еще более плачевном состоянии.
Свежий воздух помог – хотя бы потому, что здесь не было ужасного зловония, которое приходилось терпеть внизу. Время от времени, когда снова накатывали рвотные позывы, женщины дружно перегибались через борт. Ничто так не сближает, как морская болезнь в сочетании с одной общей миской.
– Повернитесь к носу корабля, – дала совет госпожа Хобелл. – И глядите на горизонт. Так вам будет немного легче.
За время плавания жена преподобного успела извлечь из кармана великое множество разных снадобий, якобы помогающих во время качки, – одни из них нужно было нюхать, другие сосать. Гвоздика, корень дягиля, розмарин и даже сморщенный апельсин, драгоценные дольки которого госпожа Хобелл щедро разделила между собой и Кэт. Затем обеим дамам пришлось развернуться по ветру и снова свеситься через борт, но их желудки уже почти опустели, да и вообще, под открытым небом страдать от морской болезни почему-то было проще.
Проходивший мимо моряк заверил, что плавание займет часа четыре или пять – при условии, что ветер не переменится. Когда они, по подсчетам госпожи Хобелл, добрались до середины Ла-Манша, на палубе к ним присоединился ее супруг. Господин Хобелл выглядел бледнее обычного, да и вел себя гораздо сдержаннее.
– Я только что беседовал с одним из офицеров, – сообщил преподобный, справившись сперва о самочувствии своих спутниц. – Вчера он обедал в «Корабле», причем как раз в то время, когда туда прибыл тот самый иностранец – немецкий вор, занявший кровать в нашей комнате.
– А этот офицер запомнил, какой он из себя? – спросила госпожа Хобелл.
– Очень высокий. Лицо отталкивающее – сразу видно, проходимец. Судя по манерам, джентльмен, но опустившийся. Ему сказали, что свободных постелей нет, однако немец оказался настойчивым, и в конце концов хозяин постоялого двора согласился поставить еще одну кровать в нашу комнату.
– Оказался настойчивым? – фыркнула госпожа Хобелл. – Другими словами, этот вор просто-напросто приплатил хозяину?
– Без сомнения. И вот еще одно странное обстоятельство. – Тут ее супруг озадаченно нахмурился. – Сначала немец спросил, кто зарезервировал комнату. Хозяин ответил, что в ней будут ночевать господин Хобелл и сопровождающие его лица. Тут незнакомец рассмеялся и сказал, что будет спать спокойнее, зная, что делит комнату со священником.
– И что же тут странного?
– Хозяин постоялого двора не упоминал о моем духовном сане. Откуда же тогда этот проходимец узнал, кто я такой?
* * *
В понедельник утром, на рассвете, Брокморы пришли на конюшню и обнаружили своего подопечного в жалком состоянии. Калибан лежал на боку в дальнем углу вольера. Лев скулил, глаза у него были тусклыми, а взгляд – блуждающим. Смотритель и его сын заметили вокруг зверя лужи засохшей рвоты и жидкие испражнения. Смрад вокруг стоял такой, что даже юного Брокмора замутило.
Отец послал сына в дом с дурной вестью. Минут через пятнадцать, несмотря на ранний час, господин Фэншоу явился на конюшню лично. Хозяин так спешил, что оделся кое-как. Зажав нос, он поглядел на льва сквозь решетку.
– Он умрет? – осведомился господин Фэншоу.
– На все воля Божья, хозяин, – ответил Брокмор, сложив руки так, будто собирался прочесть импровизированную молитву.
– До чего же некстати!
Позади раздались шаги. Мужчины обернулись. В дверях стояла завернувшаяся в плащ Мария.
– Что ты здесь делаешь, дитя мое? – спросил Фэншоу.
На фоне темного плаща лицо девочки выглядело особенно бледным.
– Что случилось, сэр?
– Калибан очень плох – скорее всего, бедняга издохнет. А ведь у нас сегодня обедает лорд Браункер, и придет он именно для того, чтобы посмотреть на льва.
Мария подошла ближе, прижимая к носу и рту платок. Глаза у девочки были большие и испуганные. Стоя у решетки, она смотрела на льва. Бока зверя тяжело вздымались, глаза закатывались. Марии чудилось, что из глубин агонии лев глядит прямо на нее, обвиняя в своих страданиях.
– Он очень мучается, сэр?
– К сожалению, да. – Фэншоу посмотрел на внучку, и лицо его смягчилось. – Но у животных нет души. А это значит, что они чувствуют боль не так остро, как мы.
– А почему… Отчего Калибан заболел?
– Такова воля Провидения, милая. Нужно послать за аптекарем. Трамбалл человек хороший, и, может быть, он сумеет помочь Калибану.
Зверь издал глухой протяжный стон.
– Но боюсь, что лев все-таки издохнет, – прибавил Фэншоу, удрученно покачав головой. – Тогда я, конечно, прикажу сделать из него чучело, но это будет уже совсем не то.
Глава 35
В долгие предрассветные часы понедельника я лежал без сна точно так же, как и вчера, и позавчера. Вечерами я засыпал без особого труда: помогало вино, а в субботу – еще и млечный сок мака. Но затем я неизменно просыпался в душном сумраке с головной болью, пересохшим горлом и мерзким привкусом во рту. Как бы я ни старался, снова уснуть не мог. Оказавшись в плену собственных мыслей, я кружился с ними в трагическом танце.
С вечера пятницы Уизердины со мной почти не разговаривали. На кухне Маргарет не пела за работой, как обычно. Сэм при ходьбе с таким остервенением стучал костылем об пол, как будто пытался кого-то раздавить. Когда я отдавал распоряжения, слуги вели себя уважительно, а требуемое выполняли без привычных споров и жалоб. В глаза мне супруги не глядели. Уизердины словно бы боялись, что я принесу им несчастье так же, как и Стивену.
Оба служили у меня уже четыре года, однако за это время Маргарет ни разу не понесла. Я не задумывался над этим обстоятельством, а если бы вдруг задумался, сказал бы, что либо Маргарет бесплодна, либо семя ее мужа не дает всходов. Меня это в любом случае вполне устраивало, ведь появление младенца перевернуло бы наш устоявшийся быт с ног на голову.
Только сейчас, лежа в темноте, я понял, что у них, конечно же, был ребенок, только я этого не замечал. За два года Уизердины полюбили Стивена как родного сына. А теперь он мертв.
Менее трех дней назад, в пятницу, Стивен в какой-то момент сорвался с вершины разрушенной башни в Остин-Фрайерс и упал на каменные обломки внизу. А ведь это я оставил его следить за ван Рибиком, а сам пропал на полдня. Я знал, что голландец опасен, и должен был понимать, что на башне спрятаться негде. Ни за что не поверю, что такой ловкий, осторожный и смышленый мальчик мог просто оступиться.
Господи боже! Ну почему я не взял его с собой, когда поехал в Уайтхолл? Ван Рибику прекрасно известно, что у меня чернокожий лакей. Когда я повстречался с голландцем в первый раз,
