он.
– Просто это не я, не Настя, – попыталась отшутиться она. – Я сейчас – Ленка Габарова, чешка. Я же рассказывала, что у меня визовый карантин. Так что в Голландии я по фальшивым документам.
– Не боишься?
Вместо ответа Настя провела ногтем по его руке вверх, к плечу. От этого прикосновения у Жеки встопорщились волоски на шее. Он перехватил ладонь девушки и поднес к губам. Произнес:
– Надо искать новое жилье.
– Не останешься в отеле? – спросила Настя.
– Дорого, – ответил Жека. – Поищу какой-нибудь хостел, что ли.
– Слушай, – Настя приподнялась на локте, – а переезжай к нам с Лукасом в Пайп. У нас же две комнаты. Маленькие, но две. Поселим тебя в одной. Раскладное кресло свободно.
– В этом есть известное изящество, – сказал Жека. – Вы – в ЗАГС, Хоботов – в монастырь… И дешевле, чем помочь мне деньгами на отель. А что Лукас? Он что скажет?
– «Хэллоу, Жека!», наверное.
– Высокие отношения…
– Нормальные! Для духовных людей… Я позвоню ему. Обрадую.
– Ты скажи, что живут не для радости, а для совести… Настя, да подожди… – Жека сел на кровати, потер колючий подбородок. Подумал, что Анникки, наверное, еще где-то в воздухе над Европой. – Ты это сейчас серьезно? Я решил, ты шутишь… Думаешь, я поеду? Буду спать на кресле-кровати, пока вы в соседней комнате делаете детей?
– Я вчера опять у врача на приеме была. Мне снова сказали… – девушка поднялась с постели, прошла, ступая по скрипучим паркетным доскам, достала из холодильника и с коротким шипением открыла банку лимонада. – Уже третий по счету врач… Своих детей у меня не будет. Это к вопросу о том, чтобы их делать.
– Извини. Не знаю, как и реагировать. Ты ведь хотела…
– Помолчи лучше.
– Лучше давай спустимся в этот «Lux».
Через три часа, хорошо поднабравшись, они ехали на трамвае в ДеПайп. Глазели на подсвеченный в декабрьской темноте Рейксмузеум, в безлюдных залах которого скучали картины Рембрандта и да Винчи.
– Провожу тебя и поеду в отель, – говорил Жека, видимо пытаясь убедить в этом себя самого.
Он поднялся с девушкой до дверей ее квартиры. Целомудренно подержал за локоть.
– Все, мне пора! А то увидит еще этот твой профессор из Дании. Хиппи лохматый!
В квартире у Насти было тепло и сумрачно, потому что горели только бра в комнатах. Лукас с косяком сидел на стуле, через подключенные к ноутбуку колонки играла классическая музыка.
– Хэй! – дружелюбно помахал он рукой Жеке.
Тот кивнул.
– Проходи на кухню, – сказала Настя. – Я сейчас.
Ему стало интересно, как у них там на кухне. Крохотная, почти «хрущевская», кухня была чистой, функциональной и небогатой. Никаких японских гаджетов, блестящей немецкой посуды и итальянской встроенной техники. Жека опустился на табуретку рядом с холодильником, открыл его и вытащил из упаковки банку «Хейникен». С брызгами пены открыл ее и сделал глоток.
На кой черт он заявился сюда?
На кухне появилась Настя. Улыбка белобрысого датчанина маячила сзади. Жека, скосив на него глаза, снова приложился к банке с пивом.
– Лукас не против, если ты поживешь с нами, – проговорила Настя. – И еще я рассказала ему, что у нас сегодня был секс.
Жека поперхнулся от неожиданности, закашлялся, и потекшее носом пиво закапало ему на джинсы.
Даже супергерои иногда сдаются без боя, а Жека ни разу не был супергероем. Будто его поставили в таз, залили ноги цементом и столкнули в воду…
Очнулся поздно утром и с минуту не мог понять, где это он. Потом вспомнил, и ему стало плохо. Хорошо еще, что проснулся в трусах. Значит, ничего непристойного ночью не произошло. Висевшие на стене часы в форме гитары показывали почти одиннадцать. Надо вставать и идти в отель выписываться. И… И что-то делать. Что?
Голова была пустой и гулкой.
Превратиться в дельфина. Чтобы поселили в оцинкованном баке в уголке «НЕМО» [4] и приходящие с экскурсиями дети смеялись бы и показывали на тебя пальцами, а тебе было бы все равно, потому что по специальным хитрым трубкам в твой бак безостановочно капал бы, растворяясь в воде, какой-нибудь витаминизированный крэк, у голландцев с этим все хорошо. Так бы и плавал по периметру бака и радостно щебетал, увидев в руках смотрителя дохлую рыбину.
Или купить билет и свинтить обратно в Петербург? Там, говорят, снега навалило… Если подыскать что-то недорогое, денег хватит.
Дверь в комнату открылась. В одних трусиках и майке зашла Настя.
– Доброе утро, – улыбнулась она. – Проснулся? У тебя чек-аут в отеле, помнишь? Надо собираться. Я пойду с тобой, а то ведь сбежишь… Кофе?..
Они полдня болтались по центру Амстердама. Что им еще было делать? Пообедали кебабами, покурили. Жекин чемодан пришлось таскать за собой. Он сильно мешался и делал их похожими на туристов, которым сегодня улетать. Разговаривали о чем угодно, только не о том, что придется вернуться в квартирку в Пайпе и ночевать под одной крышей. Ближе к вечеру Настя набрала Лукаса, переговорила с ним и сказала:
– Зайдем в магазин по дороге.
В супермаркете, куда они завернули, сделав небольшой крюк, Настя купила зелени и две бутылки красного сухого вина из ЮАР. На лестнице перед квартирой их встретил аромат жареного мяса, а в самой квартире – радушно улыбающийся Лукас.
– Ты уверена в том, что приготовил этот кулинар? – поинтересовался Жека. – Не отравит меня?
– Хоботов, это мелко! – поморщилась девушка.
Ужинали на кухне, где от стены местами отставали коричневые обои. За неимением другого места запеченную в духовке сильно проперченную свинину с черносливом выставили на подоконник. Жека оказался на раздаче, а датчанин разливал по бокалам вино. Он долго рассказывал, как выбирал эту свинину на рынке, как натирал ее красным перцем чили, а потом, забывшись, потер глаза и долго-долго их промывал («Жалко, что в штанах себе ничего не почесал», – малодушно подумал Жека).
Настя весь вечер много пила.
Потом она пошла в душ, Лукас полез порубиться в онлайн-покер, а Жека ушел к «себе», завалился на разобранное еще со вчерашнего дня кресло-кровать и попытался хоть что-то понять в происходящем. Ничего понять не получилось, потому что в голове крутилась только одна мысль: «А к кому придет она после душа?»
Настя пришла к нему, свежая, с влажными волосами, обмотанная полотенцем. Зашла в комнату, улыбнулась и пожелала спокойной ночи.
Минут через десять он услышал из соседней комнаты ее приглушенные стоны и, ощущая свою бесполезную эрекцию, вполголоса произнес:
– Офигительно.
В пустой комнате его голос прозвучал глухо как в могиле.
На следующее утро завтракали втроем, и Жека подумал, что
