его разбудили, не дали как следует отоспаться?
16
24 октября
С н о в а П е т р о п а в л о в с к - н а - К а м ч а т к е
Нас поставили к причалу судоверфи, где «Чайковскому» предстоит ремонт. У причала медленно, муторно покачивает. Прибыл главный инженер судоверфи, осмотрел машину и весь пароход, поставил диагноз:
— Хорошо, если дойдет до Чукотки. Обратно его гнать не стоит.
А пока суд да дело, ко всему привычные «чайковцы» двинулись на городской базар, потащили туда свой заветный владивостокский лук, припасенный против чукотской цинги. Оказывается, здесь растут и созревают почти все овощи, но лук почему-то не растет и потому пользуется большим спросом. Местные жители быстро освободили нас от лука, а мы закупали на вырученные деньги картошку, балык, молоко для детей. Пытались продавать кое-что из одежды, но такой товар здесь не в почете. Местные не хотят «обарахляться» и подкапливают деньги к возвращению на Большую землю. А для здешней жизни — что есть, то и ладно. Не для гулянок сюда приехали…
Когда мы сошли с парохода на причал, Лена вдруг пошатнулась и схватилась за мою руку.
— И тут качает! — с ужасом сообщила она.
Мне тоже земля показалась недостаточно прочной. Пошутил:
— Узенький полуостров — вот океан и раскачал его.
— Я тебе правду говорю! — обиделась Лена.
И всю дорогу жаловалась, что земля «плавает под ногами».
Потом у нас был царский обед — балык с горячей картошкой. Поуспокоилась качка. Лена повеселела и сразу как-то посвежела — у нее это делалось одновременно и быстро.
— Может, я и доеду? — вдруг спросила она, глядя на меня чистыми глазами, которые снова вдруг стали их сиятельствами. — Может, мне и не надо здесь оставаться? Как ты считаешь?
Это она продолжала разговор, начатый в море, в последнюю ночь перед Петропавловском. Ей тогда совсем стало плохо. «Если я дотяну до Петропавловска, ты меня оставь в нем, — просила она. — Больше я не смогу… Доживу до весны, до следующей навигации, а там приеду к тебе… Или ты за мной приедешь… Я еще прошлый раз слышала, что за четыреста рублей в Петропавловске можно снять маленькую комнатку… Ты же сможешь присылать мне сколько-нибудь денег?..» В общем, она думала обо всем этом всерьез, практично, и я не мог отговаривать ее. Я уже и сам боялся за ее здоровье, даже за жизнь. Тут еще прошел слух, что одна женщина родила на «Чайковском» мертвого ребенка. Потом добавили, что умерла и женщина-роженица… «Да, — согласился я тогда. — Если можно будет остаться тебе в Петропавловске и как-то дотянуть до получения денег, оставайся».
А теперь она уже боится и сомневается: хорошо ли не доехать до места? Как-то еще раньше она говорила, что эта дорога для нас самая важная. Как мы пройдем ее, так и вся наша дальнейшая жизнь пойдет…
25 октября
С утра по всему твиндеку разносится стук и звон всевозможной посуды, выкрики: «Пятая команда — за завтраком!», «Третья команда — за чаем!». Дежурные «кашеносы» быстро отправляются за супом. Потом возвращаются.
— Давайте посуду под суп!
— Чай получай!
На трепе, выходящем на палубу, нередко возникают пробки: сверху несут суп и чай, наверх — горшки, тазики.
После завтрака женщины начинают промышлять насчет стирки. Более совестливые выходят на палубу или на берег, другие устраиваются прямо в твиндеке. Много пеленок.
Вечером на середине твиндека за столом заседают преферансисты, вокруг них — болельщики. В разных концах разгораются самые неожиданные споры — например, о том, положен ли ординарец начальнику связи полка, или сколько тестомесов надо иметь в пекарне, выпекающей 10000 кг хлеба, или почему на море бывает качка, когда почти не видно волны, и т. д. и т. п. Некоторые читают. Другие занимаются с детьми. Молодые — целуются в темных уголках. А женщины, как и в любом другом месте, судят потихоньку других, бранят капитана, пароход, своих мужей и бедного Петра Ильича Чайковского, чье имя неразумно было присвоено пароходу-неудачнику. Невольно подумаешь, всегда ли хорошо быть пароходом-человеком.
Так живем.
Во Владивостоке сел на пароход маленький щенок. Теперь он уже вырос и просится сам «на двор».
Сегодня объявили, что на корабле новорожденный.
Лена простудилась и лежит. Трудно ей! И без того тяжко, бездомно и неприютно, а тут еще холода, морозы — и полное отсутствие теплых вещей. Ей хочется то одного, то другого, а у нас ничего такого нет. И мне очень тяжело слышать:
— Глебушка, я хочу редьки… С каким удовольствием я съела бы огурчик!
Сегодня собрали у всех аттестаты и поехали получать продукты на 19 суток.
11 часов вечера
На палубе страшно воет и метет. Мокрый мелкий снег. Ветер гоняет его целыми косяками и гудит, гудит.
Вечер сегодня прошел быстро и даже интересно. После обеда — собственного борща! — читали тихонько вслух Миклухо-Маклая, одну из наших книжек, которые везем с собой. Борщ, правда, обошелся нам дорого: он стоил крышки от кастрюли, которую унесло ветром в море. Лену это сильно опечалило — посуды здесь никакой нет, а уж на Чукотке тем более.
Впрочем, о горестях и печалях записано уже много. Теперь — о наших радостях.
В багаже, который пришлось вынуть из трюма, была баночка плохих соевых конфет. Купил я их в дороге, ели мы их неохотно, растерлись эти конфеты в пыль. И вот попробовали их здесь. До чего вкусно!
Там же, в багаже, обнаружился мой крымский портсигар с папиросами всеми нелюбимой феодосийской фабрики. Какими же они показались душистыми!
Сегодня сварили на берегу картошку. Картошка так себе, приготовление примитивное, но лучшей и более желанной пищи у нас не было очень давно. Радовались как дети.
Разговаривали с Густовым о том, что неплохо бы посылать в такие путешествия людей, не дорожащих тем, что они имеют. Вот когда поймешь цену самого малого удобства и сладость самой малой ягоды…
