место в истории русской социально-экономической мысли.
Крепостничество и капитализм
В первой четверти XIX в. политическая экономия оставалась по преимуществу дворянской наукой. Она занимала умы образованных дворян, политические взгляды которых простирались от крепостнического монархизма до активной революционности. Объясняется это тем, что обострились коренные вопросы общественного развития, а молодая наука политической экономии, казалось, обещала ответы на них. Россия была крестьянской страной с господством феодально-крепостнического уклада, но капиталистически е отношения неуклонно развивались. Вопрос о соотношении обоих общественных укладов, об их судьбах приобретал постепенно актуальность. Надо иметь в виду, что в такой форме вопрос тогда никем не ставился и не мог ставиться: в разгар общественных процессов, люди неспособны осознавать их подлинный исторический смысл. Теперь же, с почти двухвековой дистанции, это представляется очевидным.
Экономический прогресс был связан с развитием новых форм хозяйства, по существу капиталистических или хотя бы имеющих черты этого нового строя. Феодально-крепостнические отношения приближались к кризису, и это было в той или иной мере видно всем, вплоть до отъявленных крепостников. Даже Аракчеев, чье имя стало синонимом реакции, и Канкрин, один из столпов царствования Николая I, сочиняли проекты смягчения крепостного права. Вопросы промышленного развития вышли на страницы журналов. О железных дорогах, паровых машинах и новых фабриках писал пушкинский «Современник».
По населению и военной мощи Россия была, безусловно, первой державой Европы. Победа над наполеоновской Францией утвердила этот статус на полвека. Численность населения России, составлявшая в 1800 г. 36 млн человек, к 1825 г. достигла 52 млн, а к 1850 г. – 69 млн. Росла промышленность: число промышленных рабочих за те же годы составляло соответственно 90, 211 и 502 тыс.
Эти цифры дают, конечно, лишь самое грубое представление о развитии русской промышленности. С одной стороны, «промышленные» рабочие, о которых здесь идет речь, наполовину были крестьянами. С другой – в кустарном производстве, игравшем значительную роль в экономике России, рабочая сила была представлена опять же крестьянами. Лишь немногие отрасли, особенно хлопчатобумажная, развивались в формах, приближавшихся к фабричному производству с применением простейших машин. В таких отраслях преобладал уже вольнонаемный труд. В старых же отраслях (горнодобывающая, металлургическая, шерстяная, стекольная) господствовали разные формы принудительного труда. По имеющимся оценкам, к концу первой четверти века вольнонаемные составляли всего лишь треть всех работников в промышленности, да и среди них большинство были оброчные крепостные крестьяне, отпущенные на заработки помещиками.
Существенные перемены происходили в сельском хозяйстве. Хотя огромная часть населения жила впроголодь, Россия выдвигалась на мировой рынок как экспортер зерна. В первой четверти века хлеб составлял в среднем 20–25 % стоимости русского экспорта. Вслед за зерном шли пенька и животное сало.
Значительно возросла и внутренняя торговля зерном. В южных и юго-западных губерниях помещики стали производить зерно и другие сельскохозяйственные продукты не столько для нужд собственного потребления, сколько для продажи, в том числе на экспорт. Стремясь увеличить денежные доходы, они отбирали у крестьян часть земли и усиливали барщину. В специфических условиях России даже рост товарооборота, означающий обычно капиталистическое развитие, усиливал крепостнические формы хозяйства.
В центральных, северных и северо-западных районах преобладала оброчная система, при которой крестьяне, занимаясь сельским хозяйством и промыслами, платили помещику денежный или натуральный оброк. Величина оброка не ограничивалась ни законом, ни договором, а в основном устанавливалась по произволу помещика. Крестьянин всеми средствами стремился скрыть размеры достающегося ему дохода, а часто и не стремился его умножить: все равно любой избыток отберет помещик. Мужика могли выручить трудности контроля или в какой-то мере «снисходительность» барина, не очень ревностного в учете.
Россия содержала в мирное время большую постоянную армию – в среднем не менее 500–600 тыс. человек. Вплоть до 70-х гг. существовала рекрутская система, при которой солдат практически полностью выбывал из экономической жизни, становился рабом государства. Стремлением увеличить численность таких государственных рабов были продиктованы и известные эксперименты с военными поселениями.
Финансовая система была архаичной. До трех четвертей всех налогов платили крестьяне и полукрестьянские слои. Почти все доходы государства поступали от подушной подати и акцизов – косвенных налогов на вино, соль, табак и некоторые другие предметы массового потребления. Государство время от времени покрывало свои расходы выпуском неразменных бумажных денег – ассигнаций.
В целом Россия оставалась экономически отсталой аграрной страной, причем отрыв от западноевропейских стран возрастал. В середине столетия Россия производила в 14 раз меньше чугуна, чем Англия, в 3 раза меньше, чем Франция. Общее количество бумагопрядильных веретен было в России в 20 раз меньше, чем в Англии, в 4 раза меньше, чем во Франции[102].
Крайне низким был и культурный уровень населения. Подавляющая масса была безграмотна, для нее единственным источником просвещения служила церковь. О том, что представляла собой по уровню культуры мелкопоместная дворянская среда, мы знаем из классической русской литературы, в частности из произведений Гоголя и Салтыкова-Щедрина. В этой среде царили невежество, грубость нравов, скопидомство. Да и среди высшего дворянства преобладали, используя выражение Пушкина, обезьяны просвещения – люди, усвоившие лишь чисто внешние элементы западной культуры.
Однако и в этих условиях проявила себя огромная жизненная сила великорусской нации, выдвинувшей декабристов. Они выделились из прогрессивной дворянской интеллигенции, к которой примыкали первые интеллигенты-разночинцы, такие, как Сперанский и лицейский учитель Пушкина Куницын. На этой социальной почве появились и первые ростки науки, которой мы здесь занимаемся, – политической экономии.
Университеты, учебники, журналы
В 1802 г. был восстановлен после почти векового перерыва старинный Дерптский (Тартуский) университет. В 1803 г. Академии наук был дан новый устав, которым политическая экономия (вместе с историей и статистикой) получила статус академической науки. В том же году восстановлен Виленский (Вильнюсский) университет, в который на кафедру политической экономии безуспешно пытались привлечь Сисмонди, знаменитого экономиста из Женевы. По новому университетскому уставу было основано несколько педагогических институтов, и в первую очередь в 1804 г. – Петербургский. (Это тот самый институт, где, по мнению княгини Тугоуховской из грибоедовского «Горя от ума», «упражняются в расколах и безверьи профессоры».) Позже он был назван Главным педагогическим институтом, в 1819 г. преобразован в Петербургский университет.
В 1804 г. основан Казанский университет, в 1805 г. – Харьковский. В 1811 г. учрежден Царскосельский лицей, прославленный именем Пушкина. Надо сказать, что в последующие десятилетия лицей был рассадником экономического образования, его закончили будущие видные специалисты в области государственных финансов. В 1820 г. основана Гимназия высших наук в Нежине, в которой учился Гоголь. К числу названных учебных
