всеми в том, что
он, оказывается, их давний знакомец. Хотя так ли важно теперь их прежнее знакомство? Эта
встреча могла произойти и сама по себе. Как бы там ни было, но вопрос о работе, где не надо
ничего придумывать – это как палочка выручалочка. Выложив всё о своих делах на заводе, Роман
рассказывает о службе в армии, никак не понимая, почему даже его рассказ про армию, обычно
скучный для посторонних, воспринимается здесь с таким вниманием. В этой пристальности
внимания видится даже подвох: ведь он же совсем для них чужой. Трудно поверить в то, что тебя
тут как будто ждали давным-давно.
– А родители твои кто? – интересуется Иван Степанович.
– Можно сказать, крестьяне, – уже чуть напряжённей отвечает Роман, чуя приближение
возможной развязки.
– Живут в селе?
– Ага, в селе.
– А как оно называется?
У Романа перехватывает дыхание – вот и всё! Но назвать какое-нибудь другое село нельзя – это
похоже на предательство. Он вздыхает, обречённо качает головой и, вздохнув, сообщает:
– Пылёвка…
– О! – обрадованно восклицает Иван Степанович, оглянувшись на жену. – Так это там, где
сестра твоя живёт.
– Из Пылёвки… Роман… – произносит Тамара Максимовна.
Теперь она вглядывается, просто впившись в него взглядом. И Роман, уже словно открываясь,
смотрит на неё с улыбкой – да я это, Тамара Максимовна, я. Ну, изобличили, что поделаешь… Она
всматривается в него, наверное, целую минуту, не замечая, что её рот открывается от удивления
всё шире. Кажется, она видит, как в этом незнакомом молодом человеке, сидящем напротив,
медленно проявляются знакомые черты.
– Тот самый мальчик? Ромка? – спрашивает Тамара Максимовна, но больше, кажется, сама
себя. – Ого-го, смотри-ка, в какого гренадёра вымахал… Ваня, – тут же дрогнувшим голосом
продолжает она, повернувшись к мужу, – ты скажешь, что такого не бывает… Что такое
показывают лишь в кино. Но ведь они познакомились ещё детьми. Так же, как и мы с тобой… А
теперь, оказывается, снова вместе…
– Ну и что тут такого? – говорит Иван Степанович, но, пожалуй, лишь для того, чтобы тоже
скрыть своё удивление.
– А-а…, – обиженно машет на него Тамара Максимовна, – тебе, сухарю, этого не понять!
Роман даже в этой волнующей ситуации не может сдержать улыбки. Сильно уж напоминает это
перепалку его родителей, только мать даже в такой трогательный момент припечатала бы тут ещё
что-нибудь и непечатное. Но по-своему тоже трогательно.
– Ирэн, – повернув голову к дочери, но не отпуская взглядом Романа, чуть строже продолжает
Тамара Максимовна, – тебя точно нужно прибить. Как ты могла скрывать от меня такое… Устроили
тут, понимаешь, представление. – Теперь в её голосе неподдельная обида уже на дочь. – Ведь я
же была, можно сказать, у истоков вашей дружбы, уж я-то помню, как неумело этот мальчик
пытался ухаживать за тобой, а ты?
Хорошо, однако, то, что Тамара Максимовна смотрит при этом не на дочь, потому что Ирэн и
сама сидит открыв рот, в состоянии полного потрясения. Вот так сюрприз она домой привела –
сюрприз с сюрпризом!
От нервного озноба уже потряхивает и Романа. А если сказать родителям Голубики, что их
новому знакомству нет и часа?
Требуется ещё минута молчания для переваривания каждым этой ситуации. Зато уж всякой
неловкости потом как не бывало. Свои, оказывается, люди! Общих тем находится так много, что
эмоциональная Тамара Максимовна, не способная быстро принимать подобные ситуации,
перескакивает с одного на другое.
– Как там сестрица-то моя? Совсем, говорят, запилась? Мне и ехать к ним страшно. И чем ей
помочь, не знаю. Споил её этот идиот. А как мне Серёжку жаль. Такой способный мальчишка был.
77
Редко стал забегать: видно, за родителей стыдно. Как бы тоже не спился.
– Мама, – одёргивает её дочь, – ну чего ты? С чего это Серёжка должен спиться?
– Да это я так. Всяко же бывает. Ох, не дай-то Бог.
Однако, о чём бы ни говорили, Роман чувствует себя здесь как дома.
Но если бы потрясения закончились на этом! Когда все темы разговоров оказываются
исчерпанными, начинается вдруг принципиально иная, неожиданная тема и одновременно новая
волна синего прилива Судьбы.
– Ну, в общем, я не знаю, как вот ему, – говорит Тамара Максимовна, строго кивнув на мужа, –
но мне всё с вами ясно. Мы видим, Роман, что ты человек серьёзный. В общем, уж позвольте, как
говорится, сразу быка за рога…
На мгновение она сосредоточенно смолкает. Иван Степанович, уловив, о чём она сейчас
заговорит, со вздохом поднимается и ходит вдоль своей красной изысканной стенки.
– Так вот, – продолжает Тамара Максимовна, – встречаетесь вы, по моим агентурным данным, –
тут она снова не может сдержаться от невольной, но нервной улыбки, – уже около года. Я уж не
говорю о вашем давнем знакомстве. Так что, о какой-либо случайности отношений тут и речи не
идёт. Однако ж, ваши встречи – как бы это выразиться? – не совсем целомудренны. И потому, если
вы действительно, как говорит Ирэн (да что там «говорит», я и сама вижу её терзания), любите
друг друга, то мы, можно сказать, не возражаем, что ли… если вы станете жить вместе. Открыто и
по-человечески. Короче, ставлю вопрос ребром: женитесь вы, наконец, или нет? По-моему, люди
без семьи всё-таки портятся. Решайте… Ну, а первое слово – мужчине. В нашей семье принято так.
Несмотря на то, что первое слово в семье Лесниковых принадлежит мужчине, это непростое
решение озвучено женщиной. Однако, судя по напряжённому взгляду Ивана Степановича, и он
тоже полностью на стороне «своего слова», высказанного женой.
Роман боится, что, заговорив, станет заикаться. Он полностью во всём запутался. А ведь
Голубика-то, вопреки страхам, не смотрит на него снисходительно, как в детстве. Хочется даже
самому глянуть на себя как-нибудь в этот момент со стороны – может быть, и впрямь в нём
появилось теперь что-то особенное? Но надо же что-то говорить, от него ждут серьёзного,
взвешенного ответа. Только откуда эту взвешенность взять? Роман сдвигается на краешек кресла,
готовый для любого движения. Сказать «да»? А если Ирэн, эта прекрасная ведьма, безупречно
сыгравшая свою роль, засмеётся и раскроет розыгрыш, признавшись, что её мужчина совсем
другой, хоть она и поражена такой невероятной встречей. И тогда он со всей своей серьёзностью, с
рассказами о работе, службе, родителях, окажется ещё более жалким, чем когда-то в детстве.
Почему, кстати, они сами-то ничего не заметят? Ведь год этого якобы его жениховства никуда не
укладывается. В прошлом году он в это время ещё в наряды на границе ходил. Не засмеяться ли
сейчас первому, раскрывая эту нелепую игру?
