мы с Кэт выходили из Театра герцога Йоркского, а Стивен ждал с факелом, чтобы проводить нас до Генриетта-стрит.
Горвин заявил мне, что нет ни малейших признаков того, что смерть Стивена насильственная. Внизу повсюду валялись кирпичи и камни. Все сошлись на том, что именно из-за них у моего слуги на голове две раны, одна из которых, по всей вероятности, и стала причиной смерти.
– Лорд Арлингтон лично рассмотрел этот инцидент, – сказал мне Горвин. – Его светлость полагает, что признавать гибель мальчика убийством бессмысленно: это нам ничего не даст, а при отсутствии доказательств мы лишь поставим под угрозу будущие отношения с голландской диаспорой в Остин-Фрайерс. – Кашлянув, Горвин с жалостью поглядел на меня. – Вы не знаете всего, Марвуд. Постарайтесь об этом не забывать. Как сказал библейский пророк, внутри колеса есть еще одно колесо.
Горвин мог сколько угодно цитировать пророка Иезекииля, но я твердо знал, какая участь постигла Стивена. Я ничуть не сомневался: ван Рибик заметил на башне следившего за ним мальчика и решил, что заставит его замолчать навсегда, дабы Стивен не доложил мне об увиденном. Перед моим мысленным взором вставала ясная картина: вот голландец сбрасывает моего лакея с башни, а потом сбегает вниз по каменным ступеням. Я видел, как ван Рибик опускается на землю рядом с мальчиком и ударами камня или кирпича обрывает еще теплящуюся жизнь. Момент убийства являлся мне в таких подробностях, будто я, подобно темному ангелу, парил сверху и видел страшное деяние своими глазами.
В отличие от Горвина, я лично осмотрел труп. Стивен лежал на спине, раскинув руки и ноги, среди засохших сорняков внизу. Я обратил внимание на следы на шее у мальчика и исследовал его затылок. Убийца схватил Стивена за шею и бил головой о камень или кирпич, покуда череп несчастного не треснул, как яичная скорлупа. Зачем это делать, если мальчик уже мертв?
Нескончаемыми темными часами, ночь за ночью, я снова и снова прокручивал в голове последовательность событий, как будто их разыгрывали передо мной на залитой ярким светом сцене Театра герцога Йоркского. Я ненавидел ван Рибика всеми фибрами души, да и к себе самому, признаться, испытывал такую же жгучую ненависть.
В пятницу вечером, когда сгущались сумерки, я узнал, что у звонаря голландской церкви есть ключ от двери, ведущей к пустому дому по соседству с Алинками. Трое солдат и я обыскали и сам большой дом, и заросший сад, и маленький домишко. В последнем налицо были все признаки того, что совсем недавно здесь кто-то жил: скомканное одеяло на соломенном тюфяке, полбуханки черствого хлеба, кувшин со слабым пивом и кожаная широкополая шляпа.
Но ван Рибика и след простыл. В сопровождении солдат я отправился к господину Алинку. Тот клялся, будто даже не подозревал, что ван Рибик прятался в маленьком домике по соседству. Я велел позвать Дика, помощника садовника, с которым разговаривал Стивен, однако Алинк заявил, что такого мальчика в доме нет.
К тому же он как мог пытался воспрепятствовать обыску своих владений, включая сад. Голландец твердил, что мой ордер на его дом не распространяется. Но я ответил, что с тремя солдатами мне никакой ордер не нужен, и, если хозяин откажется мне помогать, я просто-напросто поставлю его к стенке величественной приемной и прикажу расстрелять на глазах жены и прислуги. Во взгляде Алинка я прочел ужас. Да что там, я и самого себя перепугал до полусмерти.
Но в конце концов я так и не нашел никаких доказательств, что ван Рибика в пустом домишке прятали именно Алинки, да вдобавок еще у меня не было ни единого свидетельства того, что загадочный постоялец – не кто иной, как искомый голландец.
* * *
На следующее утро, ровно в восемь, я уже стоял у Горинг-хауса, однако лорд Арлингтон соблаговолил принять меня только после обеда. Его светлость невозмутимо выслушал мой доклад о вчерашних событиях. Удивления он не выказал. Похоже, вести уже дошли до Арлингтона другим путем.
– Подведем итоги, Марвуд, – произнес он, когда я закончил рассказ. – Найти ван Рибика, не говоря уже о том, чтобы арестовать его, вам не удалось. Кроме того, вы доставили господину Алинку много лишнего беспокойства, угрожали этому человеку в его собственном доме…
– Он укрывал ван Рибика.
– Неужели? Докажите. Если объявите об этом публично, Алинк подаст на вас в суд за клевету. Этот человек – образец добропорядочности.
– Даже сейчас Алинку наверняка известно, где ван Рибик.
Мой патрон вздохнул:
– У Алинка много друзей, и я не желаю портить отношения с голландской диаспорой без весомых на то оснований. Вы даже не видели ван Рибика собственными глазами. Кроме слов вашего лакея, отталкиваться не от чего. А он мертв.
– Ваша светлость, мальчика убили.
К своему смятению, я почувствовал, как на глаза наворачиваются слезы.
– Это вы уже говорили. – Арлингтон побарабанил пальцами по подлокотнику кресла. – Однако ваши утверждения голословны. Да и вообще, не в мальчишке дело. Что нам нужно, так это изловить ван Рибика.
– Но мой лакей…
– Раз уж это необходимо, будет проведено дознание, – перебил меня Арлингтон. – Я прослежу, чтобы Горвин поговорил с коронером и отдал распоряжения относительно похорон. Скорее всего, окажется, что гибель вашего лакея – несчастный случай. Советую вам выбросить эти мысли из головы, Марвуд. Мальчишки – они же как мартышки. Переоценят свои силы, вскарабкаются слишком высоко и – увы! – падают вниз.
Даже тело Стивена отняли у нас троих, у тех, кому он был дорог, – у Сэма, Маргарет и меня.
Глава 36
Вместе с господином Хобеллом, его женой и слугой Кэт отправилась в Париж. Дорога заняла почти три дня. Наконец даже преподобный притих: он пребывал в настолько подавленном состоянии, что погрузился в апатию и меланхолию, из-за чего сопровождавшие священника дамы так и не услышали подробных рассказов о местности, через которую проезжали.
– Я бы на вашем месте постаралась уснуть, – посоветовала Кэтрин госпожа Хобелл. – Конечно, поспать особо не получится, но хоть как-то время скоротаете.
Дороги были из рук вон плохи. Наемный экипаж кое-как тащился по грязи, подпрыгивая на ухабах, а путешественникам оставалось лишь слушать, как дождь барабанит по крыше. Пришлось сделать пару непредвиденных остановок: один раз – когда карета съехала с дороги в канаву, а второй – когда лопнула постромка. Дух им удавалось перевести только в придорожных трактирах, где они ели, меняли лошадей и пытались поспать. Однако чувствовалось, что при организации поездки считали каждый грош, отчего к обычным дорожным тяготам прибавились трудности, которых вполне можно было избежать.
– Мой супруг гордится
