разоблачения буржуазно-апологетических взглядов, в особенности утверждений о естественности положения, при котором тяжкий труд и нищета народных масс, основной части нации, служит необходимым условием накопления «духовного богатства», наличия досуга у привилегированных классов для занятий «высшими» видами деятельности[115].
Шторх был в основном последователем Адама Смита и принимал многие исходные положения классической школы. С этим была, в частности, связана его критика крепостного права. Но Шторх не развивает эти исходные положения, а приглушает или переосмысливает их, приспосабливая к интересам буржуазии и дворянства. Любопытно, что Шторх четко понимал и честно выразил мысль, что политэкономия является классовой наукой и затрагивает материальные интересы общественных групп. Он писал: «Мнения в политической экономии имеют то особенное несчастие, что они поддерживаются не только из тщеславия, самой всеобщей человеческой слабости, но и из личного не менее общего интереса, который невольно и без нашего ведома распространяет громадную власть на наш способ мышления». Отмечая отличие «экономических истин» от истин физических или математических, он говорил, что «первые затрагивают денежные интересы бесчисленного класса людей, которые часто из-за этого восстают против них и даже с внутренним убеждением своей правоты»[116].
В объяснении стоимости Шторх отказывается от трудовой теории. Источником стоимости у него является полезность, поэтому стоимостью могут обладать (или стоимостью являться) любые блага, в том числе природные. Однако когда речь заходит о меновой стоимости товаров, то Шторх вынужден покинуть идею полезности и перейти на тривиальное (в духе Сэя) определение стоимости издержками производства. Вокруг этого уровня под влиянием спроса и предложения колеблются рыночные цены.
Свое понимание стоимости Шторх использует для развития идеи, которая представляет собой его главную претензию на вклад в экономическую теорию. Он попытался добавить к «теории богатства», занимающейся производством, распределением и накоплением материальных стоимостей, «теорию цивилизации» («просвещения» в русском переводе Вернадского), которая должна трактовать вопрос о нематериальных, духовных ценностях. В конечном счете эта концепция была направлена против теории производительного и непроизводительного труда Адама Смита. В отличие от других критиков Смита Шторх не пытался доказывать, что труд врача, священника, чиновника и т. д. в конечном счете тоже участвует в создании материальных стоимостей. Но он считал, что этот труд создает нематериальные стоимости, которые образуют неотъемлемый элемент цивилизации, а потому не менее важны, чем материальные стоимости. Результатом труда государственных чиновников является такая специфическая стоимость, как безопасность. Прогрессивный элемент в этом своеобразном построении состоял в том, что под безопасностью Шторх понимал, в частности, личную свободу и гарантии частной собственности, а это возможно лишь при отсутствии крепостного права.
Соответственно под капиталом Шторх подразумевает всякую накопленную полезность. Например, рабочий обладает капиталом, состоящим из его природных способностей и приобретенной квалификации. Ясно, что это в корне противоположно трактовке капитала как общественного отношения между владельцами средств производства и владельцами рабочей силы. Русские экономисты 40-х гг., выступавшие против первых веяний социалистических идей, активно использовали теорию капитала Шторха.
Русский реформатор: Сперанский
Личность и деятельность Сперанского вызывают в памяти Тюрго – с поправкой на русское самодержавие и крепостное право. Министр Людовика XVI пытался в 70-х гг. XVIII в. провести радикальные реформы, которые направили бы Францию на путь ускоренного капиталистического развития. Он потерпел неудачу и после двух лет службы на посту министра финансов получил отставку. Деятельность Сперанского при Александре I была в конечном счете направлена на те же цели и вдохновлялась схожими идеями. Его тоже «съели» вельможи и придворные. Как Тюрго, Сперанский обладал острым умом и огромными способностями. Чернышевский назвал Сперанского русским реформатором и отмечал, что «преобразования были задуманы действительно громадные»[117].
Михаил Михайлович Сперанский родился в 1772 г. в семье сельского священника Владимирской губернии и пробил себе путь наверх талантом и трудолюбием. Он учился во Владимирской духовной семинарии и как первый ученик был отправлен в Главную семинарию при Александро-Невской лавре в Петербурге. В 20-летнем возрасте он уже преподавал математику и красноречие студентам этой семинарии, позже преобразованной в духовную академию. Вскоре он становится одновременно личным секретарем князя А. Б. Куракина, а затем поступает по его протекции на государственную службу. Разумеется, это означало отказ от духовного звания и карьеры в церковной сфере – еще одна общая черта с Тюрго. За несколько лет Сперанский сделал головокружительную карьеру, быстро переходя с одной ступеньки Табели о рангах на следующую. В 27 лет он уже статский советник. Вскоре получает потомственное дворянство и делается владельцем 2000 десятин земли с прикрепленными к ней крестьянами.
Ценой этого возвышения было звание, или прозвание, выскочки, которое преследовало Сперанского всю жизнь. Его ценили и успешно использовали прямые и высшие начальники, вплоть до императора, но ненавидели светская чернь и чиновная бюрократия.
Как короткий и трагический эпизод промелькнула в жизни Сперанского женитьба на юной англичанке, попавшей в Россию с матерью-гувернанткой, год счастливой семейной жизни, рождение дочери и смерть жены. Сперанский создал для себя своеобразный культ поклонения покойной, остался до конца дней вдовцом, зная только бесконечную работу.
Смена власти в 1801 г. открыла ему обширное поприще. Его деятельность в течение первого десятилетия царствования Александра 1была проникнута либеральными веяниями эпохи. В записках, многие из которых так и не вышли за пределы его кабинета, Сперанский проектировал превращение России из архаичной и плохо управляемой монархии в современное государство с четкой системой управления, гарантиями личных прав, прочной экономической основой.
К российской действительности он относился весьма критически и позволял себе смелые высказывания. В одной из записок 1802 г. он говорит: «Итак, вместо всех пышных разделений свободного народа русского на свободнейшие классы дворянства, купечества и проч. я нахожу в России два состояния: рабы государевы и рабы помещичьи. Первые называются свободными только по отношению ко вторым, действительно же свободных людей в России нет, кроме нищих и философов»[118]. В пору, когда русский литературный язык только формировался, Сперанский, несомненно, был выдающимся мастером слова.
Сперанский видел гибельность крепостного права для России и относился к нему в принципе отрицательно, но не предлагал отменять его в скором будущем. Он ставил ликвидацию крепостного права далеко не на первом месте в программе преобразований, считая, что «в государстве, где утверждена свобода политическая, гражданское рабство уменьшается само собой»[119]. Гражданским рабством Сперанский называл крепостное право, а под политической свободой подразумевал введение конституционного правления. Против этой точки зрения позже решительно выступили некоторые декабристы, особенно Николай Тургенев. Они справедливо считали, что без ликвидации крепостного права никакой политической свободы быть не может.
Экономические
