– Скоморох, а, Скоморох… – мечтательно тянет Двор Иваныч, – по маленькой, а, Скоморох?
Скоморох на мгновение прерывается, теребит ушанку, не спуская с банки глаз, искоса поглядывает на Двор Иваныча и снова принимается за банку.
– Ну, че ты, – уговаривает Двор Иваныч, – че зажимаешь?.. Четвертачок-то, а? В пистончике-то, а? Огурчики солененькие, а?!
Двор Иваныч улыбается и с шумом втягивает слюну.
Скоморох опять прерывается и снова теребит ушанку.
– Ну, чего ты? – укоризненно произносит Скоморох и вдруг резко поворачивается в сторону соседа – маленького Петушка.
Петушок в блестящих сапогах, и сапоги торчат безразлично, вызывающе и независимо.
– Во, у него… – словно он почуял, наконец, преступника, выпаливает Скоморох и тычет в Петушка рукавицей, – во, у него… есть…
Петушок поворачивается к Скомороху:
– Иди, ссука… – и, сплюнув, отворачивается.
– Темнишь ты, Скоморох… – нервно замечает Двор Иваныч, и лицо Скомороха вдруг проясняется, делается загадочным и даже каким-то нежным.
– Вчера с Хитровки… – начинает он вдруг увлеченно, – фраера… падла… приходим мы… сука… а их… падла… кодла…
– Когда?
– Чего когда? – удивляется Скоморох.
– Когда врать-то кончишь?
Двор Иваныч доволен. Скоморох остервенело долбает банку…
4
Подходят двое. Над шелковыми кашне треугольники челок.
– Слыхали? Толика из 3/12 забрали.
Мы молчим.
– Это Рука, фраер… – роняет кто-то из нас (Рука – однорукий жиган с соседнего двора).
– Раскололся, дешевка… – подтверждает один из подошедших.
– Мстит, паскуда… – высказывает предположение другой.
– С «мусорами» снюхался, – сплевывая и «исчерпав запас мыслей», заключает первый и снова сплевывает.
5
– Девушка, а, девушка!
Мимо нас, опасливо на нас косясь, простукивает каблучками женщина.
– Куда же вы, девушка?!
Ей вдогонку летят снежки, и один из них попадает в ковыляющую навстречу старуху.
– Бабушка, вам помочь?
– Хулюганы!.. – останавливается старуха и отряхивается. – Хулюганье проклятое…
– Тихо, бабка… тихо.
6
– Пойдем, – поворачиваюсь я к Анисиму, – пойдем отсюда.
– Подожди, – отвечает мне Анисим, – постоим, а чего?..
И мы с ним стоим, и ко мне вдруг подваливает Двор Иваныч.
– Сундучок, – ласково трется возле меня Двор Иваныч, – а, Сундучок… Дай червончик до получки… Бля буду – отдам…
– Нету… – расстроенно признаюсь я Двор Иванычу, – нету, – говорю я, – денег, Боря.
Двор Иваныч хмурится, но, против обыкновения, отходит.
7
К Анисиму прилепился Бабон. Долговязый и грязный, Бабон перегибается и начинает Анисима обыскивать.
– Дай, падла, пятерку… – упорно требует Бабон, и Анисим молчит. – Дай, сука, трешку… дам стакан подержать…
Но Анисим продолжает молчать.
Тогда со словами «Ну, рубль-то, мразь, найдется…» Бабон добирается до запазухи и, вытащив оттуда пятерку, отваливает.
8
– Пойдем отсюда, – снова говорю я Анисиму, и Анисим задумывается.
«Ну, чего, – скажет он сейчас, – на Покровочку?..»
И Анисим уже начинает:
– Ну, чего… – и мы понуро бредем «на Покровочку».
– До-о-о-чки-и-и… потрем пупо-о-о-чки-и-и…
Мимо нашего двора с визгом проносится стайка пионерок.
Мы делаем круг и возвращаемся.
– Слыхали? Шурика из 16/10 отпустили…
Анисим и сема
А после демонстрации Анисим меня пригласил на цветы. На площади Ногина. Они с Семой накнокали. Сначала рвет Анисим, а Сема в это время на атасе. Потом наоборот. Там еще такой сквер. Потом, правда, поставили «мусора».
– И знаешь, – говорит, – Сундук, какая сирень? Два рубля веточка!
Но я с ними все равно не пошел.
Анисим вообще-то какой-то странный. Захочет, например, в туалет и мочится где попало. И не успеет еще подбежать к забору – и уже поливает. И если зимой, то прямо на снег. Еще и что-нибудь напишет. Если позволяет мочевой пузырь. Кругом прохожие, окна, а он даже и не загораживается.
А я так не могу. Я даже в лесу – и то стесняюсь. А вдруг еще кто-нибудь увидит. Правда, какой у нас в Малаховке лес?
Анисим рассказывал, что после выпускного вечера он даже сходил по-большому прямо в пруд.
– А что, – смеется, – нельзя и похохмить?
И Сема – тоже хохмач. Все ходил в Историческую библиотеку готовиться к сочинению. Обложится Добролюбовым с Чернышевским, а сам все высматривает девицу.
Я думал, кадрит, но, оказывается, авторучка. Девица куда-нибудь вышла, а у Семы вдруг закончились чернила. Сидит и конспектирует «Что делать?». И аккуратно так завинчивает колпачок. Ну, а потом, такой отличник, бодает. По пятерке за штуку.
А мне такое не по душе. Уж если и воровать, то все равно что ходить на медведя. Ну, например, украсть у «мусора» «пушку». А потом взять и выбросить. Или у Сороки из дома 16/10 – голубей. И тоже потом взять и выпустить.
Я как-то Семе даже предложил. Но Сема меня сначала и не понял.
– Ты, – лыбится, – Киновер, уже совсем… – и покрутил возле виска указательным пальцем.
Без свидетелей
На большой перемене Рубин меня оскорбил, а Марина Климовицкая все слышала. И за это ему теперь полагается дать при Марине по рылу.
Но Рубин меня стал упрашивать: пускай мы лучше с ним зайдем во двор и я ему дам по рылу без свидетелей.
И между Покровкой и Хохловским переулком мы зашли с Рубиным во двор, и я ему дал по рылу без свидетелей.
Доброе утро, толюн!
Я подкрадываюсь на цыпочках к спальне и смотрю в приоткрытую щель. В оранжевой ночной рубашке мама читает книгу. В полосатой пижаме папа уставился в газету.
Мама переворачивает страницу и, поморщившись, говорит:
– Он (это значит я), видите ли, в институт поступать не собирается. Ему хочется всю жизнь простоять в подворотне. Он, видите ли, интеллигенцию презирает. Он мечтает стать слесарем, грузчиком, дворником…
Мама продолжает читать, а папа шелестит газетой и деловито замечает:
– Сама виновата. Любишь кататься – люби и саночки возить. Как аукнется – так и откликнется. Теперь пожинай…
Я надавливаю на дверь, и мама откладывает «Сагу о Форсайтах» на тумбочку.
– Толюн пришел! – радостно улыбается мне мама. – Доброе утро, Толюн! Ну, целуй, целуй мамку… – и подставляет мне щеку.
Я маму чмокаю, а папа выглядывает из-за газеты, прячется, снова выглядывает и игриво выкрикивает:
– А где наш Толюн? Где наш маленький мальчик? Толюнчик… Писунчик…
Домби и сын
Папа вышел из спальни и запер ее на ключ. Я сижу в другой комнате, и в открытую дверь мне видна папина спина.
Мы с папой совсем одни.
Папа засунул ключ в карман и, спустившись с крыльца, пошел по-большому.
Папа и молоток
Когда у нас на даче провели водопровод, то его надо было прочистить. И мама папе командует:
– Ну-ка, возьми, Гриша, молоток и пропусти через трубу…
И папа привязал к молотку веревку и засунул. Но когда стал тащить, то ручка в трубе повернулась, и молоток застрял.
– Какой же ты, Гришка, дурак, – обиделась мама: неужели папе непонятно, что деревяшку нужно сначала выбить.
Но мне кажется, папа был все-таки прав: ну, какой же это молоток, если он без ручки?
В америку на электричке
К нам на дачу приехал дядя Саша. Дядя Саша американец. Он папин брат. Папа с ним не виделся тридцать два года.
Дядя Саша привез барахлишко: несколько отрезов шевиота, пару шерстяных безрукавок, часы…
Но, узнав, что мне поменяли фамилию и я уже больше не Киновер, дядя Саша во мне разочаровался. И еще подлила масла в огонь бабушка Лиза.
Бабушка пожаловалась дяде Саше на маму и рассказала ему про случай с пионами, когда мама ее чуть не пристукнула, и дядя Саша все маме высказал, что он о ней думает. Мама не осталась в долгу и, назвав бабушку склочницей, выскочила из-за стола, а дядя Саша и папа отправились в бабушкину халупу выяснять отношения.
Но не успели они войти, как на пороге нарисовалась мама и бросила эти несчастные отрезы дяде Саше под ноги.
Бабушка и братья ругались между собой по-еврейски, а мама кричала по-русски. И ночью дядя Саша уехал, и папа его даже не провожал.
Мама выкатила из сарая тачку, и Дуняша, погрузив на нее дяди-Сашин саквояж, покатила его на последнюю электричку.
Как это делалось в одессе
Папа рассказывает про детство: маленький Гриша нашел на даче клад. Играл с мальчиками в «орлянку», и под конуру закатилась бита. Папа за ней – и вдруг натыкается на коробочку…
Мальчики ушли домой, и папа – снова под конуру. Вытащил и принес бабушке с дедушкой. И оказалось золото. Монет пятьдесят. Наверно, домовладельца.
Бабушка задумалась, но дедушка велел отнести на место – мало ли что? А дядя Саша все слышал.
Папа отнес и на следующий день пожалел: надо, думает, взять, хотя бы монетку.
Полез – а под конурой пусто.
Листья травы
Возле опрокинутой на попа тачки с болтающимся в кармане фартука спичечным коробком мама отсеивает мусор, и награбленные вместе с обломками веток листья дожидаются своего часа.
