С трудом отыскав вдалеке от табора сухую елку, Савелий и Павел, чтобы не мешать спящему, распилили ее на месте, а затем перетаскали чурки к табору. Покончив с дровами, принялись кормить тигра. Срезав прут, Савелий наколол на него кусочек мяса и просунул в щель между бревнами. Оглушительно рявкнув, тигр выбил лапой мясо, и оно упало вниз. Следующий кусок тигр с яростью схватил с прута и тут же проглотил. В глазах его при этом кроме злобы промелькнуло нечто, похожее на удивление. Третий кусок зверь схватил уже с меньшей злобой и, хотя рявкал он так же раздраженно и оглушительно, но уже зарождался в горле его звук, напоминающий довольное урчание.
— Ну во-от, распробовал! — радостно закивал Савелий. — Давай, давай уплетай. — И, нанизывая новый кусок мяса, наставительно сказал Павлу: — Ежели зверь в неволе начал еду принимать — шшитай, полный порядок тогда!
Последующие куски тигр вскоре стал брать вполне мирно: наклоняя голову, снимал кусок с прутика и, как казалось, добродушно, «для порядка» лишь, клокоча горлом, жевал и сердито смотрел на щель, откуда не должно, а просто обязано уже было появиться мясо. Иногда, если мясо соскальзывало с прутика и падало вниз, выпустив когти, цеплял его лапой и, словно бы с брезгливостью, совал в клыкастую пасть. Глаза его при этом нет-нет да прижмуривались от удовольствия.
«Бесподобный зверь! — пристально рассматривая тигриную морду, восхищался Павел. — Сидит в плену, а сколько в нем достоинства! И мясо ест с таким видом, как будто не мы ему, а он нам делает одолжение...»
Павел обернулся и внимательно посмотрел на сидящего на привязи Барсика; пес следил за руками Савелия, нанизывающими на прутик очередной кусок мяса, но, поймав на себе пристальный взгляд человека, ответил ему преданным взглядом и, словно решив, что этого мало, завилял хвостом. «Кто может поручиться за то, что братья наши меньшие не способны иметь о нас, людях, какое-то свое представление? Может, они снисходительны к нам, а мы кичимся перед ними, вознесли себя на высоту, нам не принадлежащую и незаслуженную? Может быть, мы все равны перед лицом природы, и нет ни меньших, ни больших братьев, а есть нечто единое, летящее к единой Истине, к какому-то единому Закону, искать который надо, быть может, не в глубинах мироздания, но рядом с нами и в нас самих?» — И, подумав так, Павел невольно удивился этим невесть откуда нахлынувшим мыслям — никогда прежде он не рассуждал на эту тему так серьезно, как сейчас, наверно, виной тому были глаза тигра — злые, дремучие, загадочные...
Накормив зверя, нажарив шашлыков на обед, тигроловы разбудили разоспавшегося Евтея. Скоро Евтей с Савелием ушли, пообещав вернуться с лошадью если не завтра, то к вечеру второго дня — непременно.
Оставшись один, Калугин переколол чурки, поленья сложил в палатке вокруг печки. Больше делать было нечего. Но Павел решил времени зря не терять. Заправив печь сырыми поленьями, он забрался в спальный мешок и, положив около себя карабин, фонарик и две ракеты, лег спать, полагая, что тигрица вернется к срубу не раньше ночи, а к тому времени он успеет хотя бы немного выспаться. «Хорошо с собаками, — думал он, засыпая. — Начнет тигрица подходить — они залают, разбудят. А как же Евтей без собак обходился? Жутко, наверно, сидеть у костра и ждать ее из темноты?»
Собаки залаяли ночью, залаяли злобно и азартно. Павел, открыв глаза, несколько мгновений неподвижно смотрел в темноту, напряженно прислушиваясь, затем, нашарив рукой карабин, стараясь не производить шума, выбрался из спального мешка, включил фонарь, надел на ноги войлочные чулки, отвинтил колпачок ракеты, вынул из нутра патрона кольцо и с бьющимся сердцем, положив включенный фонарь на спальник, взяв в одну руку ракету, в другую карабин, высунул из палатки голову. Луна уже спряталась. В двух шагах от сруба остервенело лаял Барсик.
— Ну, ладно же, сейчас я тебе устрою джазовый концерт. — Калугин не без робости выскочил из-под навеса, дернул за кольцо, и тотчас в звездное небо с шипеньем стремительно полетела красная ракета. Взлетев на головокружительную высоту и сделавшись красной точкой, она хлопнула и, ослепительно вспыхнув, залила все вокруг мертвенно-розовым дрожащим светом. Не дожидаясь, когда потухнет, Павел стал торопливо стрелять по вершинам деревьев. Горящая в небе ракета, оглушительные выстрелы, многократно усиленные эхом, — все настолько перепугало собак, что они, забыв о тигрице, беспокойно заметались на привязи, пытаясь вырваться и умчаться прочь. Павел, торопливо перезарядив карабин, прислушался. Простояв минут пять в неподвижности и не услышав ни малейшего подозрительного звука, он, выстрелив в темноту еще два раза, вернулся в палатку, зажег свечку и, растопив печь, вновь залез в спальный мешок. Остаток ночи Павел доспал без тревог. А уже в полдень услышал скрип и шум саней, задевавших кусты, понукание возницы. Впереди лошади, выбирая дорогу, с палкой в руке, шел на широких лыжах-голицах Евтей. Савелий, стоя на задке розвальней, навалившись грудью на большой ящик, правил лошадью. Такому быстрому возвращению братьев-тигроловов Павел удивился и обрадовался.
— Как это вы так рано управились? — виновато сказал он подошедшему Евтею. — Я ждал вас не раньше вечера — чай горячий есть, а еду не сварил...
— Ранняя птичка, Павелко, носок утирает, а поздняя — глаза продирает! — Евтей хозяйским глазом оглядел табор: лицо его, разгоряченное ходьбой, выражало довольство. — Ну, как ночь коротал? Гляжу — заспанный, неужто не подходила?
— Подходила один раз, собаки разбудили в полночь. Ну я устроил ей небольшой концерт. Ракету пускал и из карабина бабахал. Убралась.
— А ее самою видал или нет?
Очень хотелось Павлу сказать, что видел и «самою», но в последний момент язык не повернулся солгать.
— Жа-алко. Ну ничо-о, даст бог, не последнего ловишь — увидишь еще!
Укрыв потную лошадь брезентом, бросив ей охапку сена, Лошкаревы сняли с саней ящик, подтащили его торцом вплотную к срубу, затем Савелий поднял шибер — задвижку. Ящик с поднятой задвижкой напоминал гигантскую мышеловку. Павел с интересом следил за происходящим. Савелий принялся осторожно скалывать топором концы торцовых бревен сруба, Евтей другим топором подваживал ему тот угол венца, который давил на участок подруба и мешал Савелию. Таким образом тигроловы обкололи все концы бревен с одного угла сруба и с другого, оставив нетронутыми только нижний и верхний венцы. На каждый удар топора тигр раздраженно рявкал и то и дело кидался на угол. Лошадь, привязанная в стороне, хотя и была, по уверению пасечника, очень смела и не единожды помогала госпромхозовским охотникам выволакивать из тайги кабаньи и медвежьи туши, но, заслышав теперь громоподобный тигриный рык, сразу перестала жевать сено и, всхрапывая ноздрями, задрожала, заозиралась, испуганно приседая.
Обколов концы бревен до такой степени, чтобы каждое бревно могло при усилии выпасть из венца, тигроловы раскидали с верха сруба все лишние валежины, затем Евтей, зайдя к срубу с противоположной от ящика стороны, просунул в щель прутик и принялся дразнить тигра, отвлекая его на себя, и пока тот рявкал да с яростью мочалил клыками торец прутика, Савелий тем временем, чуть отодвинув ящик, с помощью Павла быстро выдернул из сруба надколотые бревна, а в образовавшийся проем вновь придвинул ящик, как придвигают мышеловку к норе.
— Ну вот, одно дело спроворили! — удовлетворенно воскликнул Савелий. — Теперь ишшо уговорить бы его в нову хватеру перейти.
— Неужели это сложно? — удивился Павел. — Я думал, самое трудное позади уже.
— Когда как, Павлуха, когда как. Иной раз, токо откроешь шибер, так он сразу в клетку и переходит, а другой раз приходится целый час его по срубу палкой ширять, покуда он сруб оставит. Ну, сёдни мы ему долго упрямица не дадим. — Савелий кивнул на розвальни. — Сена вон прихватили на этот случай.
Павел хотел спросить у Савелия, при чем тут сено, но решил, что просто не так понял, и спрашивать не стал. Наказав Павлу стоять около ящика и, как только тигр зайдет в него, тотчас опустить шибер, Савелий, вооружившись палкой, подошел к Евтею и принялся, просовывая палку через верхние бревна сруба, тоже дразнить ею тигра. То отбивая палку лапой, то хватая ее пастью, тигр яростно рычал, крутился в срубе, но в черный проем ящика не уходил. Чем-то не нравилась тигру новая квартира. Минут пять промучившись и не добившись толку, Евтей остановил Савелия:
— Хватит, брательник! Вишь как он заупрямился — ажно исхрипелся весь от злости.
— И то верно — ну его к шуту! Павлух! Неси-ко сюда охапку сена, шшас мы ему устроим принудительное выселение из старой хватеры в новую.
Теряясь в догадках, принеся две охапки сена, крайне заинтересованный, Павел с нетерпением стал ждать дальнейших событий. А Лошкаревы между тем принялись проталкивать пучки сена через верхние бревна внутрь сруба. Тигр, не переставая рычать, хватал пастью каждый пучок, но они все прибывали и прибывали, постепенно заполняя своей массой все большее и большее пространство сруба. Когда третья часть сруба оказалась забита сеном, тигру пришлось поневоле перейти в ящик, который Павел немедленно закрыл, а шибер Савелий тут же прибил четырьмя гвоздями, — неровен час, перевернутся розвальни, откроется шибер, выпустит дорогого пленника. Но мало показалось тигроловам и этой предосторожности, — сняв палатку, они набросили ее на ящик и только тогда, когда туго перевязали его крест-накрест веревками, успокоились. Да и тигр, оказавшись в темноте, сразу перестал рявкать и стучать лапами по доскам. Успокоилась и лошадь, перестала вздрагивать и всхрапывать и лишь непрестанно мотала мордой и косила на оглоблю вытаращенные глаза, когда тигроловы при помощи ваг втаскивали ящик на розвальни.
