повезло: в километре от хутора они встретили колонну немцев численностью до роты. Немцы шли, натянув на уши пилотки и подняв воротники шинелей, отчего солдаты, вдобавок залепленные влажным снегом, выглядели по-бабьи. Шли хотя и не на передовую, а в тыл, но организованно и при оружии. Обер-лейтенант, к которому обратился Чезаре Боттони, объяснил:
— Отступаем по приказу. Итальянцы и румыны открыли русским путь в наш тыл.
— Не мы открыли, а нас открыли! — вспыхнул Боттони. — Мою артиллерию передавили русские танки.
— Надо уметь стрелять.
— А где были немецкие танки? Где авиация? Вы не оказали нам поддержки, бросили одних.
— Господа, нам не до ссор, — примиряюще сказал Дзотто. — У нас один противник и одни задачи.
Немец смягчился:
— Ничего, завтра все поставим на свое место.
— А чего, как вы думаете, добиваются русские?
— Это ясно — хотя бы временно перерезать пути снабжения Паулюса в излучине, чтобы ослабить последний наш удар по Сталинграду. Воспользовались метелью, когда наша авиация не может работать. Мелкая авантюра.
— Пока они имеют успех.
— На один день. За счет внезапности.
— Спасибо за информацию…
Обер-лейтенант посмотрел на часы со светящимися стрелками, подал команду: «Марш! Быстрей!» И через две минуты немцев словно и вовсе не было — растворились в белой мгле. Но итальянцев подбодрила и самоуверенность обер-лейтенанта, и то, что немцы не понесли потерь и организованно отходят на новый рубеж. Значит, дела еще не так плохи, как показалось. Однако длилось это недолго — позади нарастал и нарастал медленный моторный гул. Ни выстрелов, ни ракет, ни одной искорки света, только этот ровный, даже какой-то чересчур деловитый гуд. Свои? Чужие? На танки не похоже.
На всякий случай отошли с дороги в устье небольшой балки, поросшее не то какой-то дурной высокой травой, не то кустарником. Вскоре на дороге появились тягачи с тяжелой артиллерией. Рокочущие, темные, с размытыми контурами, словно бы совсем без людей, сами по себе ползли машина за машиной, как доисторические чудовища с толстыми длинными хоботами, судорожно вытянутыми в одну прямую линию. Колонна оказалась длинной, растянувшейся больше чем на километр. За пушками, иногда прибуксовывая на свежем снегу, пошли грузовики с крытыми брезентом платформами, тоже, казалось, совершенно безлюдные. И это безлюдье и размеренное их шествие из тьмы во тьму нагоняло оторопь, было страшнее по своим неисповедимым последствиям, чем атака танков на живом поле боя.
— Мне бы все это, — пробормотал с завистью Чезаре Боттони.
— Что ты говоришь, Чезаре? — спросил Дзотто.
— Ничего. Это русские.
— Да, русские.
— Кто-то говорил, что они не воюют ночью, — зло фыркнул офицер разведки.
— Не задирайтесь, — посоветовал Дзотто.
— Значит, все, левое плечо вперед! — скомандовал Боттони. — Если русские перерезают поперек излучину, надо уходить в направлении Миллерова.
— Посмотреть бы по карте. Фонаря ни у кого нет?
— У меня карта в голове. Со всеми подробностями. А компас можно присвечивать зажигалкой…
Но компас компасом, а местность местностью — снег был неглубок, но вязок и скользок, то и дело попадались овраги с крутыми склонами, и приходилось идти либо по ним, следуя всем прихотливым извивам, либо обходить, да еще тщательно присматриваясь, куда ставить ногу. Иначе можно было сорваться и покатиться с определенным риском свернуть
