выставила в таком свете перед нашими собратьями, что завтра все газеты будут только и говорить о том, что его медаль — медаль случая и допинга. Я даже затрудняюсь сказать, какое впечатление информация произведет на твоего шефа. Ты об этом подумала? — говорила она.
Люся задумалась на мгновенье.
— Ромка, ты права, но я знала, на что шла. Просто если бы ты оказалась на моем месте, я уверена, поступила бы так же. Зуб даю, век воли не видать! До этого интервью его будто бы часа два с ног до головы начищали «Кометом». Стоит, сверкает.
— Люсь, ты зубы проверь на днях.
— С чего вдруг?
— Думаю, с досады у тебя с половины челюсти эмаль скрошилась.
— Ромка, я не поняла, ты на чьей стороне? — возмутилась Милославская.
— Самое главное, чтоб и ты завтра осталась на той же стороне, что и сегодня, — вразумляла подруга. — А то обычно, у тебя с утра начинается похмелье триумфа, и ты весь оставшийся день занимаешься самоедством. Это людоедство, в конце концов.
— С вами невыносимо скучно, Ромала Яковлевна!
— Зато с вами не соскучишься, Людмила Викторовна! — парировала подруга.
Так они и жили, подставляя плечо и руку. Ромала быстро нагнала курс. Спокойно сдала сессию и продолжала жить. Работала в редакции той же газеты, что и Люся. И даже пошла вместе с подругой и стояла рядом с ней, когда на ту обрушился гнев редактора за бичевание «великого» спортсмена. Но буквально перед этим — примерно за полчаса — Милославской позвонили и предложили работу на телевидении. Поэтому на ковер она пошла уже не в столь угнетенном состоянии, в котором ходила с утра. Ромала, как, впрочем, и всегда, оказалась права, и подругу мучила совесть за «содеянное». Шеф свирепствовал недолго, так как Люся вздохнула с горечью и намекнула, что коль здесь ей не рады, то на телевидении ждут с распростертыми объятиями. К тому же газета, вышедшая с материалом Люси, из-за такого скандала разошлась бо́льшим тиражом, чем обычно. Так что дело закончилось премией и разговорами шефа на тему, в чем суть журналистской деятельности.
Лишь Ромала знала, как тяжело Люся переболела любовью. С какими мыслями она живет и как трудно ей бывает после случайной встречи с бывшим. Его всякий раз окружали девицы, да и те менялись весьма часто. Но Милославская была горда и обладала огромной силой воли. Если бы даже Кирилл вдруг однажды позвал ее, она бы не пошла!.. Или ей только так казалось, что не пошла бы?
Измаил помогал подругам и часто навещал их. Он приезжал к сестре, но та прекрасно знала, что брат безумно влюблен в Ромалу. Да и не заметить это было трудно. Любовь оставалась безответной. Парень страдал, но высказываться вслух о своих чувствах к красавице-цыганочке не торопился. Видимо, у него были на то свои причины. Письмо он всё так же хранил при себе и ждал подходящего случая.
Ромала не встречалась с родственниками Саши: ни с мамой, ни с сестрой. На кладбище она тоже не ходила. Люся как-то раз спросила, почему… Ромала сидела за письменным столом и работала над статьей. Услышав вопрос от подруги, отвернулась к окну. В груди заныло.
— Не могу пойти, — ответила она твердо. — Я недостойна стоять рядом с могилой человека, которого не смогла спасти. Я ведь знала, чем закончится эта поездка, а предотвратить не смогла.
— Ромка, не начинай, — перебила Милославская, — сейчас ты опять займешься самобичеванием. Я тысячу раз говорила, что в Сашиной гибели нет твоей вины. Ты что — Господь Бог? Только Он властен в вопросах жизни и смерти. Сколько ребят погибло и продолжает гибнуть в этой Чечне?! Страшно подумать! Но ты-то тут причем?
— Люся, я не хочу говорить на эту тему! Я видела его гроб! Я знала, что если он уедет, то не вернется живым! Я ЭТО ЗНАЛА! Но что я сделала, чтобы предотвратить это? Ничего! Пыталась? Да, но не смогла. Плакала, просила, но…Ты можешь говорить, что угодно, но это я его убила!
— Идиотка, — прошептала Люся, — убил снайпер! Человек с винтовкой! Он в Сашу стрелял!
Ромала вспыхнула и подскочила на ноги.
— Да? ОН В САШУ СТРЕЛЯЛ? А это тогда что? — с этими словами она рванула ворот халата, обнажая грудь. Люся ткнулась взглядом в открытый вырез… и опустилась на стул. Еще бы! Два шрама от пулевых ранений обескуражили и врачей, когда те осматривали Ромалу в день поступления в больницу. Откуда они могли появиться у девочки, к тому же один — прямо под сердцем — несовместим с жизнью? Второй находился повыше правой груди. Не просто синяки. Кто-то из докторов, зная ее историю, назвал их стигматами. Хотя стигматами и называли лишь проявления таких шрамов, какие были у Христа.
— Стреляли в Сашу, но почему тогда эти шрамы есть и у меня? Это следы от пулевых ранений. Оба навылет, — Ромала повернулась и показала подруге спину. Так и есть. Два круглых пятна с едва оплавленными краями, размером с двухрублевую монету.
— Навылет, — глухо отозвалась Людмила, и вдруг заплакала. Ромала смотрела на подругу, и сердце в который раз заныло остро и мучительно.
— Господи Боже! Я хожу, страдаю, мучаюсь какими-то мыслями из-за этого козла, а тут боль! Физическая! Душевная! Огромная! Чудовищная боль! Да как это вообще возможно?! — заговорила Люся. Она посмотрела на подругу и бросилась ей на шею. — Ромка, дорогая моя, прости меня, дуру! Лезу к тебе с какими-то разговорами… А ты… ты даже не сказала мне про эти шрамы…
Ромала, всхлипывая, гладила высокую подругу по спине и успокаивала. Больше разговоров на эту тему они не заводили.
Глава 40.
Второй курс Ромала закончила так же блестяще, как и первый. Ее заметки и обширные статьи на разные темы появлялись в различных изданиях города. Она не зацикливалась на каком-то определенном жанре и писала о многом, не боясь новизны. Люся все-таки перешла на телевидение. Теперь каждый вечер подруги сидели у телевизора и обсуждали тот или иной репортаж, с которым выходила на голубой экран Милославская.
Ромала довольно часто навещала родителей и бабушку. Полина Яковлевна вечно находила, что ее девочка довольно худа, и старалась откормить неразумное дитятко. Девушка ела всё, чтоб не расстраивать бабулю.
Вот
