Я вожу по коже его груди маленькими кругами, кончики моих пальцев движутся вверх, скользя по ключице, обводя шею, но, щеки, брови. Невероятно мягкие губы
Зарываюсь пальцами в его волосы и притягиваю его к своим губам, точно желая задержать их там навсегда.
Он уклоняется, ставя меня на пол.
— Мне нужна минутка, — говорит он.
— На что?
— Увидишь.
Он открывает дверь на кухню.
— Это связано с сексом?
— Он выскакивает обратно, брови взлетают вверх.
— Не все сводится к сексу, дорогая Сефона. И, серьезно, кухня?
— Секс на столешнице звучит горячо.
— Секс на столешнице звучит неудобно. И для нашего первого раза?
— Хорошо, — говорю я, поднимая руки. — Дай знать, как будешь готов.
Он исчезает, а я расхаживаю по коридору, галая, что он задумал. Я не слышу особого движения. Должно быть, он что-то начаровывает.
Дверь открывается, и он вводит меня внутрь. Стол эффектно накрыт, на мерцающей черной поверхности горят букет бумажных роз и серебряные подсвечники. На заднем плане играет тихая музыка, и вся комната залита теплым, пьянящим светом.
— Это прекрасно.
— Боюсь, в основном чары, — говорит он. — Хотя над розами я работаю уже некоторое время.
— Я люблю их, — я поворачиваюсь к нему, на полпути к тому, чтобы сказать, что люблю кое-что еще, но ловлю его нервный взгляд. — Все хорошо? Я даже забыла спросить, как прошел твой день. Все…
— Мой день прошел прекрасно, — говорит он. — Но дело не в этом, а в… — он делает глубокий вдох. — Знаю, вероятно, это прозвучит нелепо, поскольку мы должны быть вне таких ярлыков, и я знаю, что это, конечно, не навсегда, и что мы ограничены в возможностях проводить свидания, поэтому это, возможно, условный вопрос, но…
— Выкладывай.
— Ты станешь моей девушкой?
Это такой глупый вопрос, не из-за какой-либо из сказанных причин. Вопрос глуп потому, что он нервничает, хотя для этого нет абсолютно никакого повода и потому, что, как он может не знать моего ответа?
— Ты смеешься, — говорит он, — почему ты смеешься?
— Что? Я? Клянусь, это… ладно, может быть, немного.
— Я что-то не так сказал? Я могу…
— Нет, нет! Ты все прекрасно сказал. Просто… я никогда… знаешь, никто так не говорит.
— Нет? — он хмурится. — Как спрашивал твой предыдущий парень?
— Хм. Он спросил, не хочу ли я пойти с ним на свидание, я сказала «да», мы поцеловались за кинотеатром, и все.
Аид пристально на меня смотрит.
— Меня обмануло все, что я когда-либо смотрел и читал.
— Все в порядке, — говорю я, переплетая наши пальцы, — твой вариант мне больше нравится, — я наклоняюсь, чтобы поцеловать, обнимаю руками его шею.
— Это значит «да»?
— Что? О Боже, да! Конечно, да. Я буду твоей девушкой, Аид, хотя это звучит как смехотворно преуменьшительное слово для того, кем мы друг другу являемся.
Аид ухмыляется и целует меня в шею.
— Если хочешь, позже мы можем придумать другие слова. Есть несколько очень хорошеньких кельтских терминов и несколько подходящих среднеанглийских. Hertis root — «корень моего сердца», culver — «голубка», «сердца свет» — Мо shíorghra, M'fhíorgrá…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
С каждым словом он оставляет на моей шее поцелуй, и меня перестает волновать, что значит каждое из них. Я люблю каждый звук, каждую ласку, но ничего не жажду так, как прикосновений. Я обхватываю его ногами, и он приподнимает меня над столешницей. Я притягиваю его к себе, прижимаясь и целуя так глубоко, что можно утонуть. Аид стонет в мои губы, его руки движутся вверх по моим бокам, останавливаясь на спине, где он впивается в меня руками, словно я в любой момент могу упасть.
Я отстраняюсь, ровно настолько, чтобы заговорить.
— Знаешь, ты можешь касаться меня и в других местах
Он сглатывает.
— В каких… каких именно?
— В любых, которые тебе нравятся, — говорю я, ухмыляясь и вновь прижимаясь к его губам, наслаждаясь выражением крайнего замешательства на его лице.
— Черт возьми, Сефи, мужчина может сломаться от желания обладать тобой.
— Тогда хорошо, что я у тебя есть, — я целую его в шею. — И всегда буду.
Он стонет, снова забываясь поцелуем. Конечно, это ложь, наши часы тикают. Однажды мир смертных вновь заявит на меня права, похоронив его подо мной. Но в этот момент это не похоже на ложь. Я целиком и полностью принадлежу ему, и мои сердце и душа останутся с ним, даже когда меня вынудят покинуть его.
25. Урок Порочности
Той ночью, когда он пытается пожелать мне спокойной ночи у моей двери, я не отпускаю его руку.
— Аид?
— Да?
— Ты не против разделить со мной постель? Без… без того, чтобы все зашло слишком далеко?
Аид усмехается, проходя в комнату. Он захлопывает ногой дверь.
— С радостью, — говорит он. — Как далеко это «слишком далеко»?
— Я хочу, чтобы ты целовал меня до полного исступления, а потом свернулся калачиков в моих объятиях.
Он сбивает меня с ног и валит на кровать, становясь моей личной клеткой. Он целует мою шею, бормоча что-то в кожу.
— Как прикажет моя леди…
Он приглушает свет почти до темноты, и его поцелуи, его прикосновения пронзают меня насквозь, проникая в самое нутро, угрожая зажечь что-то глубоко внутри. Мы — кремень и трут, искрящиеся, огнеопасные, бесконечные и хрупкие одновременно. Его руки исследуют мою кожу, а я провожу своими по его, проскальзывая в новые места.
Внезапно он отстраняется.
— Прости, — выпаливаю я, — я не хотела… Я сделала что-то не так?
— Нет, — говорит он, — не ты, — между нами тянется долгая пауза, и я задаюсь вопросом, должна ли я прикоснуться к нему или подождать, пока он объяснит. — Я… я должен кое-что тебе рассказать. Секрет. Почти последний.
— Все хорошо.
