иноземцы, – проворчал Сэм. – Все как один. Разумеется, кроме вашей жены, сэр.
На первый взгляд с вечера пятницы, когда мы тщетно искали ван Рибика, в облике пустого дома ничего не изменилось. Но потом я заметил, что кто-то заколотил дверной проем сбоку – дверь выбили солдаты, чтобы мы могли попасть внутрь.
Мы с Сэмом медленно брели через запущенный сад в направлении маленького домика. Дорожка была неровной, после вчерашнего дождя тут и там попадались лужи. В воздухе пахло сыростью, и даже сорняки выглядели уныло, будто до Остин-Фрайерс весна еще не добралась.
Я уже проводил здесь обыск в пятницу. Но тогда дело шло к вечеру, а я хотел осмотреть все при дневном свете. Домишко представлял собой жалкую одноэтажную лачугу. Низкая дверь была не заперта. За нею находилась одна-единственная комната с земляным полом. Там не было даже потолка. Свет проникал внутрь через дверной проем и маленькое окошко, заросшее плющом. Из предметов обстановки здесь были только соломенный тюфяк и грубо сколоченный трехногий табурет. Очаг располагался посередине комнаты. Дымовую трубу заменяла дыра в крыше, обрамленная почерневшими от копоти досками.
Пока я проверял, не спрятано ли чего на стропилах, Сэм объявил, что ему срочно нужно по нужде. Я велел ему найти какой-нибудь укромный угол в саду и поскорее возвращаться.
Он отсутствовал дольше, чем я ожидал. Внезапно меня охватила паника. Гибели еще одного слуги моя совесть не вынесет. Схватив трость, я вышел из домика. Но, к своему облегчению, сразу заметил Сэма. Он быстро хромал в мою сторону. Однако, стоило мне увидеть его лицо, и облегчение тут же сменилось тревогой.
– Хозяин, идите за мной, да поскорее.
Ни слова не прибавив, он отвернулся и зашагал прочь. Я последовал за ним, и слуга привел меня туда, где раньше, похоже, был разбит огород. Один угол заполняли густые заросли каких-то ягодных кустов. Сразу бросалось в глаза, что именно здесь Сэм и облегчился – между этими зарослями и стеной.
– Поглядите за кустами, – велел он.
Сэм ловко перепрыгнул через кучу, над которой до сих пор поднимался пар. Я последовал за ним. Кусты заполняли не весь угол. За ними в пространстве между стенами располагался пустырь размером примерно шесть на четыре фута. Часть пустыря была завалена пожелтевшими стеблями, срезанными осенью. А на свободном участке…
– Видите, сэр? – Мой слуга ткнул пальцем. – Вон тут.
Землю недавно разворошили. Я отшвырнул ногой стебли. Здесь кто-то недавно копал.
– Да не здесь, а там.
Наконец я заметил то, что показывал мне Сэм. Из земли торчал какой-то предмет. Сначала я решил, что это палка.
Я опустился на корточки и понял, что передо мной рука – вот большой палец, а вот указательный. Под давно не стриженными ногтями ободки черной грязи. На пальце виднелись отпечатки маленьких зубов, местами кожа была повреждена. Какой-то ночной зверек добрался сюда раньше нас.
Я сглотнул подступавшую к горлу желчь и принялся наконечником трости отбрасывать комья земли в сторону. Вот уже кисть руки показалась целиком, а вслед за ней и запястье.
И не только запястье, но и замызганный, насквозь мокрый манжет камзола. Я сглотнул еще раз. Ткань темная. Багровая? Или может быть, пурпурная?
Но потом, чувствуя, что история повторяется, я произнес вслух:
– Бордовая.
Сэм устремил на меня недоуменный взгляд. Что ж, ван Рибика мы не нашли, но зато обнаружили Джонсона.
* * *
– Мертв? – переспросил лорд Арлингтон три часа спустя. Он хмурился так, словно бы воспринял эту новость как личный вызов. – Только этого нам еще не хватало!
Мы с ним прохаживались по Собственному саду в Уайтхолле. Лорд Арлингтон выпустил газы: он только что отобедал с герцогом Йоркским, и лицо его раскраснелось от вина. Арлингтон вынул из кармана зубочистку.
– Отчего он умер? – спросил мой начальник.
– Я не заметил на теле Джонсона никаких следов, ваша светлость. Его лицо искажала гримаса, но о способе убийства остается только гадать. Кошелька нет, карманы пусты, одежду убийца снимать не стал.
«Джонсон лишился только бордового платка: он валялся в вольере у льва», – мысленно прибавил я.
Эта находка свидетельствовала о том, что Джонсон побывал в доме на Слотер-стрит – вернее, в конюшне. Теперь стало очевидно, чье тело обнаружил Брокмор на жертвенном камне десять дней назад, в ночь с четвертого на пятое марта. Примерно за трое суток до этого во время обеда с Джонсоном я убедил его обыскать комнату ван Рибика в таверне «Синий куст». Похоже, голландец убил не только Стивена, но и Джонсона тоже.
– Преступник не поленился закопать труп, – проговорил Арлингтон. – Зачем?
Некоторое время мы шагали молча.
– Кто-то не хотел, чтобы труп нашли, – предположил я. – Преступнику удобнее всего, если Джонсон просто исчезнет с лица земли.
– И снова мы возвращаемся к ван Рибику. – Остановившись возле солнечных часов, милорд уставился на меня своими глазами навыкате. – Кому еще нужно избавляться от Джонсона? Все дороги ведут к этому проклятому голландцу.
Сунув зубочистку в рот, его светлость выплюнул кусочек мяса. Этот человек привык скрывать свои чувства. Но в кои-то веки собственное лицо ему не повиновалось. Во взгляде Арлингтона я прочел тревогу и отчаяние.
– Вы должны найти ван Рибика, Марвуд, – произнес он. – Словами не передать, насколько это важно.
* * *
– Как сегодня чувствует себя Калибан, сэр? – поинтересовалась мать Марии.
– Кажется, немного получше. Слава богу! – ответил господин Фэншоу, грея руки у камина в гостиной. Он только что вернулся из конюшни. – Во всяком случае, не хуже, чем вчера.
– Рада слышать.
– Но у него по-прежнему нет аппетита, мадам. Видели бы вы, как бедняга сегодня ел мясо – клевал, точно птичка! Даже у человека с каменным сердцем на глаза навернулись бы слезы. Брокмор принес Калибану на обед кусочки молодого ягненка. Но лев к ним едва притронулся.
Госпожа Эббот устремила на свекра взгляд, исполненный мольбы:
– Не будет ли… не будет ли грешно помолиться за него сегодня вечером, сэр?
Господин Фэншоу улыбнулся невестке:
– Ваше доброе сердце делает вам честь, Анна. Пожалуй, я добавлю к молитве пару слов, если это будет допустимо с богословской точки зрения.
– Разве недопустимо молить Господа, чтобы Он облегчил страдания? Ведь мы все тоже страдаем.
– Как верно подмечено!
Мать Марии улыбнулась свекру и склонила голову на длинной шее, благодаря его за комплимент. На Марию никто не обращал внимания: она сидела у окна над опостылевшим, нескончаемым вышиванием, наблюдала и слушала. Госпожа Эббот часто бывала сурова и с дочерью, и с прислугой, но отнюдь не по злобе; видимо, она просто считала, что это для их
