И корабли отступят, признавая слабость свою.
Останется один путь.
Хорошо бы выбраться с острова раньше.
— Ладно, если нож ей подбросили. Но плохо, если она и вправду нашла. Как думаешь, тот, кто этот нож потерял, поверит ли он, что мы не станем выспрашивать у девочки подробности? Или решит на всякий случай убрать невольного свидетеля.
— Я отошлю Руту.
— Куда?
— В пансион. Я знаю хороший пансион. Там с ней… справятся.
Мар повернулся к окну. Серый силуэт на сером стекле.
— Это была дурная шутка. Не более того… и мне жаль, что все так получилось.
— Мне тоже.
— А еще мне не нравится, как ты смотришь на мою жену.
— На которую?
— Лайма не в твоем вкусе, — он поднял с края стола очередную папку, повертел и уронил, позволяя листам рассыпаться. Взялся за третью. — Чересчур изысканна. Слишком утонченна. Это надоедает, понимаю…
Море любит ломать корабли.
Но и с ним можно договориться. Раньше люди умели. Знали, какое слово сказать, чтобы волны угомонились.
— Сауле совсем потеряла край, а Эгле живая… по сравнению со всеми нами. Но, Кирис, не забывайся. Она все еще моя жена.
Листов на полу становилось все больше.
Детская выходка.
— Это ненадолго.
— Не знаю. Я еще не решил. Возможно, развод — не такая хорошая идея, как мне представлялось прежде… в конце концов мне тоже нужен кто-то живой.
Последняя папка упала на гору бумаг, добавив к ней свое содержимое.
— Приберись, — Мар вытер руки платком. — И не лезь к моей семье. Ясно?
ГЛАВА 30
Злая девчонка следила за мной.
Она стояла на верхней ступеньке, держась за лестницу обеими руками. Она смотрела пристально, не мигая, и губы ее растянулись в недоброй улыбке.
— Вот посмотришь, папочка вышвырнет тебя отсюда… — сказала она, поняв, что замечена.
— Буду весьма ему признательна.
Она сделала шаг.
Качнулись пышные юбки, мелькнула красная подвязка. Интересный выбор цвета, совсем не для юной девицы, которая мечтает стать механиком. Или не мечтает? В конце концов, что я о ней знаю? Только то, что слышала от прочих.
— Ты не боишься? — поинтересовалась Рута, вновь застыв.
— Нет.
— Тебя могут убить.
— Пусть попробуют.
— Они все понимают. Я знаю. Я видела.
— Что видела?
— Не скажу, — и та же издевательская улыбочка, в которой чудится предвкушение. — Вам надо… а я не скажу.
— И не говори, — я повернулась спиной.
Выпороть бы ее… если уже не поздно.
Чулочки у девочки тоже были взрослыми, пусть и невинного белого цвета, но украшенные россыпью мушек. Причем готова поклясться, что мушки она сама наклеила.
— Тебе не интересно?
— Нет.
— Врешь!
— Зачем?
— Чтобы я все рассказала.
— А ты расскажешь?
— Нет, конечно, — в голосе послышалось возмущение. — Я не такая дура!
— Вот видишь. Значит, и врать мне незачем.
Застучали каблучки.
В окне я видела мутное отражение. Вот девчонка замерла, раздумывая, что делать дальше. Ей хотелось поиздеваться, доказать мне, что она все равно умнее, что, даже проиграв, победила, вот только я не спешила восхищаться ее умом.
И вообще обращать на нее внимание.
Это злило.
Пожалуй, особенно сильно потому, что в этом доме на нее слишком часто не обращали внимания.
— Ты…
— Я, — я коснулась влажноватого стекла. — Видишь ли, не имеет особого значения, что ты видела и что нет. Допросить тебя с зельем все равно закон не позволяет. А принимать за правду сказанное… ты слишком много лгала, чтобы можно было верить.
Нехорошо обманывать детей? Возможно. Но не тогда, когда дети покрывают убийцу. А Рута что-то знала… что-то такое, возможно, совершенно неважное, а быть может, и наоборот.
— Я не лгу! Я действительно видела!
— Я вот тебя тоже вижу, — я указала на отражение, — но плохо, а потому, скажем, в сумерках, вряд ли верно интерпретирую увиденное.
— Юргис спит с Сауле. Не в одной постели. То есть в постели тоже, но они предпочитают конюшню. Идиоты, думают, что никто не знает, — Рута оперлась на кресло. — Ей нравится, когда он сзади…
Чудесные откровения.
— Она тебе сказала?
— Зачем говорить. Я сама вижу. Думаешь, я дура?
— Я тебя слишком плохо знаю, чтобы делать какие-то выводы.
— Все почему-то думают, что если я родилась девочкой, то у меня мозгов нет. У бабушки вот есть, у мамки тоже, а у меня, значит, нет. Или мало. Меньше, чем у Йонаса. Ты знаешь, что ему нравится свежевать животных? Котят там или щенят… или овец. Его всегда зовут, когда надо курицу зарезать или свинью. Он приходит весь в крови и будто пьяный.
Ее передернуло.
— А они делают вид, что ничего особенного не происходит.
— Он тебя пугает?
— Можно подумать, только меня, — Рута задрала юбки и поправила подвязку. — Сползает…
— У Сауле взяла?
— У мамаши… тоже дура: думает Юргиса соблазнить. А он куда умнее, чем кажется. Сауле ему бабка простит, главное, чтоб она не психовала и перестала нажираться, а вот полезет к мамаше моей, тут-то и вылетит с острова. Они давно воюют. Мамаше он на самом деле не нравится, она до сих пор за папенькой сохнет, прямо бесится, когда он из служанок кого валяет. А Юргиса она просто хочет у бабки отбить. Что? Говорю же, все считают, что я дурочка… маленькая… ничего не вижу, ничего не понимаю.
Да уж… понимала она куда больше, чем следовало бы ребенку ее возраста.
— Она за ним бегает. То прижмется, то вдруг плохо ей станет. Чушь… ты вот не бегаешь.
— А надо?
— Тебе Кирис нравится? Не показывай. Иначе папашка тебя никогда не отпустит, — она села на подлокотник кресла и поболтала ногами. — Чисто из принципа.
— Спасибо.
— За что?
— За предупреждение.
— А… не за что… думаешь, меня отошлют?
— Куда?
— Куда-нибудь подальше… надоело. Здесь тоска смертная, только и знают, что пилить. Манеры то, манеры се… девице надо… замуж выйти.
— А ты не хочешь?
Рута задумалась, впрочем, ненадолго.
— Нет.
— Почему?
Она пожала плечиками и, содрав подвязку, намотала ее на руку.
— Чтобы муж мной командовал? Это только если за старика, чтобы быстро умер и от меня, наконец, все отстали. Ко вдовам никто не цепляется.
— Практично, — оценила я. И осторожно поинтересовалась. — А если не замуж. Чего ты хочешь? Сама? Вообще от жизни… если хочешь. Дети, как правило, не особо задумываются, но мне кажется, что ты уже давно не совсем чтобы и ребенок…
Рута размотала подвязку и замотала обратно.
— Хочу, чтобы никто не указывал мне, как жить.
— Это вряд ли получится.
— У папы получается.
Она вздохнула и растянула несчастную подвязку.
— У тебя вот…
— У меня как раз и не выходит.
— Тебя никто не трогает. Носишь, что хочешь. Говоришь, что думаешь… а папа… почему я не родилась мальчиком?
— Не ко мне вопрос.
— Им легче… вот папа…
— Ему тоже непросто, — это признание далось мне нелегко. — Смотри, с одной стороны, он должен слушать короля. С другой, не всем нравится, что он делает и сколько власти имеет. Ему приходится считаться с интересами других людей, которые, если окажутся слишком недовольны, объединятся, и тогда папе придется нелегко. Ему нужно искать союзников и делать так, чтобы они не отказались от союза. Делать то, что не всегда по душе…
Например, скрывать, что на острове неладно.
Рута слушала и, кажется, внимательно.
— Власть — это и ответственность тоже. Если твой папа сделает что-то неправильно, то пострадает не только он или вот вы, но и многие другие люди.
Правда, я не уверена, что Мару есть дело до этих самых теоретических других людей.
— Поэтому ты не хочешь жить здесь?
— И поэтому тоже.
— А еще почему?
— Потому, что я люблю свою работу. Мне нравится создавать вещи. Нравится решать задачи. Всегда нравилось. А если я буду жить здесь, от меня потребуют, чтобы я соответствовала положению. Понимаешь?
