А что она? А она… И как это понимать?! Голубика,
едва дождавшись его взгляда, незаметно, почти одними глазами кивает: говори «да». Это что,
продолжение розыгрыша? Или она согласна замуж за него? А если согласна, то что же он? Видно,
как родители уже нервничают от его заминки. Особенно неловко Ивану Степановичу. Да нет,
никакой это не розыгрыш: разве может Ирэн так смеяться над родными?
– Да я, в общем-то, ничего, – почти шепчет Роман, – как вот. . – он вдруг (что уж совсем не лезет
ни в какие рамки) начисто забывает имя той, которая до сих пор снится иногда ночами, и лишь
растерянно кивает в её сторону. – Как вот она…
– Вы только посмотрите на него! – вдруг с усмешкой выдаёт Голубика, отчего душа Романа
уходит в пятки, – он, видите ли, согласен! Вот всегда ты так: ничего да ничего, – повернувшись уже
к нему, ласково и капризно передразнивает она. – А где мы будем жить? У тебя в общежитии?
Роман готов со стыда провалиться за свою вдруг обнаружившуюся легкомысленность –
Господи, да когда же было подумать ещё и об этом!?
– Ай-я-яй! – восклицает Тамара Максимовна. – Так вы встречаетесь в общежитии!? Как всё это
нехорошо… Ваня, ты слышишь, – жалуется она, – наша дочь ходит в общежитие!
– А ты ко мне не ходила? – спрашивает Иван Степанович и поправляется, – то есть, не бегала?
– Ваня, да как ты можешь?! При детях… – обижается она.
– Ну, в общем, ладно, не в том дело, – говорит Иван Степанович. – Конечно, жить с нами вы не
захотите. Теперь это не модно. Теперь уже, видишь ли, и в общежитие ходить неприлично. Да и
верно: не для мужчины это – жить с родителями. Что ж, разменяемся. В крайнем случае, доплатим.
У нас будет двухкомнатная, у вас – однокомнатная. А уж дальше сами разворачивайтесь – вы
молодые.
Судя по всему, этот вопрос уже не раз обсуждался между ними, правда, за спиной дочери. И,
судя по всему, в связи с тем неизвестным мужчиной, с которым она то ли встречается, то ли
встречалась.
– Папка! – кричит Голубика, захлопав в ладоши, и бросается на шею своего низкорослого отца.
– Какие же вы замечательные у меня! Спасибо вам, спасибо! Видишь, Рома, как всё здорово!
Наконец-то у нас будет свой угол.
– Ну ладно, давайте уж тогда всё сразу. Уж переволноваться, так за один раз, – наконец
78
успокоившись, говорит Тамара Максимовна, промокая платочком глаза. – Что наши молодые
думают насчёт свадьбы?
– Мам, ну какая у меня свадьба?! – даже с упрёком возражает Голубика. – Это с Серёнькой-то?
Прошлое Ирэн, оставившее ей сына, видимо, уже достаточно обговорено в семье, и все
относятся к нему спокойно.
– Ну, а ты, Роман, как? – спрашивает, как уже ни верти, а его будущая тёща.
– Лучше уж как-нибудь попроще, – мямлит он, ещё никак не видя себя в образе жениха.
– Ну что ж… – произносит Тамара Максимовна. – Может быть, оно и правильно. Излишняя
напыщенность ни к чему… Но только обязательно пригласи своих родителей. Надо же нам
познакомиться…
– Я им потом напишу, – обещает Роман.
– Но ты как будто чем-то недоволен, – тут же замечает Тамара Максимовна. – Может, что-то не
так?
– Да, есть немного, – признаётся Роман. – Ведь я, выходит, буду у вас в примаках?
– В каких ещё примаках? – удивляется Голубика.
– Раньше примаком называли того, кто приходил в семью жены и жил на всём готовеньком. Я
бы предпочёл заработать квартиру сам. А пока можно было бы и в общаге пожить. Отдельную
комнату там дадут.
Тамара Максимовна огорчённо всплёскивает руками, и, словно ища поддержки, смотрит на
мужа.
– Ах, вот оно что! – обрадовано восклицает Иван Степанович и солидарно жмёт Роману руку, –
я-то думаю, чего это он сник? Что ж, я рад за свою дочь. Кажется, она встретила настоящего
мужчину. Значит, ты говоришь, раньше так было? Что ж, разговор вполне мужской. И я объясню
тебе по-мужски. Дело тут не только в тебе и в твоих принципах. Ты же видишь, что у Ирины
имеется, можно сказать, существенный довесок, – Иван Степанович кивает в сторону внука.
– Папа, – уязвленно встревает Ирэн, – ну как ты можешь так говорить!
– Молчать! – прикрикивает вдруг Иван Степанович. – Отец знает, как надо говорить! – Он
смотрит сначала на одну, а потом на всякий случай и на другую женщину, и они опускают свои
синие глаза. – Так вот, – продолжает он, – мы как родители хотим, чтобы всё у вас было хорошо. И
именно поэтому, уважая твоё мужское самолюбие, предлагаем за дочерью ещё и квартиру. И ты
должен это принять.
– Ничего себе! – снова вмешивается Голубика, но с нотками сдерживаемой радости. – Прямо
домострой какой-то.
– А ты как хотела?! – снова повышает голос взволнованный Иван Степанович. – И нечего отцу
перечить!
Роман теряется вконец. Сказать ему больше нечего, и получается, что он согласен по всем
статьям.
Когда после длинного чаёвничания с такими разговорами и фантастическими решениями Роман
собирается уходить, Тамара Максимовна придерживает его в прихожей.
– Так ты, может быть, и переночуешь у нас? А то, гляди, снова на нелегальное положение
перейдёшь…
– Да нет, мне нужно сегодня обязательно в общежитии быть, – теперь уже легко обманывает
Роман, – мастер наказывал ребятам кое-что передать…
– Я провожу, – говорит Голубика, вытесняя мать из прихожей.
Она накидывает пальто и выходит с Романом в подъезд. Уже оказавшись за дверью, они стоят и
смотрят в глаза друг другу.
– Ну, ни фига себе! – только и произносит Роман. – Что это было такое?
– Я видела, как ты боялся, – отвечает она, – только шутки тут нет. Для меня всё это тоже было
шоком, но я сказала себе: «Не бойся и хотя бы раз в жизни прими решение сразу. Иногда именно
так и надо поступать». И приняла. Вот.
Она стоит, покорно опустив свой синий взгляд. И Роман чувствует, как по всему его телу бегут
мурашки.
– Ты придёшь? – спрашивает она.
– Приду.
– Тогда ступай. Поздно уже. Все остальные вопросы – потом. А с другой стороны, подумай. Ты
можешь просто не прийти, и всё.
Из подъезда Роман вылетает, как на крыльях. Вот это да! Ждал чуда?! Вот и дождался! Пусть ни
у кого в жизни такого не бывает, а в твоей – всё возможно. И ты в это поверь! В голове всё
постепенно приходит в порядок. Судьба, свершившая своё дело, откатывается волной, оседает и
превращается в обыденный жизненный наст. Однако, куда свернёшь теперь с того пути, который
она задала? Никогда раньше Роман не задумывался над тем, что ведь, по сути-то, приход всякого
большого чувства –
