Она выбрала оптимальное сочетание простоты и дороговизны: платье из черного шелка в шанелевском духе и тот самый израильский бриллиантовый пояс, который Роман заказал когда-то к подобному же мероприятию. Заодно она решила обновить духи, не менее драгоценные, чем бриллианты. У изготовившего их парижского парфюмера было всего три десятка клиентов в Европе, и возможность войти в их число давалась не богатством. Кобольд получил эту возможность по чьей-то очень высокой протекции — такой же, какая помогла ему получить личное приглашение от месье Мартеля на скачки в Эйнтри.
Духи, впрочем, в самом деле были необыкновенные. Они были сделаны из грасского жасмина, в них была добавлена золотая пыль, и налиты они были в хрустальный флакон, который сам по себе являлся произведением искусства. Правда, Лола была уверена, что ни один участник вечернего мероприятия не отличит эти особенные духи от тех, что продаются в подземном переходе. Но, в общем, ей и до этого не было дела. Совершенные создания человеческих рук были для нее ценностью сами по себе, без сторонней оценки.
Ужин оказался многолюднее, чем она предполагала. И не только потому, что на нем зачем-то присутствовал охранник Семен. Кроме Бориса, Кобольда и Лолы в самом большом доме острова-отеля, в зале со сводчатым потолком и просторной верандой, собрались еще какие-то люди. Может быть, Кобольд, как это часто бывало, не утрудился бы тем, чтобы представить их своей спутнице, но Борис сделал это сам.
— Почетные гости президента Черногории, — сказал он, подводя Лолу к трем мужчинам, которые стояли на веранде, увитой розовыми цветами бугенвилии, переговаривались и потягивали красное вино. — Русские космонавты.
— Космонавты? — удивилась она.
— Да, — улыбнулся один из этих мужчин, кряжистый и усатый. Кажется, он представился Игорем; Лола не запомнила, кого как зовут. — А что это вы так удивились?
— Я как-то не думала, что еще бывают космонавты, — пожала плечами она. И, спохватившись, что из-за плохого настроения говорит бестактности, добавила: — Извините.
Усатый раскатисто расхохотался.
— Бывают, бывают, куда ж они денутся? — сказал он. — Вот Иван как раз космонавт, месяц назад из полета вернулся. С Международной космической станции. Его ведь по телевизору сто раз показывали, неужели "не видели?
— Я мало смотрю телевизор.
Лола попыталась улыбнуться, чтобы не выглядеть совсем уж невоспитанной, но улыбаться одними губами она не умела, а настроения для настоящей улыбки не было. Да она и вообще редко улыбалась.
Правда, космонавт, кажется, ничуть не обиделся. Он посмотрел на Лолу с интересом, и интерес в его глазах отличался от того интереса, к которому она привыкла, встречаясь взглядом с посторонними мужчинами — да вот хоть бы с Игорем, кстати. В черных глазах Ивана не было ни праздного любопытства, ни желания потрогать и попробовать новую красивую женщину, ни подчеркнутой, как у Бориса, проницательности. Что это за интерес, Лола не поняла, но ей и не хотелось в этом разбираться. Она лишь мельком отметила, что космонавт почему-то кажется смуглым, хотя на самом деле лицо у него обычное, как у всех; сама она загорела гораздо сильнее. А почему так кажется, Лола понять не успела.
Гостей пригласили к столу, накрытому в зале, и Борис как-то незаметно усадил ее рядом с собой. Она тут же вспомнила слова Кобольда: «Надо будет — ляжешь», — и настроение у нее испортилось окончательно. Вдобавок еще и Сеня уселся рядом с хозяином прямо напротив Лолы, сверля ее таким взглядом, словно у нее в лифчике была спрятана бомба. Хорошо хоть стол был широкий, поэтому взгляд охранника не упирался ей в лоб. А Кобольд и вовсе не смотрел в ее сторону, беседуя с разговорчивым усатым Игорем.
«Да что это я? — рассердилась на себя Лола. — Какая мне разница, кто где сидит, кто на меня как смотрит? Пропади они пропадом все!»
Покачивалась где-то на поверхности чистой воды яхта, обступали ее причудливые берега фиорда, а она сидела тут среди чужих людей и не чувствовала в своей жизни даже того маленького, чуть теплящегося смысла, который едва ли не впервые после детства почувствовала, когда входили на закате в Неаполитанский залив и на рассвете — в Бококоторскую бухту.
— Попробуйте пршут, — услышала Лола и вздрогнула: так некстати ворвался в ее мысли голос Бориса.
Впрочем, и мысли были не такие, о которых стоило бы сожалеть.
— Пршут — это что, вино? — спросила она.
— Это копченый окорок. В горах в каждой деревне есть сушарня, коптильня то есть, в которой его делают. А вино к нему подходит «Вранац про корде». Вот это, красное.
Он налил вина в Лолин бокал; алое пятно переливчато легло на скатерть.
— «Про корде»? — переспросила она. — Сердечное вино?
— Да, кажется, латинский корень именно такой, — кивнул он. — Хорошее вино. Хотя самое лучшее, чтобы вы знали, домашнее, молодое. Называется црмничко вино. Его тоже в горах делают и закусывают свежим инжиром. Если вы приедете в октябре одна, я вас отвезу, попробуете.
Последнюю фразу он добавил с такой невозмутимостью, как будто не было бы ничего удивительного, если бы Лола специально приехала в октябре, чтобы путешествовать с ним по горам и пить молодое вино.
— Странно, что вы сказали хотя бы «если», а не «когда», — усмехнулась она.
— Я похож на хама? — Борис приподнял бровь.
Этот эффектный жест недоумения был так же отточен, как все его жесты и слова.
— Не похожи, — согласилась Лола. — Да, я забыла, ведь вы отсюда родом, кажется?
— Не вижу связи между хамством и моим происхождением, — заметил он.
— Я не то имела в виду, — смутилась она. — Конечно, никакой связи. Я просто догадалась, что вы приглашаете меня попробовать црмничко вино потому, что хотите показать здешние достопримечательности.
— Совсем не потому, — возразил Борис. — Если я не хам, это еще не значит, что я экскурсовод. А вы сами, кстати, откуда родом?
— Из Таджикистана.
— Да? — Лоле показалось, что в его голосе мелькнул какой-то особенный интерес. — Так Кобольд, значит, в Душанбе с вами познакомился? Когда интересовался комбинатом?
— Понятия не имею, чем он интересовался, — пожала плечами она. — Мы познакомились в Москве.
— Занимательно… — пробормотал Борис. — Ладно, оставим это пока. Вы на горячее что предпочитаете: мясо или рыбу?
— Все равно.
Она заметила, что он постарался перевести разговор на другую тему. И что сделал это на редкость неуклюже, тоже заметила: предпочитает она мясо или рыбу — это могло интересовать скорее официанта, чем его.
— Здесь хорошая рыба — дорада, бранцин, зубатец. Ловят в реке Бояне, но туда она заходит из моря. Правда, и мясо неплохое — молодой ягненок.
