Я спрашивал, мне сказали, что уехал. Врали. Здесь все лгут…
Он протянул руку к клинку и замер.
Пальцы дрогнули.
— Потом… узнал, что он якобы украл что-то очень важное… имперцам продал… только… это чушь… Нихван не покидал острова. Хочешь, я покажу, где его убили?
— Покажи.
Йонас кивнул.
— Здесь многих убивали, — он осторожно коснулся клинка и замер, тяжело дыша. На лбу выступила испарина. — Слишком многих, чтобы это было нормально… и мне нет нужды ночевать в храме.
Пальцы скользнули по гарде, вернулись на рукоять, прикасаясь бережно, будто мальчишка боялся сломать такую чудесную вещь. Губы его растянулись в странной улыбке, от которой изрядно тянуло безумием.
— Храм не на берегу… храм везде… весь этот треклятый остров… во славу Джара. Только смертные ошибаются. Ему не нужно столько крови.
Он отдернул руку.
Сунул пальцы в рот и облизал жадно, поспешно.
— А еще он не любит, когда люди прикрываются его именем…
— Никто не любит.
Йонас кивнул.
Потер виски и сел на пол, подогнув под себя ноги. Так он сидел несколько минут, слегка раскачиваясь, взгляд его туманный скользил по стене, а в уголке рта появились пузыри.
Мальчишку надо отправить отсюда.
То, что он некромант, еще не значит, что его надо держать на цепи. И уж тем более глупо ждать от него возрождения рода. Да и чему возрождаться? Ильдисы сильны как никогда прежде.
Должность.
Связи.
Благосклонность короля. И союзники будут верны семейству, понимая, что с Ильдисами можно достичь многого. Оппозиция? Тоже имеется, не без того, но не сказать, чтобы вовсе агрессивная. Напротив, даже те, кто считает Мара выскочкой, слишком рано добравшимся до власти, признают, что он умен. А еще, что с ним можно договориться.
— Это… нехорошая вещь, — Йонас нарушил молчание. — Очень нехорошая. Она… существует давно. Возможно, она появилась вместе с храмом. Она принадлежит храму. И моему прадеду… его отцу… всем им. По праву… мне придется оставить ее себе.
Он вновь облизал губы.
Поднял взгляд, и в светлых побелевших глазах виделось отчаяние.
— Я не думаю, что смогу…
— Ты не сможешь, — согласился Йонас, — я смогу. Смотри.
Он повернул к клинку раскрытую ладонь, и тот вспыхнул прозрачным пламенем. Оно взметнулось к потолку, расползлось по столу дрожащей зеленоватой пеленой.
— Что…
— В нем частица бога, — Йонас протянул к огню другую руку, и тот, послушный воле последнего жреца — а Кирис не слышал, чтобы остались другие, — вцепился в кожу, обвил ее, облепил полупрозрачной перчаткой. — Крохотная. Почти утратившая силу, но… мне легче.
Это было сказано с немалым удивлением.
— Обычного человека он… будет звать. Убивать. Все люди в глубине души хотят кого-нибудь да убить. У меня это желание много сильнее. Оно заставляет делать… всякие вещи. Поэтому нормальные люди меня боятся. Это правильно. И ты боишься.
— Отчасти. Я не совсем тебя понимаю.
— Я сам себя не понимаю.
Он позволил огню впитаться в кожу, которая осталась прежней — ни ожогов, ни язв, ни хотя бы легкого покраснения.
— Но я знаю, что простой человек, который прикоснется к Его сути, скорее всего, сойдет с ума. Он просто не сумеет справиться со своими желаниям.
— А ты?
— Когда ты вошел, я захотел перерезать тебе горло, — Йонас взял нож в руки и покачал, словно младенца. — Я даже представил, как это будет… как поддается кровь под струной, как она брызжет, летит на стены. Как ты хрипишь… не переживай, я всех хочу убить. Это… тоже наша особенность. Так я думал.
— А теперь?
— Теперь… мне кажется, в нашей библиотеке осталось слишком мало информации, чтобы на нее полагаться. Я больше не хочу убивать. Я хочу уехать.
— Куда?
— В столицу. Мне кажется, там архивы много обширней. Поможешь?
— Полагаешь, не отпустят?
— Уверен, — Йонас криво усмехнулся. — Будь их воля, меня бы в храме на цепь посадили. И воля Джара соблюдена, и я не маячу перед глазами. Не думай. Раньше мы не были прив заны к какому-то месту. Полагаю… бог слишком велик, чтобы уместиться в каком-то одном храме… в столице храм тоже есть. Первозданный. И мне, пожалуй, стоит в него заглянуть.
В этом был смысл.
Йонас поднялся.
— Идем, — сказал он. — Любая душа оставляет след, даже та, которую выпили… хотя сделать это непросто. Клинок здесь ни при чем. Он забирает жизнь и жизненную силу. А еще он неполон. Частица бога осталась, но то, другое, что в нем жило… оно получило свободу. И это плохо. Демоны не должны гулять на свободе.
Демоны? Вот только демонов Кирису для полного счастья и не хватало.
Демон?
Тварь из запределья, о которой предупреждали? Но ведь то был сон. Всего-навсего сон…
Однако мальчишке явно стало лучше. Его бледность исчезла, а в глазах появился блеск, правда, наряду с легким безумием. Но к безумию жреца все привыкли.
— Душу отняли другие… зачем? Не спрашивай. Идем. Я покажу, где это было.
— Я знаю…
— Ничего ты не знаешь, слепец, — Йонас остановился и, обернувшись, ткнул Кириса в грудь. И прикосновение это опалило жаром. — Забирай эту нелепую женщину и беги… вам здесь определенно нечего делать.
Его губы расползлись.
Стали видны десны, розоватые, поблескивающие слюной.
— Ты ведь знаешь, что когда-то давно… когда еще не было столь гуманных законов, Ильднсы… и не только они… приносили богам жертвы? И забирая души их, становились сильнее. Это самый простой путь. Взять себе то, что принадлежит другому.
И разве какого-то закона достаточно, чтобы справиться с искушением?
ГЛАВА 32
Он вывел на луг.
Покружил, напоминая Кирису ищейку. Он не обращал внимания ни на ранние сумерки, ни на дождь, ни на ветер. Рубашка мальчишки промокла, облепила тощее его тело, обрисовав заодно и мышцы. А ведь его не учат бою, ни рукопашному, ни шпажному.
И понятно, зачем оно некроманту?
Он и без шпаги убивает.
— Здесь… тело принесли сюда, но…
— Йонас, что происходит? — эйта Ирма выплыла из сумерек. И те уцепились за роскошные меха ее шубы. Они окружили Ирму туманом, легли под ноги ее, и появилось в облике эйты что-то донельзя ведьмовское…
— Ничего, бабушка, совершенно ничего…
Он поднял руки к небу и засмеялся, пошел боком, пританцовывая, выглядя при этом настоящим сумасшедшим.
— Что вы сделали? — эйта повернулась к Кирису. — Это ведь вы… что вы ему дали?
— То, что давно должно было быть моим… только ты, бабушка, почему-то забыла об этом? Знаешь, а у вещей есть память. Особенно у таких. Он помнит тебя. И того, другого, который передал его… велел хранить. Беречь.
Клинок рассек дождевые струи.
И ветер заскулил, будто просил пощады, а небо рассекла белая нить молнии. Шторм грядет. На уцелевшей причальной башне один за другим загорались алые огни. Где-то там, в тишине, стрекотал телеграф, рассылая предупреждения цеппелинам, что ныне причалы закрыты. Собственные корабли опущены на поле. И рабочие, спеша до грозы, натягивали защитные полотнища, проверяли якоря. А команда стравливала излишки газа.
Поднимались щиты вокруг поля.
И ветер злился, спешил.
— Почему ты мне не отдала? — Йонас остановился и подошел к бабушке, а та попятилась, впервые, пожалуй, выказывая слабость. — Ты ведь знала, что я схожу с ума. Ты знала, что мне нужно, чтобы…
— Я просто не была уверена, что тебе он поможет.
— Ложь.
— Мальчишка!
— Уже нет, — он вдохнул влажный воздух и коснулся пальцем собственных губ. — Ты хотела, чтобы я кого-нибудь убил, так? Ты думала, что уж тогда-то сумеешь меня контролировать, держать на привязи… ты бы подбрасывала мне время от времени ненужных людей, а сама…
Пощечина получилась оглушительной, но Йонас даже не покачнулся.
— Все дело в деньгах, верно? Отец их дает, но тебе мало… вам всем всегда и всего мало. Денег. Власти. Силы… хочется еще и еще. И чем больше у вас есть, тем сильнее желание. Что бы с ним стало? Ты отравила бы его? Или избавилась бы с моей помощью? А потом… наследник я, но я ничего не понимаю в делах. Мне они не интересны. Зато я полностью в руках доброй своей бабушки, ведь она помогает мне… защищает от несправедливого закона… скрывает подлую мою суть.
