полностью переменит и преобразит жизнь. Эти ожидания еще усилились, когда
друзья узнали о видениях и поэзии Блока. В это время Белый учился в
Московском университете, что заняло у него восемь лет: он получил диплом по
философии и по математике. Несмотря на его блестящие способности,
профессура смотрела на него косо из-за его «декадент ских» писаний –
некоторые даже не подали ему руки на похоронах отца. Первое из
«декадентских» писаний появилось в 1902 г. под раздражающим названием
Симфония ( Вторая драматическая). Несколько исключительно тонких
критиков (М. С. Соловьев, Брюсов и Мережковские) сразу распознали тут нечто
совершенно новое и многообещающее. Это почти зрелое произведение дает
полное представление как о юморе Белого, так и о его изумительном даре –
писать музыкально организованную прозу. Но критики отнеслись к этой
симфонии и к тому, что за ней последовало, с негодованием и злобой, и на
несколько лет Белый заменил Брюсова (которого начинали признавать) – теперь
все нападки на «декадентов» обращены были на Белого, Белый был основной
мишенью. Его обзывали непристойным клоуном, чьи ужимки оскверняют
священную область литературы. Отношение критики безусловно понятно и
простительно: почти во всех произведениях Белого бесспорно есть элемент
дурачества. За Второй симфонией последовала Первая ( Северная, героическая,
1904), Третья ( Возвращение, 1905) и Четвертая ( Кубок метелей, 1908), а
также сборник стихов Золото в лазури (1904) – и все встретили такой же прием.
В 1905 г. Белый (это все время приходится повторять, рассказывая о
символистах) был захвачен волной революции, которую он пытался объединить
с соловьевским мистицизмом. Но последовавшая реакция вы звала у Белого
подавленность, как и у Блока, депрессию, и он потерял веру в свои
мистические идеалы. Подавленность излилась в двух стихотворных сборниках,
139
появившихся в 1909 г.: реалистическом – Пепел, где он подхватывает
некрасовскую традицию, и Урна, где он рассказывает о своих блужданиях по
абстрактной пустыне неокантианской метафизики. Но отчаяние и
подавленность Белого лишены угрюмой и трагической горечи Блока, и читатель
поневоле относится к ним не так серьезно, тем более, что сам Белый поминутно
отвлекает его своими юмористическими курбетами. Все это время Белый писал
прозу том за томом: писал блестящие, но фантастические и импрессионистские
критические статьи, в которых объяснял писателей с точки зрения своего
мистического символизма; писал изложения своих метафизических теорий.
Символисты высоко его ценили, но широкой публике он был почти не известен.
В 1909 г. он опубликовал свой первый роман – Серебряный голубь. Это
замечательное произведение, которому вскоре предстояло оказать такое
огромное влияние на историю русской прозы, вначале прошло почти
незамеченным. В 1910 г. он прочел ряд докладов в Петербургской «поэтической
Академии» о русской просодии – дата, с которой можно отсчитывать само
существование русской просодии как отрасли науки.
В 1911 г. он женился на девушке, носившей поэтическое имя Ася
Тургенева, а в следующем году молодая пара познакомилась с известным
немецким «антропософом» Рудольфом Штейнером. Штейнеровская
«антропософия» есть грубо конкретизированная и детализированная обработка
символистского мировоззрения, которое считает человеческий микрокосм во
всех его деталях параллельным вселенскому макрокосму. Белый и его жена
были заворожены Штейнером и четыре года прожили в его магическом
заведении в Дорнахе, близ Базеля («Гетеануме»). Они принимали участие в
строительстве Иоганнеума, который должен был быть выстроен только
адептами Штейнера, без вмешательства непросвещенных, т.е.
профессиональных строителей. За это время Белый опубликовал свой второй
роман Петербург (1913) и написал Котика Летаева, который был опубликован
в 1917 году. Когда разразилась война, он занял четко-пацифистскую позицию.
В 1916 г. он был вынужден возвратиться в Россию для военной службы. Но от
этого его спасла революция. Как и Блок, он попал под влияние Иванова-
Разумника и его «скифского» революционного мессианизма. Большевиков он
приветствовал как освободительную и разрушительную бурю, которая
разделается с одряхлевшей «гуманистической» европейской цивилизацией.
В его (очень слабой) поэме Христос воскрес (1918) он, еще более настойчиво,
чем Блок, отождествляет большевизм с христианством.
Как и Блок, Белый очень скоро потерял веру в это тождество, но, в отличие
от Блока, не впал в унылую прострацию. Напротив, именно в самые худшие
годы большевизма (1918–1921) он развил бурную деятельность, вдохновленную
верой в великое мистическое возрождение России, нарастающее вопреки
большевикам. Ему казалось, что в России на его глазах возникает новая
«культура вечности», которая заменит гуманистическую цивилизацию Европы.
И действительно, в эти страшные годы голода, лишений и террора в России
происходил удивительный расцвет мистического и спиритуалистического
творчества. Белый стал центром этого брожения. Он основал «Вольфилу»
(Вольная философская ассоциация), где свободно, искренно и оригинально
обсуждались самые жгучие проблемы мистической метафизики в их
практическом аспекте. Он издавал Записки мечтателя (1919–1922),
непериодический журнал, смесь, в которой содержится почти все лучшее, что
было опубликовано в эти тяжелейшие два года. Он преподавал стихосложение
пролетарским поэтам и с невероятной энергией читал лекции чуть не каждый
день. За этот период, кроме множества мелких произведений, им были
140
написаны Записки чудака, Преступление Николая Летаева (продолжение
Котика Летаева), большая поэма Первое свиданье и Воспоминания о Блоке. Он
был вместе с Блоком и Горьким (которые ничего не писали и потому в счет не
шли) крупнейшей фигурой в русской литературе, причем куда более
влиятельной, чем они оба. Когда возродилась книжная торговля (1922),
издатели первым делом стали печатать Белого. В том же году он уехал в
Берлин, где стал таким же центром среди писателей-эмигрантов, каким был в
России. Но его экстатический и беспокойный дух не позволил ему оставаться за
границей. В 1923 г. он вернулся в Россию, ибо только там он чувствует
соприкосновение с тем, что считает мессианским возрождением русской
культуры.
Андрей Белый обычно считается прежде всего поэтом, и, в общем, это
верно; но его стихи и по объему, и по значению меньше, чем его проза.
В стихах он почти всегда экспериментирует, и никто не сделал больше, чем он,
в открытии доселе неизвестных возможностей русского стиха, особенно в его
традиционных формах. Его поэзия не отмечена величественностью и страстным
напряжением, как у Блока. Ее воспринимаешь легче всего, если относиться к
ней как к словесной игре. Первая его книга переполнена древнегерманскими
ассоциациями (более в сюжетах, чем в форме). На многих страницах вы
встретите Ницше с его символами Заратустры, и Беклина с его кентаврами, но
уже и тут видны первые плоды его юмористического натурализма. Пепел, самая
реалистическая его книга, одновременно и самая серьезная, хотя в ней
содержатся некоторые самые смешные его вещи ( Дочь священника и
Семинарист). Но господствующая нота – мрачное и циничное отчаяние. В этой
книге находится самое серьезное и сильное стихотворение Белого – Россия
(1907):
