Он еще немного постоял на пороге, может быть, ожидая от Лолы ответа, потом вышел из комнаты. Повернулся в замке ключ.
Все это было так дико, так невозможно, что пощечина, от которой горела щека, была не самым сильным ударом этого вечера.
Оторвавшись от стены, Лола медленно прошла через всю комнату, села на край кровати. Странно, но она не чувствовала себя ни оскорбленной, ни даже уязвленной. Чувство, заполнившее ее всю, было совсем другое — отчетливое, холодное, внятное. Настолько внятное, что его можно было бы считать даже не чувством, а просто мыслью, если бы оно вот именно не заполняло ее всю — так, как не может заполнять мысль.
«Зачем все это? — говорило ей изнутри это всезаполняющее чувство. — Зачем так глупо, так пошло сложилась жизнь? Нет. не сложилась — я сама сложила ее так. Зачем?"
Взошла и встала в окне луна — круглая, оранжево-багровая. Бриллианты Лолиного пояса сверкнули в ее свете так же багрово и мрачно.
«Ради этого? — поймав взглядом их блеск, подумала она. — Нет, и никогда ради этого не было. Тогда ради чего? Почему я у него осталась?»
Она попыталась вызвать в себе то почти забытое ощущение, которое было в ней два года назад, когда она проснулась в похожей на лилию спальне Кобольдова дома. Что это было — страх перед жизнью, растерянность, одиночество, малодушие? Непонятно! Понятно было только: это было что-то такое, на чем нельзя строить жизнь. А она построила, и горящая щека — самая мелкая расплата за то, что она жила с чужим человеком, единственным чувством к которому был у нее холодный интерес, да и то недолгий.
Лола встала, расстегнула пояс — он вовсе не был похож на алмазные подвески королевы, потому что был приобретен без страсти. Пояс скользнул на пол, как сверкающая змея; Лола стянула с себя платье. Голое тело, перечеркнутое французским лифчиком с чашечками-лепестками, тоже сияло в лунном свете как драгоценность, и ей было противно сияние собственного тела.
Она открыла сумку, которую еще не успела разобрать после приезда, надела джинсы и майку, подошла к окну, распахнула тяжелые узкие створки. Второй этаж был здесь невысоким — ведь и потолки в рыбацких домах были невысокими; наверное, чтобы лучше сохранялось тепло.
Сумка глухо ударилась о каменную мостовую — в ней была только одежда, да и той было немного: чемоданы остались на яхте, а сейф с драгоценностями находился в комнате Романа. Впрочем, она и не собиралась брать драгоценности. Лола взялась рукой за виноградные лозы, оплетавшие стену, и резко дернула их вниз. Лозы были прочными, как яхтенные канаты. Она вылезла на подоконник и, держась обеими руками за эти лозы, уперлась ногами в стену . Последний раз она лазала так в детстве — убежала с соседскими мальчишками в горы, чтобы поиграть в альпинистов, а когда вернулась, то впервые в жизни увидела, как мама в голос рыдает, и это потрясло Лолу так, что больше она в альпинистов не играла.
Но навык лазанья по каменной стене, выходит, остался — во всяком случае, достаточный, чтобы спуститься с невысокого второго этажа.
Правда, в самом низу, спрыгивая на землю, Лола все же ссадила локоть. Но на это уже не стоило обращать внимания. Гораздо хуже было бы, если бы Сеня догадался оставить под ее окном кого-нибудь из охранников.
Набросив на плечо ремень сумки, она быстро и бесшумно пошла по улице — туда, где за воротами начинался перешеек, соединявший остров Святого Стефана со всей остальной Монтенегро.
ГЛАВА 8
Ворота были так неприступны, что пробить , их можно было разве что каким-нибудь средневековым тараном.
Тарана поблизости не было. Лола досадливо стукнула кулаком по твердому, как железо, дереву этих дурацких ворот и на всякий случай отступила в тень крепостной стены, такой же неприступной, как они. Можно было, конечно, найти какого-нибудь стража — не в плену же держат здешних жителей, можно же отсюда выходить и ночью, — но ей не хотелось никого искать. Она вспомнила, что, когда вчера днем они входили в ворота, то показывали какие-то бумаги — наверное, о бронировании отеля. А другие люди, довольно многочисленные, покупали билеты. Значит, лучше всего было просто дождаться утра, чтобы исчезнуть незаметно, смешавшись с толпой туристов.
Но дожидаться утра, стоя у ворот, Лоле не хотелось тоже. Она представила себе Сеню, погоню, водворение ее на место и прочую подобную пошлость, напоминавшую детскую игру в шпионов, и ей стало противно. Она не желала в этом участвовать, а поэтому ей надо было оказаться за воротами немедленно!
— Хотите отсюда выбраться? — услышала она у себя за спиной.
Лола обернулась так резко, что чуть не стукнулась лбом о лоб мужчины, произнесшего эти слова. Луна уже взошла высоко, свет ее стал не багровым, а ярко-серебряным, и в этом переливчатом лунном свете Лола сразу разглядела его лицо. Это был космонавт, с которым она час назад сидела за столом.
— А вам какое дело? — процедила она.
Интерес, который проявляли к ней все мужчины, оказывавшиеся в радиусе ста метров, начинал выводить ее из терпения.
«Интересно, этот тоже комбинат перекупить хочет? — зло подумала она. — Или так, переспать на скорую руку?"
— Если хотите, я поищу охранника, — сказал космонавт. — Наверное, отошел куда-нибудь.
— Не надо. Я и сама найду, если понадобится.
— Как скажете, — пожал плечами он. И неожиданно предложил: — Или могу через стену вас перетащить.
Она на секунду представила себе, как этот не богатырского сложения человек перетаскивает ее через стену, будто овцу со связанными ногами или мешок с рисом, и ей стало смешно. Да и вся ситуация была дурацкая: стоит разъяренная девица перед закрытыми воротами и размышляет, каким тараном их можно пробить.
— Через стену я тоже сама могу перелезть, — уже не таким злым голосом сказала Лола.
— А я видел. — Улыбка у него оказалась нейтральная, без намека, и это ее почему-то успокоило, хотя вполне могло быть, что он просто умело скрывает свои намерения. — Это было красиво, как… — Он поискал сравнение, но не нашел и просто повторил: — Это было красиво.
— И для чего вы, скажите пожалуйста, меня разглядывали? — прищурилась Лола.
— Я не разглядывал. Просто вышел на балкон и увидел. Я в соседнем с вами доме живу.
— И, конечно, сразу поспешили за мной, — хмыкнула она.
— Ну, а почему же нет? — удивился космонавт. — Говорю ведь, это было красиво. Мне и стало интересно, куда девушка направляется таким красивым способом.
Удивительно, но его слова не усилили напряжение, в котором она находилась, а наоборот, совершенно ее расслабили. Видимо, дело было в том, что он говорил правду: ему действительно стало интересно, куда направляется девушка, и ничего дополнительного в его интересе не было.
