поддаваться мрачным мыслям даже на краю жизни… В жизни все чередуется — хорошее с плохим, плохое с хорошим. И если нам сейчас плохо, то, значит, завтра будет хорошо. Плохое не может продолжаться бесконечно. Мы всегда живем как на волнах — то вверх, то вниз. Но снизу все равно опять наверх…
Глеб словно бы наговаривал, не умея петь, колыбельную песенку — и Лена незаметно уснула.
Он лежал и напряженно прислушивался: не заработает ли машина?
Машина не работала.
Тогда его слух перемещался на палубу: не кричат ли там «Все наверх!»?
Нет, и этого не было.
И долго, долго тянулось колыхающееся время…
— Я не отлежала тебе руку? — вдруг открыла Лена глаза, уже не такие яркие, какие были в Крыму.
— Нет, нет, отдыхай. Я покараулю тебя, — сказал Глеб.
— Я уже выспалась… Мы много проехали?
— Не знаю.
— А ты спроси.
— Никто не знает… Никто не выходит на палубу.
Лена приняла это объяснение и снова умолкла, закрыла глаза.
— Господи, когда же конец? — прошептала она много времени спустя.
Потом еще:
— И зачем это болтают разные глупости про офицерских жен? Они — героини. Как те женщины, что у Некрасова…
13
— Старшие команд — к начальнику эшелона! — прокричал сверху посыльный, и в твиндеке стало тихо. Смолкли жалобы, стоны, разговоры. Женщины и даже дети начали передавать по цепи:
— Старшие команд — к начальнику эшелона!
В этих голосах слышалась скорее надежда, а не тревога. Люди не могли знать, зачем собирают старших, и думали разное: может быть, откроют бочки с огурцами и помидорами и станут законно выдавать соления страдающим от морской болезни, а может, получено какое-нибудь сообщение с материка… Мало ли что! По крайней мере, ничего особенно плохого не ждали. Куда тут хуже-то?.. Может быть, только Тихомолов да еще скрывшийся где-то в дальнем углу его вчерашний знакомый поняли всю серьезность этого вызова. Но и тот и другой молчали.
Завозился на своем привилегированном месте — крайнем у прохода — старший седьмой команды майор Доброхаткин. Но только он поднялся, как его тут же стошнило.
— Капитан Тихомолов! — жалобным, но все же вроде как «командным» голосом позвал он.
— Я вас слушаю! — отозвался Глеб.
— Сходи за меня на совещание.
Глеб боялся уходить далеко от Лены, и ему хотелось как-нибудь отказаться от этого поручения. Но когда почти наверняка знаешь, почему собирают старших команд…
— Ладно, схожу, — отозвался он.
— Осторожней ходи по палубе! — попросила Лена.
На палубе он первым делом глянул на берег и увидел, что он заметно и неоспоримо приблизился. Заборчик из рифленого железа превратился в высунутую из воды челюсть какого-то огромного чудовища. А здесь была неуправляемая, набитая до отказа людьми железная коробка. Правда, с шикарной капитанской каютой, где и проходило совещание.
Начальником эшелона на «Петре Чайковском» был командир полка, Герой Советского Союза. Бывший «западник», успевший повоевать и на Востоке, против японцев. Офицеры из его полка говорили, что он уже мог бы командовать дивизией, но якобы не придает большого значения повышениям по службе и резковат в обращении. Не умеет выслуживаться, не признает никакой лакировки. На войне был смел и расчетлив. Золотую Звезду получил на днепровской переправе, командуя батальоном. Гордится ею.
— Ну вот что, старши́е, — начал полковник. — Положение у нас, по-русски сказать, — хреновое. Серьезная авария. Я долго не хотел собирать вас, да и капитан просил не тревожить народ, но время идет, а положение не улучшается. Может встать вопрос о переходе людей на спасательные средства. Поэтому я и решил созвать вас, чтобы вы были в курсе дела и помогли нам предотвратить панику… Но прежде всего не паникуйте сами! — вдруг прикрикнул начальник эшелона, уставившись на кого-то стоявшего у двери. Остальные завертели головами, желая взглянуть на «паникера». Но полковник уже отвел от него глаза и проговорил:
— Это всех касается!
После начальника эшелона говорил «батя», капитан «Чайковского». Он говорил сидя и, прежде чем начать, несколько времени разглаживал-раздергивал свою бороду на две половинки.
— У нас вышла из строя довольно сложная деталь форсунки, — разъяснил он. — Мы пытаемся выточить ее в нашей корабельной мастерской, но надежд у меня мало, ибо также детали изготовляются только в хорошо оборудованных портовых мастерских. У меня же этим занялись двое мальчишек из мореходки. Поэтому я подал сигнал SOS, учитывая, что снос парохода к берегу при десятибалльном шторме происходит весьма быстро, а уменьшения силы ветра и шторма в ближайшие сутки не предвидится…
Капитан говорил спокойно, пожалуй, даже подчеркнуто спокойно, с некоторым замедлением речи, с попутным разглаживанием-раздергиванием своей великолепной «макаровской» бороды. Глеб Тихомолов, сидевший ближе других, заметил эту подчеркнутость спокойствия, однако не отверг ее, не осудил, скорее — приветствовал. Это не было игрой. В жизни драматические этюды не разыгрываются, если они действительно драматичны. И, кроме того, у капитана были, оказывается, некоторые надежды.
— К нам на помощь, — продолжал он, — уже выслан известный всем ледокол «Ермак», достаточно мощное и надежное судно. Идет в нашу сторону также теплоход «Ленинград» типа «либерти», идет порожняком, с хорошей скоростью. Кто из них придет раньше, сказать трудно. Возможно, придут одновременно и подоспеют чуть раньше, чем нас разобьет о скалы…
Тут капитан улыбнулся, немного бравируя.
— А мы слышали, что «Чайковский» только что вышел из капитального ремонта, — проговорил кто-то из приглашенных на совещание.
Капитан на это никак не отозвался. Видимо, он хотел показать, что не время выяснять такие вопросы. В тяжелых ситуациях подобает действовать, не отвлекаясь на обсуждение причин возникшей ситуации. Но люди все-таки ждали ответа. И тогда опять поднялся начальник эшелона.
— Прошу достать блокноты и карандаши, — сказал он. — Вам нужно записать номера и местонахождение спасательных средств, выделенных для каждой команды. Хочу заверить вас, что для женщин и детей хватит
