— Смейтесь на здоровье, — разрешил он. — А то вы весь вечер были очень печальная.
— Я злая была как черт, а не печальная. И даже вас обидела, — вспомнила она.
— Чем это вы меня обидели? — удивился он.
— Сказала, что космонавтов не бывает.
На этот раз засмеялся он — расхохотался так, что показалось, будто смех брызнул из его черных глаз.
— Ничего, — сказал он, отсмеявшись. — Я не сомневаюсь в своем существовании.
— Просто я не представляю, — оправдывающимся тоном объяснила Лола, — почему вот сейчас можно захотеть стать космонавтом. Из патриотизма?
— Из любопытства.
Лола не ожидала такого ответа, но сразу поняла, что это правда: этот невысокий человек с блестящими черными глазами захотел полететь в космос, потому что его снедало любопытство. И, может быть, это было даже не совсем точное слово… В нем был какой-то очень сильный, очень неподдельный интерес к жизни. Из-за этого интереса он полетел в космос и из-за него же последовал за ней, когда увидел, как она спускается с балкона, держась за виноградные лозы.
Она вдруг подумала, что он и смуглым показался ей потому, что жизнь горячит его изнутри.
Лола почувствовала это так ясно, как будто интерес этот был не в нем, совершенно незнакомом человеке — она только сейчас вспомнила, как его зовут, — а в ней самой. С ней давно такого не бывало — чтобы она чувствовала происходящее с другим человеком так же отчетливо, как происходящее с нею. Ну да, в последний раз такое случилось в аэропорту, когда она почувствовала, как таджичонок что-то положил в карман Кобольду. Воспоминание было неприятным, но Лола не пустила его в себя. К ее удивлению, это оказалось нетрудно, хотя всего лишь час назад все, что было связано с той ее жизнью, заполняло ее мрачной тягостью.
— Из любопытства? — переспросила она, с удивлением глядя на Ивана.
— Ну да. Сначала из любопытства, а потом все стало по-другому.
— Как?
— Это долго рассказывать.
Он улыбнулся коротко, совсем не так, как только что смеялся. Улыбка словно закрыла в нем что-то, но Лола совсем не обиделась, что он закрывает это от нее. Ей это было как-то очень понятно.
— Вы пейте, пейте, — напомнила она. — Что вы на меня так изучающе смотрите?
— Да просто… — Он смутился. — Просто я пытаюсь понять, почему у вас щеки так… искрятся. Ну точно, искрятся, золотыми такими искрами!
— Это духи искрятся, — вздохнула Лола. — Они с золотой пылью.
— Ничего себе! А ни за что не догадаешься — духами и не пахнут, просто жасмином.
Мысль о ее необыкновенных духах была Лоле неприятна. Она провела рукой по щеке, словно пытаясь стереть с нее липкую золотую пыль, и вдруг сообразила, что сидит у воды.
— А вы не хотите искупаться? — спросила она и слегка смущенно объяснила: — Понимаете, я не очень хорошо плаваю, поэтому ночью боюсь одна… А вы ведь, наверное, хорошо?
— Конечно, искупаемся, — кивнул Иван, поднимаясь с песка. — Да вы не бойтесь, это же Средиземное море. В нем вода более соленая, чем в Черном — хорошо держит.
Лола открыла сумку, достала купальник. Иван отвернулся и стал расстегивать джинсы.
Вода, днем казавшаяся ласковой, сейчас выглядела мрачной. Лола остановилась у линии прибоя и потрогала море ногой. Оно было теплым, но все равно — покачивалось как-то слишком тяжело, темно и страшно.
— Ничего страшного. — Иван подошел так тихо, что она вздрогнула. — Море здесь очень хорошее. Знаете, как это сверху видно? В здешней Адриатике вода, как в океане. Как у Сейшельских островов. Самая чистая, честное слово.
Это было очень смешно — что он ручается за воду Адриатики. Страх тут же прошел. Лола вошла в море.
Весь день стояла жара, и вода, конечно, не успела остыть. Лола так и не привыкла к тому, что вода может не обжигать холодом. Когда-то она ездила с родителями в выходные за город, на Кафирниган, а в нем вода вот именно обжигала, так холодна она была даже в самую сильную жару, потому что эта стремительная речка текла с памирских ледников.
Плыть в августовской воде Адриатики в самом деле было легко — она действительно поддерживала тело, и Лоле казалось, что она лежит на чьей-то широкой ладони. Иван плыл рядом; в отличие от Лолы, которая болтала перед собою руками по-собачьи, он плавал так же… Так же, как перелезал через стену и открывал бутылку.
— В воде, как в невесомости, да? — спросила Лола.
Она наконец убедилась, что вряд ли утонет, и уже могла о чем-то спрашивать, хотя все-таки сосредоточенно смотрела прямо перед собой, потому что не чувствовала себя в воде уверенно.
— Похоже. Мы к невесомости даже готовились в бассейне.
— В большом? — опасливо спросила она.
— Очень. — Она по-прежнему на него не смотрела, но почувствовала, что он улыбнулся. Это было странно — улыбка словно передалась по воде, как колебание волн. — На миллионы литров, почти как море. Это в Америке, в Центре Джонсона, там хороший бассейн. Но в невесомости все-таки по-другому.
— Давайте дальше не поплывем, а? — почти жалобно попросила Лола. Зря он сказал про бассейн с миллионами литров воды: она сразу это представила, и плавать ей расхотелось. — Я, когда маленькая была, чуть не утонула и до сих пор боюсь.
— Как же сумели выплыть? — заинтересовался он.
— Никак не сумела. Меня папа вытащил.
— Тогда плывем обратно, — сказал Иван. — Зачем вам себя мучить?
— Ну, волю… тренировать… — пробормотала Лола. Хотя отплыли недалеко, она устала оттого, что судорожно перебирала руками под водой и шлепала ими по гладкой поверхности.
— Глупости, — сказал он. — Какая еще воля?
— А что, космонавты не тренируют волю? — усмехнулась Лола.
От усмешки она тут же глотнула воды, закашлялась и принялась отплевываться.
— Ложитесь лучше на спину, — предложил Иван. — Совсем не двигайтесь, держитесь за мое плечо. Я и одной рукой догребу. Как Чапаев!
— Хотелось бы с лучшим результатом, чем Чапаев, — хлюпнула Лола.
Он засмеялся.
— Тут до берега ста метров не будет, доплывем как-нибудь.
* * *
— Вы меня покорили в самое сердце, — сказала Лола, с облегчением выбираясь на берег. — Или поразили в самое сердце? Ну, неважно! В общем, вы очень хорошо плаваете.
— И всего-то? — обрадовался он. — А я-то гадаю, чем можно покорить ваше сердце! — И тут же предложил: — Тогда давайте еще разок сплаваем?
— Нет уж, спасибо, — отказалась она. — Давайте лучше вино допьем, согреемся.
Пока он одевался в тени крепостной стены, Лола— тоже переоделась, отхлебнула вина и, как только он вернулся, протянула бутылку ему.
— Пейте. А то ведь правда зябко.
— Разве? А по-моему, тепло. — Он сделай глоток и отдал ей бутылку. — Вы на песок ложитесь, если зябко. Он теплый.
