которого Блок женился в 1903 г.) и семья М. С. Соловьева, который был братом
и «лучшим я» знаменитого писателя.
В 1898 г. Блок поступил в университет и учился там довольно долго,
потому что перешел с факультета права на филологический; поэтому он
получил диплом только в 1906 г., когда уже был известным поэтом. Стихи он
начал писать очень рано. В 1900 г. он уже был оригинальным поэтом, как по
стилю, так и по сути. Вначале его стихи не публиковались. Только в 1903 г.
несколько стихотворений было напечатано в журнале Мережков ского Новый
путь. В 1904 г. они вышли отдельной книжкой под названием Стихи о
прекрасной даме. Блок всегда настаивал, что его поэзия может быть по-
настоящему понята и оценена только теми, кто сочувствует его мистицизму.
Это утверждение особенно справедливо, когда речь идет о первой его книге.
Если читатель не понимает мистического «фона», стихи покажутся ему просто
словесной музыкой. Чтобы быть понятыми, эти стихи должны быть
истолкованы. Это, однако, не слишком трудная задача, если пользоваться
собственной статьей Блока О современном состоянии русского символизма
(1910) – очень важное его самораскрытие – и подробным комментарием Белого
в его замечательных Воспоминаниях о Блоке. Стихи о прекрасной даме –
мистическая «любовная история» с Особой, которую Блок отожествлял с
героиней Трех видений Соловьева – Софией, Божественной мудростью, женской
ипостасью Божества. После комментариев самого Блока и Белого разобраться в
его лирике уже не так трудно. Друзья Блока – мистики – да и он сам всегда
настаивали, что эти Стихи – самая важная часть его творений, и хотя обычный
читатель стихов может предпочесть могучую поэзию третьего тома, эти ранние
Стихи, конечно же, очень интересны и биографически важны. Несмотря на
влияние Соловьева (материал) и Зинаиды Гиппиус (метрическая форма), они
вполне оригинальны и стилистически странно зрелы для двадцати-
двадцатидвухлетнего человека. Основная черта этой поэзии – полная свобода
от всего чувственного и конкретного. Это туманность слов, которая действует
на неподготовленного читателя просто как словесная музыка. Как ни одна
другая, эта поэзия отвечает верленовскому правилу: « de la musique avant toute
chose» («музыки, музыки прежде всего!»). Нет в мире ничего « plus vague et
130
plus soluble dans l’air» («более смутного и более растворимого в воздухе»), чем
эта поэзия. Позднее, в пьесе Незнакомка Блок заставляет Поэта (который,
несомненно, самопародия) читать свои стихи половому в трактире и тот
выносит свой вердикт: «Непонятно-с, но весьма утонченно-с!» Не считая
нескольких посвященных, отношение к Блоку его тогдашних поклонников было
во многом похоже на отношение полового.
Дальнейшая популярность его ранней поэзии (заключенной в первом томе
его сочинений) как раз и вызвана была помешательством на стихах, которые
были бы так же чисты и свободны от содержания, как и музыка.
Вначале поэзию Блока ценили лишь немногие. Критики или не обращали
на нее внимания, или же третировали ее с насмешкой и негодованием, что было
общим уделом символистов. Читать Блока стали значительно позже. Но
литературные круги сразу поняли значение нового поэта: Брюсов и
Мережковский очень тепло его приняли. Младшие символисты пошли в своем
энтузиазме еще дальше: два молодых москвича, Андрей Белый и Сергей
Соловьев (сын М. С. Соловьева) увидели в его поэзии весть, близкую их
собственному духовному настрою, и Блок стал для них пророком и провидцем,
чуть ли не основателем новой религии. Эти молодые мистики с горячей и
странно-реалистической верой ожидали нового религиозного откровения, и
эфирная блоковская поэзия показалась им Благовещеньем новой эры. В своих
Воспоминаниях Белый описывает напряженную атмосферу мистического
ожидания, в которой молодые Блоки (Блок женился на Л.Д. Менделеевой), он
сам и Сергей Соловьев жили в 1903–1904 гг.
Но это продолжалось недолго. Стихи о прекрасной даме еще печатались,
блокисты были в полном экстазе, когда внезапно визионерский мир Блока резко
изменился. «Прекрасная дама» отказала своему поклоннику. Мир для него
опустел, небеса покрылись тучами и потемнели. Отвергнутый мистической
возлюбленной поэт обратился к земле. Этот поворот сделал Блока несомненно
более несчастным и, вероятно, худшим человеком, чем он был, но большим
поэтом. Только тут его поэзия приобрела общечеловеческий интерес и стала
понятной не только немногим избранным. Она стала более земной, но вначале и
земля его не была материальной землей. Его вскормленный небом стиль при
первом контакте с грубой действительностью тут же дематериализовывал ее.
Его мир в 1904-1906 гг. – завеса миражей, наброшенная на более реальные, но
невидимые небеса. Его стиль, бесплотный и чисто музыкальный, прекрасно
подходил для изображения туманов и миражей Петербурга, иллюзорного
города, тревожившего воображение Гоголя, Григорьева, Достоевского. Этот
романтический Петербург, сновиденье, возникающее в нереальной мглистой
атмосфере северных невских болот, стал основой блоковской поэзии, едва он
коснулся земли после своих первых мистических полетов. «Прекрасная дама»
исчезает из его стихов. Ее сменяет Незнакомка, тоже нематериальное, но
страстное, вечно-присутствующее видение, которым он одержим на всем
протяжении второго тома (1904–1908 гг.). С особой четкостью она является в
знаменитейшем стихотворении (пожалуй, после Двенадцати самом известном),
написанном в 1906 г., характерном сочетанием реалистической иронии с
романтическим лиризмом. Стихотворение начинается гротескно-ироническим
изображением дачного места под Петербургом. В этом логове кипучей
пошлости, где «испытанные остряки» гуляют с дамами и «пьяницы с глазами
кроликов „ in vino veritas“ кричат», появляется Незнакомка:
И каждый вечер, в час назначенный
(Иль это только снится мне?),
Девичий стан, шелками схваченный,
131
В туманном движется окне.
И медленно, пройдя меж пьяными,
Всегда без спутников, одна,
Дыша духами и туманами,
Она садится у окна.
И веют древними поверьями
Ее упругие шелка,
И шляпа с траурными перьями,
И в кольцах узкая рука.
И странной близостью закованный,
Смотрю за темную вуаль,
И вижу берег очарованный
И очарованную даль.
Глухие тайны мне поручены,
Мне чье-то солнце вручено,
И все души моей излучины
Пронзило терпкое вино.
И перья страуса склоненные
В моем качаются мозгу,
И очи синие бездонные
Цветут на дальнем берегу.
В моей душе лежит сокровище,
И ключ поручен только мне!
Ты право, пьяное чудовище!
Я знаю: истина в вине.
Разумеется, перевод может дать только очень несовершенное
представление об оригинале – впечатление от поэзии Блока очень сильно
зависит от звучания, от гармонии гласных, от эмоционального и музыкального
колорита того, что иначе могло бы показаться смутным и бессвязным набором
поэтических слов.
К тому же периоду относится целая серия прелестных стихов, где Блок для
разнообразия демонстрирует неожиданный дар уютного и шаловливого юмора.
Серия названа цитатой из Макбета – Пузыри земли. Это стихи о
